— Как ты верно заметил, это судно действительно неисправно, — заговорил Пинг своим манерно-сахарным голосом, словно находился на собеседовании при приеме на работу в детский сад, — В момент запуска что-то действительно может пойти не так, но я готов руку дать на отсечение, что до взрыва не дойдет.

— Если до взрыва все-таки дойдет, у тебя уже нечего будет отсекать.

— В момент запуска как можно больше ответственных узлов энергосистемы должны быть под контролем, — настоял Клим, — Если что-то пойдет не так, мы первые узнаем, что, где и куда именно пошло не так, и сможем оперативно это исправить. Мы тут, на минуточку, торопимся, Эмиль.

— Уверены, что вы трезво взвесили все риски?

— Эмиль, ты хоть можешь себе представить, как давно мы уже работаем на Шесть-Три? Да я каждую царапину на нем знаю, я лично прошелся по всем отремонтированным узлам и убедился, что все сделано как надо.

— Даже по техношахтам? — послышалась язвительность в голосе.

— Почти по всем узлам, — поправился Клим, смущенно прочистив горло, — Но я знаю эту машину, как свои пять пальцев, я заботился о ее работоспособности на протяжении пяти миллиардов полезных грузов, перевезенных через сотни световых лет. Она теперь уже мне как родная дочь, и я хочу быть рядом, когда она очнется.

— О, нет, это неверный подход, — протянул Эмиль, — Корабль — это рабочий инструмент, и одушевлять его — этическая ошибка, зачастую перечащая объективным суждениям и грозящая…

— А ну-ка закрыли все свои рты! — громом раздался в эфире голос Штефана, — Не засоряйте канал без необходимости.

Ремонт Шесть-Три был подобен попыткам наложить упавшему с большой высоты человеку несколько шин и заставить его самостоятельно добираться до больницы, хотя злые языки вполголоса поговаривали, что это скорее похоже на оживление мертвеца. Лишь Пинг и Клим ни на секунду не теряли веры, что их судно все еще на ходу и подлежит ремонту, поэтому последний месяц они били все рекорды по продолжительности работы в скафандрах. Они сами настояли на присутствии на своих постах в момент запуска реакторов, готовые поклясться на чем угодно, что реакторы совершенно точно не взорвутся, однако достоверная информация на этот счет принадлежала лишь Штефану. Термоядерные реакторы — это в достаточной степени сложные устройства, чтобы у двух жалких техников, уровень интеллекта которых ниже десяти тысяч, а рук меньше двадцати, не получилось проконтролировать их работу без компьютеризированной помощи. На самом же деле работа реакторов на девяносто восемь процентов была во власти управляющего интеллекта МРВ-1500, над главным интерфейсом которого все последние три часа сидел Штефан и пытался подтвердить то, в чем и так все были излишне уверены.

— Мы не взорвемся, — еще раз повторил Клим, переключившись на приватный канал, и подплыл поближе к Пингу, обхватившему привинченное к палубе кресло перед терминалом.

— Ожидание невыносимо, — последовал озабоченный вздох, и Пинг несколько раз нажал что-то на клавиатуре. Экран, заваленный на первый взгляд беспорядочными символами, никак не отреагировал. — Даже не знаю, что меня сейчас раздражает сильнее: то, что нашему буксиру кишки выпустило, или что мы за целых трое суток не сбросили скорость ни на единый малюсенький метр в даже самую коротенькую секунду.

— Мы не можем взорваться, — все твердил себе под нос Клим и тоже постучал по клавиатуре, — У наших реакторов ведь множество аварийной механики на случай выхода плазмы из-под контроля. Не может же все зависеть от Марвина. Эти ребята просто слишком озабочены своими собственными машинами. Подумаешь, у Два-Пять пару раз скакнуло магнитное поле. Сразу тревогу из-за этого подняли, чертовы паникеры. Ничего, вот запустим двигатели и покажем им, на что способны тяжелые буксиры. Врубим такую тягу, что они все посгорают со стыда, неженки проклятые.

— Даже не знаю, насколько теперь Шесть-Три застрянет в сервисном доке. Интересно, а страховой ли это случай? Я просто не знаю, были ли прецеденты… хотя, кого я обманываю? Разумеется, не было. Мы потонем в бюрократии, прежде чем наша дальнейшая судьба решится окончательно. Ах, как хорошо, что не мне придется все это разгребать…

— Поверить не могу, столько сил и времени мы вложили в него, а они меня еще предупреждают, что он может взорваться, — всплеснул Клим руками и сам не заметил, как завертелся вокруг своего желудка, — Да я душу вложил в этот корабль. Да даже если бы и не было никакого мультисостава, я бы все равно зубами, сваркой и изолентой вернул бы его в строй! Я такие поломки чинил, от которых они бы мигом напрудили в свои штанишки и ретировались на челноках. Взорвется он, видите ли… Рабочий он, видите ли, инструмент… Да какая разница, как его называть, если мы все без него как без рук и ног!

— Да что же так долго? — спросил Пинг у непонятно кого и переключился обратно на общий канал, — Штефан, мы тут не можем долго торчать. Рано или поздно у нас кончится терпение и воздух. Что там с Марвином?

— Марвин в порядке, — последовал ответ, — Просто он все еще в бесперебойном режиме. Ты бы и сам был в шоке, если бы однажды проснулся без пары органов.

— Так он может нас запустить или нет?

— Не торопитесь. Во время ремонта корабль пережил некоторые модификации, и Марвину надо объяснить, как правильно ими управлять.

— И долго ты будешь…

— Уже закончил! — воскликнул Штефан, и экран перед гермошлемом Пинга несколько раз мигнул.

Всплывшая на экране надпись «МРВ-1500 готов к работе» возвестила о том, что Марвину вправили его перекошенные от внезапной встречи электронные мозги. Возможно, он даже издал приветственные звуковые сигналы, но вакуумная среда сильно мешала оценить всю волнительность момента. Поскольку в космонавты не берут глухих, а конструкция корабля не подразумевала, что на нем продолжат работать люди даже после того, как из него вырвет систему жизнеобеспечения, Марвин часто общался с экипажем посредством звукового кода. Теперь же акустическая часть контакта между машиной и человеком была утеряна, но люди продолжали работать, Марвин продолжал заполнять экраны буквами и цифрами, а корабль продолжал оживать.

— Мужики, — официальным тоном произнес Штефан, — Я рад наконец-то объявить вслух, что ремонтные работы подошли к концу. Это были непростые несколько недель, и все мы, наверное, уже не раз успели попрощаться с нашим любимым Шесть-Три…

— Только не я.

— Попридержи язык, Клим. Так вот, возвращением Шесть-Три в строй мы обязаны нашим соседям по астероиду. Сейчас впору сказать им спасибо, но все мы знаем, что лучшей благодарностью для них будет немедленно запустить двигатели и, наконец-то, завершить эту проклятую экспедицию. Мне уже надоело ощущать себя бактерией верхом на булыжнике. Пора снова взять импульс в свои руки и сообщить этой груде металлической руды несколько миллиардов Ньютонов.

— Прежде чем мы запустим двигатели, один вопрос, — проговорил в полголоса Пинг, — Как только мы вернемся, нам придется ждать ремонта Шесть-Три, или нас пересадят на запасную машину?

— Зависит от того, сочтут ли нас виновными в аварии, но если нас оправдают, — тяжело вздохнул Штефан, — То пересаживать нас все равно будет не на что. Все запасные машины пущены в оборот в связи с тем, что сразу шесть машин снарядили в одну экспедицию.

— Готов, — отчитался Клим, обхватив ногами кресло возле своего пульта.

— Тогда я подключаю ваши пульты. Не смейте нажать ничего лишнего.

— В этих перчатках это проблематично, — глянул Пинг на свои толстые, как сосиски, пальцы, растущие из рукава скафандра.

— Это Ковальски, — вдруг представились шлемофоны, отчего Пинг едва заметно вздрогнул, — Если вы не против, я хотел бы быть на связи в момент запуска Шесть-Три.

— Вы тоже считаете, что мы взорвемся?

— Нет, я просто хочу услышать хорошие новости.

— Хорошо, тогда не будем тратить драгоценное время, — сказал Штефан сквозь шорохи, — Мне тут, знаете ли, крайне осточертела невесомость. Надеюсь, что вам тоже, мужики. Что ж… Контрольное оборудование подключено, можете производить запуск по вашему усмо…