— Шесть… — заикнулась она, и поправила на себе куртку, — Шесть-Три сломался.

— Как сломался?

— Сам сломался, — резко ответила она, едва не сорвавшись на крик, — Я не знаю, я теперь уже ни в чем не уверенна, но ты мне скажи, ты разве не чувствуешь Кориолисову силу?

Он не чувствовал никакой силы, кроме силы взаимного недопонимания, но на Ирме было достаточно безумное выражение лица, чтобы он отнесся к ее вопросу серьезно, затаил дыхание и прикрыл глаза. Кориолисова сила доставляла людям определенный дискомфорт, а этот чертов «идеальный космонавт» мог комфортно себя чувствовать в самых разных условиях. Таким уж его сделали. Острое зрение, идеальный слух, неприхотливый желудок и мощный вестибулярный аппарат. Возможно, он не заметит вращения, даже если окажется в центрифуге, находящейся внутри другой центрифуги. Его глаза округлились, и лицо покрылось всем спектром эмоций между легким недоумением и тихой паникой, хотя для самой Ирмы все это читалось как «радуйся, ты еще не до конца чокнулась».

Сорвавшись с места, Карлсон направился куда-то быстрым шагом, и Ирму утянула за ним какая-то сила вроде вихревого потока или панического отчаяния. Спустя тридцать метров она поняла, что он просто отказался верить ее словам и своим ощущениям. Ему надо было убедиться в происходящем лично, и для этого он шагнул в обсерваторию и воочию увидел, как звезды плывут по небу слева направо, подарив астероиду такие понятия, как запад и восток. Ирма взглянула из-за его плеча на все это безобразие, и готова была поклясться, что вращение ускорилось, с каждой секундой осложняя задачу.

— Надо торопиться, — подсказала она.

— Да, ты права, — наконец-то согласился он, столь же стремительными движениями подлетел к интеркому, и его палец врезался в кнопку, — Бьорн, у нас чрезвычайная ситуация.

— Что-что? — недоуменно переспросила Ирма, — Капитан Хаген тоже не в криостазе?

— Кто это? — спросил интерком голосом Бьорна Хагена, — Карлсон, кого ты там разморозил и зачем?

— Это не важно, — сэкономил он драгоценное время на объяснения, — Буксир Шесть-Три лишился тяги, и наши движки сейчас вовсю раскручивают астероид. Я был бы очень рад, если бы ты их вырубил, браток.

— Понял тебя, — протянул Бьорн озадаченным голосом человека, ответ которого явно опережал события, — Сейчас сделаю.

— Делай, а мы с Ирмой Волчек немедленно направляемся на Шесть-Три для диагностики, — отчеканил Карлсон, отошел от интеркома, и следующие его слова прозвучали как приказ, — Пойдем, надо поскорее выяснить, что случилось.

Разморозка экипажа, поиски плазменного резака, вскрытие сейфа… А оказалось, надо было просто нажать на одну кнопку и произнести нужные слова. С каждым новым сюрпризом Ирме становилось понятно все меньше, и пока она пыталась успеть за широким шагом Карлсона на пути к виновнику происшествия, ее голову не отпускали вопросы:

— Мой вопрос прозвучит странно, но скажи мне, хоть кто-то на этом чертовом мультисоставе сейчас заморожен?

— Да вроде бы почти все, — бросил он через плечо, не останавливаясь.

— А ты почему не в холодильнике?

— А ты? — дразнящим тоном переспросил он, явно не желая отвечать, и открыл шлюз.

— Мы на Ноль-Девять не успели сделать заготовки еды, и я ожидала следующего урожая.

— И тебя оставили одну?

— А какой смысл оставлять со мной кого-то еще? Смысл в том, чтобы я еды выращивала больше, а ела меньше. Два человека не увеличат урожай, а лишь уменьшат.

— Логично. Смело. И глупо одновременно.

Это прозвучало слегка обидно, но она не нашла чем возразить ни единому слову.

— А кто еще на ногах, кроме тебя и капитана Хагена?

— Эркин, Айвин и… до вчерашнего дня с нами был Ильгиз, — последнее имя он произнес с явной неохотой.

— А что случилось с Ильгизом?

— Он оказался немного… не в себе. Ему начали мерещиться странные вещи, и мы убедили его лечь в криостаз. Кажется, он слегка перенапрягся и заслужил отдых.

— Да, кажется, я его понимаю… — протянула Ирма, — А какие именно вещи ему мерещились?

— Ну… — снова замялся Карлсон, словно вспоминая события прошлогодней давности, — Позавчера он разлил питательный раствор в коридоре, отошел за шваброй, а когда вернулся к нам, то уверял, что кто-то рядом с лужей оставил отпечаток босой ноги.

— Это весьма прискорбно.

Ирма была уверена, что Карлсон ровно в той же степени, что и она, не знает, что делать, но он уверенно шел вперед торопливой походкой, будто бы сам был уверен в обратном, и она едва поспевала за ним, периодически переходя на бег, словно младенец, пытающийся успеть за излишне длинноногим родителем. Возможно, ответ крылся как раз в ярлыке, которые навесили на его генетику еще до того, как он появился на свет. Она не знала, насколько сильно он соответствует определению «идеальный космонавт», но догадывалась, что к таким, как он, всегда предъявляют завышенные требования и заоблачные ожидания, и такие как он, просто вынуждены в ответ создавать видимость, что перед ними нет ничего невозможного. Для них это было вопросом гордости.

Выгнав фонариком тьму из последних метров воздушного рукава, они взошли на освещенную палубу Ноль-Девять, той же торопливой походкой преодолели поперечный коридор и на некоторое время замерли перед стеллажом со скафандрами ВКД. По лицу Карлсона наконец-то пробежала тень неуверенности, и он скомандовал:

— Одеваемся.

— А что дальше? — наконец-то решилась задать она неудобный вопрос, снимая элементы скафандра со стеллажа.

— Дальше мы перейдем на Шесть-Три.

— А дальше?

— Дальше мы попробуем на нем сделать что-нибудь полезное.

— Что-нибудь? — переспросила Ирма, — Это твой план?

— Нет у меня никакого плана, — наконец-то признался он, проверяя давление в кислородных баллонах, — А с каким планом ты бежала через Девять-Четыре сломя голову?

— Хотела самостоятельно вырубить тягу, а дальше как получится.

— Вот видишь? — скривил он губы, — Так всегда и бывает. Что-то неожиданно ломается, и нам приходится как-то выкручиваться. В таких ситуациях любой план начинается с одного и того же — выяснить, что случилось.

— Вот только весь твой план упирается в то, что мы все сделаем только вдвоем. У нас ведь нет никакой связи с Девять-Четыре.

— Запомни, сестренка, — самодовольно декларировал он, — Один космонавт снаружи — это живой труп. А два космонавта — это уже рабочая бригада.

— А три космонавта?

— А это уже рабочая бригада и один живой труп, — пошутил он.

Они натянули скафандры прямо поверх формы, что было не по инструкции и сулило некоторый дискомфорт при эксплуатации. Обычная одежда имела неприятную привычку скручиваться, собираться в складки и жутко натирать, когда она неизбежно пропитается потом, и в таких случаях положено одевать под скафандр специальное белье, которое хорошо проводит влагу, способствует терморегуляции и удобно сидит на теле. Но они дружно пренебрегли удобствами, торопясь поскорее взяться за работу. Торопиться им было уже некуда — если Бьорн отключил тягу, то вращение мультисостава прекратило ускоряться, и плюс-минус двадцать минут ничего не решат, но это уже был вопрос чисто человеческого упрямства. Когда человек расслабляется с чувством выполненной работы, и вдруг неожиданно что-то ломается, человек готов расшибиться в лепешку, лишь бы как можно скорее избавиться от раздражительно ощущения незавершенности и вернуться обратно к комфортному чувству выполненной работы. Такое было свойственно даже идеальным космонавтам.

Ирма провела очень много времени в компрессионном костюме, и пусть он вызывал массу неприятных ощущений, одно достоинство у него точно было действительно выдающимся — он был очень легким и подвижным. После него было крайне непривычно вновь облачать себя в 60 килограмм снаряжения для внекорабельной деятельности и следить за каждым движением, чтобы не упасть на ровном месте под собственным неподъемным весом. Именно это она и сделала, когда неаккуратно спрыгнула с уступа шлюзовой камеры в воздушный рукав и не поймала вовремя переориентацию тяготения. Своим падениям в воздушных рукавах она уже давно потеряла счет.