Она понимала, что со стороны это выглядит немного абсурдно, но осудить ее все равно было некому, поэтому она вытащила из шкафчика с одеждой капитанские брюки, отстирала их от крови за двадцать минут, высушила за пять минут при помощи трюка со шлюзом и вакуумной средой, и заштопала дырку на колене за три минуты при помощи космической нитки и космической иголки.
Ленар точно будет доволен, решила она, рассматривая аккуратный шов, и работа снова закончилась.
У корабля на ближайшие полгода была одна единственная задача — работать двигателями в сторону вектора движения, и корабль прекрасно справлялся с этой работой самостоятельно. От человека же не требовалось ничего. Ирма была лишней, бесполезной, никому не нужной и лишенной смысла жизни. Она бесцельно бродила по кораблю, заглядывая в каждый угол, и иногда заходила на склад, чтобы справиться о состоянии ее подопечных. Ее подопечные прекрасно росли без посторонней помощи, требуя к себе внимание лишь три раза в сутки.
Под вечер второго дня она сдалась.
Позаимствовав у Вильмы стопку журналов, она плюхнулась на полку, открыла обшарпанные страницы и принялась убивать время. Время оказалось живучим существом, и через два мучительно умерщвленных часа она отложила журнал в сторону, выключила свет, прикрыла уставшие глаза и столкнулась с проблемой, которая мучила ее крайне редко — сон не спешил приходить. Она уснула, полтора часа проворочавшись, и проснулась, не понимая, какой сейчас год. Находиться в четырех стенах, лишенных какого либо ритма жизни, было все равно, что выпасть из самого течения времени. Когда не видишь, как коллеги встают вместе с тобой, зазывают на завтрак, торопятся на смену, или возвращаются отдохнуть, весьма сложно даже вообразить, что где-то на корабле часы все еще отсчитывают секунды.
Промаявшись полдня от безделья она лишилась стимула к какой-либо деятельности. Анализируя свой новый распорядок дня за завтраком, она поняла, что начала превращаться в то существо, которое современное общество в открытую презирало, — в потребителя, поглощающего продукты и не дающего взамен ничего равноценного. Эта позорная мысль сводила с ума сильнее смертельной скуки, и Ирма начала практически мечтать, чтобы на корабле что-нибудь сломалось, а она могла это починить. Последующие три часа она занимала себя подготовками к концу света, на скорость надевая и снимая скафандр. Казалось, что ее страх перед скафандрами прошел еще сто лет назад, но ее по-прежнему радовала мысль, что она способна залезть в скафандр, не превратившись при этом в испуганное до смерти животное. В конечном итоге, даже это ей надоело.
От одиночества и безделья порой в голову лезут странные мысли. К примеру, в один прекрасный момент Ирма осознала, что она теперь хозяйка на всем мультисоставе и вправе диктовать свои законы. Ей отчаянно захотелось ощутить вкус вседозволенности, свободы от правил и устава, независимости от мнения сослуживцев. Ей хотелось на секунду представить, что вся вселенная принадлежит ей. Разумеется, в разумных пределах. Она сразу зареклась не пытаться вырывать провода из Марвина или выходить в космос без скафандра, но какие-нибудь безобидные шалости она была просто обязана устроить. Но что легкомысленного она может сделать, когда у нее нет распорядка дня, который можно нарушить, нет работы, на которую можно не явиться, нет коллег, которым можно нахамить, и нет правил, нарушив которые нельзя попасть в серьезные неприятности? Зеркало подсказало ей ответ, и она тут же скинула с себя форму вместе с обещаниями Ленару, что будет постоянно носить при себе анестетик.
Разгуливать по кораблю в неглиже оказалось далеко не самой умной идеей, но Ирма упорно отгоняла от себя мысли, что холод уже пронзил ее до самых костей, и упивалась полученной свободой, как могла. Чтобы не окоченеть окончательно, она периодически захаживала в машинное отделение, где всегда было тепло, слушала гул термоядерных реакторов, грела окоченевшие пальцы и шлепала босыми ногами обратно на первую палубу.
Напомнив самой себе, что в ее распоряжении все же ВЕСЬ мультисостав, она вооружилась фонариком и отправилась на прогулку по мертвым коридорам до буксира Ноль-Семь. Дрожа от холода, она добралась до самого-современного-буксира, заглянула в местное машинное отделение, вновь погрелась рядом с термоядерными реакторами и отправилась обратно. Собственное поведение казалось ей глупым, и это ее веселило.
На обратном пути она резко остановилась, почувствовав замерзающей ногой какую-то лужицу на палубе между решетками, и ей эта лужица не понравилась. Луч фонарика выловил из кромешной тьмы жидкость грязно-зеленого цвета, не похожую ни на какие известные технические жидкости, и все же сердце Ирмы дрогнуло от радости. Неужели что-то начало протекать, и в ее силах совершить что-то полезное?
Как бы не так.
Внимательно осмотрев переборки и потолок, она не нашла ничего, что хотя бы отдаленно напоминало источник таинственной утечки. Разочарование было настолько велико, что она даже не стала думать о том, откуда вообще могла взяться там это жидкость. Холод, проникающих иглами через обнаженную кожу, заставил ее идти дальше, не оборачиваясь, и по пути она решила, что ей подойдет любая работа. Даже работа уборщицы. Она вернулась обратно, вооружившись ведром с губкой, и с глубоким удивлением ничего не нашла. Ирма оглядела совершенно сухой коридор и поняла, что заблудилась. Буксиры были очень похожи друг на друга, а она вместе с формой сбросила с себя собранность и внимательность. Не вляпайся она босой ногой в злополучную лужу, она бы вообще не узнала о ее существовании, как сейчас не знает, на каком буксире это произошло, и на какой буксир она вернулась. Она продолжила путь по цепочке буксиров, пристально вглядываясь себе под ноги, пока лбом не уперлась в шлюз, ведущий к Ноль-Семь. Развернувшись обратно, она с тем же успехом дошла до Ноль-Девять, и все палубы под ее ногами были идеально сухими. Что за жидкость может внезапно появиться из ниоткуда и так же внезапно исчезнуть в никуда? Воображаемая, решила Ирма и с чувством глубокого разочарования и онемевших конечностей вернулась на родную первую палубу в комнату отдыха.
Повторно взглянув на себя в зеркало, она встретилась взглядами с какой-то дикаркой, и стыдливо натянула мешковатую форму обратно. Форма согревала не только ее тело, но и душу. Форма была символом порядка, дисциплины и не позволяла забыть, ради чего ее владелица вообще ее носит. На этой мысли денек анархии и окончился.
Ночью ее мучили кошмары, а проснувшись она поняла, что кошмары продолжаются. Да, прошло всего три дня тотального одиночества, а ее нервы уже начали давать трещину. Позавтракав, она повесила свой гамак в обсерватории прямо напротив блистера, и повисла в нем, устремив свой взгляд в бесконечное пространство. Миллионы блестящих точек на небе были приятным разнообразием после трехдневного скитания по замкнутым пространствам, и первые полтора часа приносили умиротворение. Ирма задремала, а очнувшись, услышала за звуком гула термоядерных двигателей есть еще какой-то звук, едва уловимый и совершенно ненормальный. Ей пришлось перестать шевелиться, затаить дыхание и всеми силами игнорировать шум крови в ушах, чтобы она смогла разобрать этот звук — где-то в дальнем конце корабля завывал ветер. Ирма никак не могла определиться, что являлось большим идиотизмом: допустить до cебя мысль, что на космическом корабле действительно дует ветер, или встать и пойти искать источник этого ветра.
Но она встала и пошла искать источник.
На поиски ушло где-то около часа, прежде чем она окончательно удостоверилась, что никакого ветра нет. Куда бы она ни пошла, мнимый источник звука не приближался ни на метр, все так же завывая где-то в абстрактных далях ее воспаленного воображения.
О подобных играх разума предупреждали в академии и даже прогоняли будущих космонавтов через тест в сурдокамере, но сурдокамера была скорее условностью, при помощи которой удавалось отсеять самых безнадежных кандидатов. На самом деле никто не делал особого упора на сурдокамеру, ведь было на самом деле не так важно, насколько хорошо человек справляется с одиночеством. Важнее было, насколько хорошо он уживается с другими людьми.
