— Помоги! — послышался крик Пинга примерно на середине воздушного рукава, и Ирма обернулась.

Они шли слишком медленно, а кислород в скафандре Клима заканчивался слишком быстро. Он был бывалым космонавтом и умел экономить воздух и силы, но чудес совершать не умел, и последние двести метров к спасению оказались для него непреодолимой дистанцией. Непреднамеренное убийство грозило перерасти в преднамеренное, и Ирма вернулась быстрее, чем ее сердце успело встревожить застывшую от ужаса кровь. Она не понимала, откуда в ней взялись все эти нечеловеческие силы, но взрослый мужчина, облаченный в громоздкое снаряжение, обернулся из инертной свинцовой массы огромной мягкой игрушкой. Они взяли его под руки и почувствовали легкое напряжение в его теле — он был еще в сознании и изо всех сил берег последние глотки воздуха, цепляясь за жизнь и злобу, с которой покидал переборки родного корабля.

Его тело резко прибавило в массе, когда пришло время затаскивать его в шлюз Ноль-Девять, но это был последний рывок, на который не жалко было отдать последние капли сил из глубинных резервов. Жалкие полтора метра и пара минут отделяли их от конца испытаний. После этого в один миг свершится все самое хорошее и плохое, чего только можно было ждать от всей экспедиции. Несмотря на то, что до Нервы им оставалась еще целая неделя, именно сейчас они выходили на финишную прямую, и именно сейчас можно было начинать оглядываться назад и подводить все итоги.

Они втащили Клима внутрь, и герметичная коробка захлопнулась. Началась процедура шлюзования.

Время было удивительно назойливым врагом. То его слишком много, то слишком мало, и даже теперь, когда опасность миновала, стрелка манометра издевательски медленно ползла по своему циферблату, заставляя Клима переживать все то, что Ирма переживала в своих самых страшных кошмарах. Дождавшись, пока стрелка укажет на ноль-восемь Бара, Пинг ловко расстегнул замки на его гермошлеме, освободил его голову от панциря, и последовал глубокий вдох.

Он был все еще жив и до сих пор зол.

— Клим, ты как? — поинтересовался Пинг, нависнув над ним.

— Паршиво, — ответил он, часто моргая и громко дыша через ноздри.

— Хорошо. Сейчас будет еще и немного больно.

Пинг молча указал Ирме на переборку, и она все поняла. Обратный отсчет подошел к концу.

Провал.

Так охарактеризовали экспедицию, когда шесть экипажей, рискуя жизнями и дорогостоящим оборудованием, все же уложились в график и доставили самый большой в истории индустрии запас руды к металлургическому комбинату, висящему на геосинхронной орбите Нервы. Казалось, что грузоперевозчики справились с поставленной задачей, но когда дело дошло до подсчета потерь, все быстро вставало на свои места.

Один тяжелый буксир марки «Гаял», восстановление которого обойдется едва ли не в три четверти от стоимости нового буксира.

Внеплановое техобслуживание и переоснащение остальных пяти буксиров, которое вышло далеко за рамки статьи непредвиденных расходов.

Один оператор, отстраненный от обязанностей по состоянию здоровья.

Череда увольнений, связанных с профнепригодностью.

Один капитан, уволившийся по собственному желанию.

Длинный список выговоров и взысканий.

Почти тридцать миллионов руды, утраченные вследствие абляции при преодолении газовых гигантов. По предварительным оценкам геологов эти тридцать миллионов тонн содержали в себе помимо железа и никеля еще и ряд редкоземельных металлов вроде золота, платины и палладия.

Это определенно было похоже на провал.

Последовали разбирательства, расшифровки, и море бумажной работы, а когда в отчетах экспедиторов появились видимые нестыковки, шансы увидеть саму Нерву ближе, чем из обзорного окна космопорта, резко утекли в дырку от нуля. Космопорт «Нерва Орбитальная» стал для них новым домом на ближайшее неопределенное время, но Ленар понимал, что долго их мучить не будут, и уже к концу недели неизбежно появится новый груз, который сам себя не перевезет.

Он уже давно столь сильно не ошибался.

И все же это был отдых. Пусть и в четырех герметичных стенах на высоте пять тысяч километров, но отдых. Он мог гулять по космопорту почти беспрепятственно, непринужденно болтать с незнакомыми ему людьми, посещать развлекательные заведения, спать в отдельном гостиничном номере, наслаждаться бурлящей вокруг него жизнью и чувством, что под его ответственностью сейчас находится лишь его печень и чувство собственного достоинства. Воздух казался необычайно свежим и наполненным живительными примесями, просторы залов ожиданий казались необъятными, еда казалась гораздо свежее и вкуснее (вот это уже было взаправду), а глаза смуглой брюнетки, которая смотрела на него с другого края круглого пластикового столика в портовом ресторанчике, казались глубже тьмы самой вселенной. Музыка в стиле колониального блюза играла достаточно громко, чтобы создавать настроение и достаточно тихо, чтобы не мешать посетителям наслаждаться общением. Впервые за долгое время они могли себе позволить такую роскошь, как неторопливое поедание остывающего запеченного лосося с керамических тарелок, который еще вчера плавал в большом аквариуме, в полном осознании, что их смена наступит еще не скоро. Они могли долго глядеть друг на друга, утратив из виду ход времени, и болтать на отвлеченные темы, которые уже завтра благополучно выветрятся из их голов:

— У тебя сегодня красивые туфли.

— Спасибо, — взглянула Рахаф на свои черные лакированные туфли, выглядывающие из-под длинного подола, чтобы удостовериться, что они действительно красивые, — По удобству они не идут ни в какое сравнение с кроссовками, но в них я будто бы чувствую себя увереннее.

— Кажется, они сделали тебя немного выше. Или это мне раньше казалось, что ты ниже.

— Да, каблуки прибавили мне пару-тройку сантиметров, — улыбнулась она и кокетливо поправила несуществующую складку на своем декольте, — А мое платье тебе тоже нравится?

— Надень ты такое платье несколько месяцев назад, я бы, возможно, чуть меньше тебе хамил.

— Я хочу тебе сказать кое-что, но пообещай, что ты это тут же забудешь.

— Клянусь этим потрясающим лососем, — пошутил Ленар, поспешив отправить себе в рот часть потрясающего лосося.

— Даже когда ты хамишь, твой голос как мед для моих ушей.

— Тебе нравится мой голос?

— Да, но не как сейчас, а когда ты чем-то недоволен и выплескиваешь это недовольство на окружающих. Из тебя в такие моменты так и сочится сила и властность.

— Жаль это слышать, — произнес он не слишком обессиленным голосом, — Обычно, когда я чем-то недоволен, я стараюсь сделать так, чтобы и мои подчиненные тоже стали недовольны. Ну знаешь… — отправил он себе в рот слипшийся комок тушеных овощей, — …чтобы они привыкали к порядку.

— Твоя очередь.

— Что?

— Твоя очередь делать мне комплимент.

Ленар некоторое время обводил взглядом ее контуры, несколько раз пробежавшись по изгибам ее плеч, ложбинкам на ее шее, смоляным волосам, скрепленным заколкой, и рукам, поглаживающим столовые приборы.

— Мне нравится твоя осанка, — наконец нашел он что сказать, — ты сидишь так прямо, будто твоя работа не связана с тем, чтобы круглосуточно гнуть спину.

— Правда? — рефлекторно расправила она плечи, услышав слово «осанка», — В таком случае, мне нравятся твои волосы.

— Мне твои нравятся больше, — почесал Ленар свой свежевыстриженный затылок, — Твоей голове, наверное, теплее с такими кудряшками.

— Возможно, но тебе, несомненно, легче смывать с себя гель… Ой!

Она смущенно хлопнула себя рукой по губам, и Ленар вздохнул смесью разочарования и облегчения. Они заранее договорились этим вечером не касаться рабочих тем даже трехметровой палкой, но о чем еще говорить людям, которые живут на рабочем месте и почти не имеют связи с цивилизацией? Их поиски общих тем для обсуждений никуда не привели, и романтический ужин можно было смело считать сорванным, но Ленар мог поклясться, что если бы она не сказала лишнего, то не прошло бы и двух минут, как лишнее сболтнул бы он сам.