— Не хочу, чтобы потом меня спрашивали, почему я доверил тебе рисковать чужим буксиром.

— Ты и сам тут чужой.

— Да, — с усмешкой согласился он, и продолжил беззвучно барабанить по клавишам, — Но я ведь идеальный космонавт.

Его идеальный палец-сарделька продавил до упора клавишу ввода, и красное освещение резко сменилось обычным. На корабле сразу стало светлее, глазам приятнее, а в голове перестала пульсировать боль от мысли, что где-то в динамиках панически орет сирена. Казалось, что даже дышать стало легче — поломка на космическом корабле никого не способна оставить равнодушным. Ирма пробежалась взглядом по прибором и в недовольством выдохнула:

— Двигатели все еще на холостом ходу.

— Как я уже и сказал, — лениво протянулся ответ, — нам придется обойти половину корабля.

Их следующая остановка находилась в диаметрально противоположном конце буксира, добраться до которого было равносильно взбиранию на скалодром в костюме юного полярника, но, как ни парадоксально, весь их обход Шесть-Три был бы не только значительно сложнее, но и значительно бесполезнее, если бы им на руку не сыграл такой древний человеческий порок как лень.

Весь последний месяц буксир Шесть-Три представлял из себя настоящую арену для двадцатичетырехчасовых боев с ленью. Техники бок о бок трудились в несколько смен, не оставляя огромную машину без внимания ни на секунду. Самоотверженно игнорируя усталость и искушение все бросить и пожалеть свою плоть из мяса и костей, они снова и снова придавали себе сил мыслями, что их сила воли способна превратить мясо в бетон, а кости в арматуру, но однажды лень все же обошла их силу воли и нанесла первый удар. Им надоело бесконечно таскать с собой пропускные карточки, чтобы пользоваться шлюзами или тестировать контрольное оборудование, поэтому они решили облегчить себе жизнь, грубо нарушили правила эксплуатации управляющего интеллекта, и отключили на всем корабле какой-либо контроль доступа. Когда все сроки ремонтных работ были сорваны, а сами ремонтные работы все же подползли к долгожданному концу, Клим произвел свое столь же эффектное, сколь и дорогостоящее зажигание, упал в обморок прямо в скафандре, и лень, почувствовав слабое место во всеобщем моральном духе, смогла нанести второй удар. На корабле было исправлено все, что только можно было быстро исправить, и техники позволили себе немного расслабиться, отказавшись демонтировать временные лестницы, самодельные леса и страховочные тросы, которые сильно облегчали перемещение вдоль повернутых под прямым углом коридоров при неработающей системе контроля массы, а уж про отключенный контроль доступа никто и вспоминать не хотел. Никому и в голову не приходило, что очень скоро все это может сыграть на руку одной по счастливому совпадению образовавшейся рабочей бригаде.

Потеть полезно, успокаивала себя Ирма, карабкаясь по лестнице, когда бороздящие ее лицо капельки вызывали мучительный зуд. Промокшая насквозь форма начинала дополнительно сковывать движения, предплечья горели от напряженной борьбы с тяготением, а легкие бунтовали против излишне влажного воздуха. Отдельные части ее тела испытывали возмущение утраченным чувством комфорта, но не было даже и намека на лень или усталость. Каждая клеточка ее тела смирилась с тем, что покоя не будет, пока работа не будет сделана, и работала на износ ради скорейшего завершения этого издевательства.

Карлсон все время шел впереди, периодически бросая на нее взгляд через зеркало, не желая оставлять напарницу слишком далеко позади. Каждое его движение было насыщенно целеустремленностью, и он не столько взбирался по лестнице, сколько перепрыгивал через ступеньки. Поначалу ей казалось, что где-то в нем таится выносливость небольшой сборной по триатлону, но после пятнадцати минут лицезрения того, как над ее головой порхает бабочкой его идеальный зад, она поняла, в чем его секрет. Скафандр имел свойство большими глотками выпивать силы из своего владельца без какой-либо пользы, а Карлсон просто умел ему этого не позволять. Руке, лишенной осязания, очень сложно определить, сколько сил ей нужно приложить к поручню, чтобы не сорваться, но Карлсон почему-то это знал, и Ирму это страшно злило. Злость придавала ей сил. Силы забирал скафандр. И это злило ее еще сильнее. Она крутилась по этому порочному кругу, словно белка в колесе, но разница была в том, что ее колесо все же двигалось в нужную ей сторону.

Когда дверь перед ним открылась, он вполз на мостик, уперся обеими ногами в края переборки и, ухватившись за стропу, втащил Ирму за собой с натужным кряхтением, разнесшимся по их прямому эфиру. Если к ее весу прибавить вес скафандра и умножить на ускорение свободного падения, то на Шесть-Три она весила вместе со скафандром примерно столько же, сколько при нормальной силе тяжести без скафандра, а с учетом того, что Ирма была в хороших отношениях с математикой, натужное кряхтение — это не совсем то, что ей хотелось слышать от мужчины, который принял на себя ее вес. И на этом ее озабоченность своими физическими данными еще не закончилась:

— Как думаешь, какой у меня объем бедер?

— Что?

— Я пытаюсь понять, смогу ли я в этом скафандре уместиться в кресло и пристегнуться.

— Нет, не сможешь, — моментально ответил он, и в его голосе послышался богатый жизненный опыт.

— Это не хорошо, но и не критично, — выгнулась она, пытаясь разглядеть пост оператора, ютившийся между нагромождением приборов, — Значит, план такой: ты подсаживаешь меня, а я добираюсь до пульта управления и запускаю двигатели.

— А почему это я тебя подсаживаю? — оскорблено возмутился он.

— Потому что ты идеальный космонавт.

И оно повторилось — натужное кряхтение, сопровождающее путь к посту оператора по чужим головам. Серьезно, Ирма под конец одной ногой встала на голову идеальному космонавту и ненадолго замерла, пытаясь прочувствовать этот момент и отложить о нем как можно больше впечатлений в своей памяти. Нет, это не было неприкрытым садизмом, поскольку скафандр был устроен таким образом, чтобы в выпрямленном состоянии принимать на себя собственный вес, не нагружая позвоночник космонавта, но Карлсон почти наверняка чувствовал некоторое унижение и мужественно терпел его, понимая, что стоять с прямой осанкой и гордо поднятой головой — это не самые тяжелые моменты в его профессии.

Добравшись до поста оператора, Ирма потратила впустую еще немного времени и много сил, чтобы осознать — она действительно не помещается в кресло. Для человека в скафандре на мостике было катастрофически мало места, а кресло с ремнями безопасности — единственное, что могло позволить ей освободить руки, не свалившись при этом обратно на голову Карлсона. Пространство для маневра было лишь еще выше, в носовой части мостика прямо за пультом оператора, и она решила, что выбора нет, как и другого свободного места.

И она забралась на пульт.

— Сестренка, как ты себя чувствуешь?

— Как в мой первый рабочий день, — пропыхтела она, встав на четвереньки и осторожно оглядываясь, — Сейчас пойму, как мне тут устроиться поудобнее.

— Тебе помочь?

— Представления не имею, чем тут можно помочь.

— Я тоже.

И тут она заметила под своими коленями съемную панель. Сорвав панель, она вонзила карабины страховочных строп в края образовавшейся ниши и еще раз посчитала, сколько же она весит. В ее голове вырисовывалась скромное число в районе половины килоньютона, это выходило по четверть килоньютона на каждую стропу, если нагрузка будет распределяться равномерно. Миллиметровая листовая сталь с ребром жесткости, прятавшаяся под панелью, могла легко выдержать нагрузку, но все же, перенося на нее свой вес, Ирма приготовилась зажмуриваться и ненадолго придаваться невесомости.

Она разжала руки и свесилась вниз головой перед рабочей стороной пульта. Ей показалось, что она услышала через натянутую стропу стон гнущегося металла, и на секунду все же зажмурилась. Открыв глаза, она наконец-то смогла лицезреть, как на нее в ответ разноцветными глазами-индикаторами глядит контрольная панель пульта и безмолвно просит что-нибудь нажать.