Ирма указала пальцем влево и вверх:

— Видите?

— Что?

Она не сразу сообразила, что Игорь не видит ее утопленный во мраке палец. Протянув руку на звук его голоса, она нащупала его плечо, быстро нашла его ладонь и направила его отогнутый указательный палец на самую яркую алую точку на небе.

— Это называется звезда, — скептически заключил он, и Ирма поняла, что он пытается шутить.

— Это Мерклин-71, - пояснила она, — Мы уже подлетели совсем близко, и скоро я туда оправлюсь.

— В поисках воды?

— Да.

— Думаете, вы готовы к этому?

— Я это узнаю лишь когда прибуду туда. Но вы сделали свою работу. Моя рука теперь работает отлично, и спасибо вам за это.

— Значит, вы теперь перестанете жаловаться на мигрени и онемение конечностей?

В воздухе установилась такая ровная тишина, что Ирма затаила дыхание и напряглась всем телом, испугавшись, что Игорь услышит ее вырывающееся из груди сердце. Рано или поздно этот момент должен был настать — успокаивала она себя, и судорожно искала подходящие слова, из которых можно связать предложение, не звучащее как полный бред. Игорь терпеливо ждал, не стесняясь нарушать тишину звуком своего умиротворенного дыхания.

— Пообещайте не сердиться на меня, — произнесла она ослабевшим от нахлынувшего чувства вины голосом.

— Я не могу давать обещаний, в которых не уверен, — строго ответил он.

Какие бы эмоции не бегали по его лицу, в темноте этого не было видно, что сильно осложняло разговор. Ирма почувствовала себя слепой и беспомощной.

— Я выдумала все эти симптомы, — резко выдавила она из себя, приготовившись ко взрыву, — Мне просто очень не хотелось ложиться в криостаз.

— О, это я знаю, — раздался взрыв, и взрывной волной Ирму ненадолго контузило.

— Как? Откуда?

— Я врач, вы не забыли? — ответил он все тем же беззаботным ровным тоном, — Когда дело касается здоровья, меня сложно обмануть.

Что-то толкнуло ее в грудь, и это было не сердце. Это была зарождающаяся из клубка эмоций истерика, постепенно пробивающая себе путь на свободу. Ирма постаралась сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться, но в груди произошел еще один толчок, и из носа вырвался кряхтящий звук. Она согнулась пополам, когда спазм резко сжал грудную клетку, и из ее рта наконец-то вырвался самый ненормальный смех в ее жизни. Она смеялась от души, как это умеют лишь по-настоящему душевнобольные, и билась в судорогах, стараясь не задохнуться от вырывающегося через глотку плотного потока эмоций.

На секунду ей показалось, что в обсерватории очень ненормальная акустика, и переборки отражали ее смех с очень страшным искажением. Но затем она поняла, что где-то рядом с ней в кромешной тьме Игорь смеется тем же безумным смехом.

Первые корабли на термоядерных двигателях использовали в качестве реактивной массы чистый водород. Однако космос большой. Очень большой. Можно сказать, до неприличия большой. И при долгом перелете с кораблем могло случиться что-то непредвиденное, как это было с исследовательским судном, которое нашли через двадцать три года после объявления пропавшим без вести с пустыми водородными баками. Подробное обследование показало, что баки с водородом, оказывается, в силу различных обстоятельств иногда могут дать течь, и очень любезно выбросить значительную часть реактивной массы в космос. При очень высокой разнице в давлении между баком и космическим вакуумом заделать щель практически невозможно до тех пор, пока давление не выровняется, то есть, пока весь водород не выйдет, и чинить что-либо будет уже бессмысленно. Корабль лишается тяги, и экипажу остается лишь заморозить себя и надеяться, что их когда-нибудь разморозят. Тогда инженеры-конструкторы всерьез задумались о возможностях экстренной дозаправки. «В космосе полно водорода» — говорили им, на что они отвечали «попробуйте, соберите его». Самым доступным источником водорода были газовые гиганты, но соваться к ним в атмосферу на больших скоростях с развернутыми парусами Бассарда никому не хотелось. Тогда и было принято решение переводить корабли с водорода на воду. Вода оказалась практичнее во всех смыслах. Она была менее требовательной к нормам хранения, имела множество других применений, не требовала сверхнизких температур для образования конденсата, хранилась в более компактных цистернах и, наконец, в космосе ее легче было добыть. Так человечество, двигая технический прогресс, вновь вернулось к паровым технологиям.

С тех пор каждое судно дальнего следования стало в обязательном порядке снабжаться комплектом для экстренной дозаправки. Этот комплект состоял из вакуумного насоса, стационарного мазера, ста пятидесяти метров алюминиевых труб, мощного магнетрона и нескольких тонн фотополимерного герметика, которым обычно заделывают бреши в корпусе.

— …дело в том, что у нас нет герметика, — заключил Радэк и похлопал рукой по бочке. Бочка ответила глухим звуком.

— Как нет? — переспросил Ленар, отказываясь принимать услышанное и указал взглядом на бочку, — А это что такое?

— Это было герметиком года два назад, а потом у него вышел срок годности, и сейчас его консистенция «немного» некондиционна.

— Ладно, — произнес Ленар спокойным голосом готового к взрыву невротика и сделал глубокий вдох, — А кто проводил инвентаризацию последним?

— Я, — ответил Радэк и вздрогнул от глухого удара, с которым в сердцах Ленар отыгрался на ни в чем неповинной бочке ударом ноги полупрофессионального футболиста, — Еще на Нерве.

— И ты не видел, что срок годности подходит к концу?

— Шутишь? — удивился он, — Конечно видел.

— Так, и почему же ты не сообщил об этом мне?

— Ты в тот день куда-то пропал, не помнишь?

Ленар окунулся в кучу осколков, которые после криостаза еще не успели воссоединиться обратно в долговременную память, и нащупал там что-то, ассоциирующееся с последним пребыванием в космопорту Нервы. Он вспомнил прибытие, очередь на стыковку, подписи, товарные накладные, знакомство с капитанами, отобранными для мультисостава, инструктаж, встречи с представителями двух компаний, наивность, с которой он думал, что экспедиция не превратится в сущий ад, званный ужин в портовом ресторане, небольшое техобслуживание и сутки, на которые он исчез для всего мира по очень важным причинам.

— Помню, — кивнул он, вытряхнув из головы наиболее прилипчивые воспоминания, — Меня тогда замещала Вильма.

— Все правильно, я ей тогда и сообщил, что у нас истекает срок годности герметика, и она отправила заявку на получение новой порции.

— И где новая порция? — пальцы Ленара начали нервно отстукивать дробь по металлу.

— Послушай, ты только успокойся…

— Я спокоен ровно настолько, насколько в принципе может быть спокоен человек, у которого на корабле все летит к черту!

— Ты должен понять, что Нерва — это крупный торговый узел, и через нее проходит много кораблей…

— Короче, Радэк, не пудри мне мозг. Где. Новая. Порция. Герметика?

— Ее не оказалось на складе космопорта, — выдохнул Радэк и разочарованно взглянул на бочку, — Прямо перед тем, как Вильма отправила заявку, кто-то успел отхватить последний оставшийся герметик, а ждать новой партии мы не могли. Пришлось лететь так.

— И Вильма мне ничего об этом не сказала?

— А вот теперь тебе точно надо успокоиться, — Радэк внимательно посмотрел в его глаза, от злости покрытые красной паутиной, — Что там тебе сказала или не сказала Вильма, уже очень далеко от моей зоны ответственности.

— С этого момента, — пригрозил Ленар пальцем, — я запрещаю употреблять в одном предложении слова «Вильма» и «ответственность».

Обреченным взглядом обведя склад, словно где-то там в углу все это время прятался свежий герметик, Ленар устало провел ладонью по лицу и уселся на бочку. Холод металла, просочившийся сквозь брюки, подействовал успокаивающе, и мысли в голове начали выстраиваться в рабочий порядок. Мозг принялся за работу.