С теми же девицами произошел другой инцидент, когда в условиях тотального дефицита топлива студенты дружно перестали нагревать воду и мылись чем придется. Выпрыгивая из-под ледяного оката в мягкие объятия мохнатого полотенца, блондинка, будучи наименее закаленной среди своих сверстников, на следующее утро проснулась с симптомами простуды. На плечи брюнетки легла ответственная миссия — как можно скорее поставить свою напарницу на ноги. Им временно разрешили отдаляться друг от дружки на более приличное расстояние, чтобы брюнетка имела возможность продолжать посещать лекции, заниматься физической подготовкой, в коротких перерывах в одиночку готовить обеды на шесть персон и успевать лечить напарницу травяными отварами, солевыми растворами и горячим чаем. С больной так же приходилось делиться кривым конспектами, своими закорючками и сокращениями больше похожими на стенограмму, и периодически жертвовать драгоценное время на их расшифровку. Их спальня превратилась в карантинную зону, и брюнетке приходилось спать снаружи в палатке, завернувшись в два слоя спальников, чтобы с комфортом пережидать ночь на скальной поверхности. Все ради того, чтобы не подхватить заразу, ведь по правилам если они обе напарницы одновременно окажутся нетрудоспособны, их обеих просто эвакуируют воздушным транспортом, и курс высотной подготовки не будет считаться завершенным.

Спустя еще два дня произошла очередная серия выстрелов из пушек орбитального снабжения, и с небес вновь выпали скупые осадки в виде редкого града из капсул с припасами. К тому моменту студенты уже начали привыкать к разряженному воздуху и к собственному удивлению распотрошили капсулы значительно быстрее и увереннее, используя для транспортировки горючего все те же остатки от срезанного парашюта. Свежая партия топлива ознаменовала новый период шика, в котором можно было снова себе позволить облиться ведром-другим теплой воды и вспомнить, что такое цивилизация. Спустя еще день блондинка объявила себя здоровой, и распорядок дня вернулся в привычное русло.

Роль инструкторов сводилась в основном к тому, чтобы усложнять студентам жизнь. Пока они гоняли своих подопечных и всеми силами заполняли их графики лекциями и рутинными обязанностями, студенты сами должны были вертеться и думать, как им зубами и ногтями вырвать хоть какое-то подобие комфортного режима из таких условий. С каждым днем уровень их самоорганизации становился все выше, время и припасы расходовались все рациональнее, а неуспевающих становилось все меньше. Группа так и не обрела четкую иерархию, но лестница приоритетов быстро сформировалась: на нижней ступеньке находились назначенные ранее пары, среднюю ступеньку занимали интересы дома, крыша которого объединяла под собой шестерых человек, и на самой вершине находилось само воплощение закона — подробный график работ и дежурств, висящий на самодельной доске объявлений, составленный при помощи старого доброго жребия и периодически переживающий коррективы.

На третьей неделе в устоявшемся коллективе образовалась небольшая трещина — ранее известный дуэт брюнетки и блондинки подошел к инструктору и практически хором пропел о небольшом перераспределении пар, поскольку им «до задницы осточертело общество друг дружки». Создалось впечатление, что инструктор очень давно ждал подобной просьбы, поэтому он облегченно вздохнул, словно бы его никогда и не мучил разряженный воздух, и с упоением вызвал по радио конвертоплан. Когда летательный аппарат прибыл, выгнав из домов шумом своих винтов даже самых смертельно измотанных студентов с атрофированным чувством любопытства, инструктор, не вдаваясь в объяснения, публично втолкнул двух девчонок в кабину, взял с собой их рюкзаки и улетел вместе с ними к самому основанию Лазарева пика, откуда и начиналось их восхождение. Как только конвертоплан нашел удобную площадку для посадки, инструктор поставил возмутительниц спокойствия перед выбором — отправляться домой любым транспортом на свой вкус или вернуться в лагерь своим ходом. Он вслух назвал это «выбором», но для двух студенток пятого курса, прошедших через такое, о чем и не рассказать в двух словах, никакого выбора в этом не было. Они спрыгнули с конвертоплана, взяли свои рюкзаки и начали повторное восхождение наедине друг с дружкой. Прилив кислорода на низкой высоте придал им сил, и спустя двадцать километров они совершили то, чего не могли себе позволить в лагере, — неистово набросились друг на дружку и, наконец-то, в полной мере выговорились до ссадин, синяков и разбитых губ. Позже брюнетка с гордостью будет вспоминать, что она выговорилась сильнее, а пока перед ними были еще многие километры каменистой тропы, вытоптанной тысячами пар ног тех людей, которым не сиделось на твердой земле, а тянуло в космос.

Кто бы мог подумать, что подъем в космос начнется пешком?

Во время ночевки они нашли в своих рюкзаках радиомаяки, и в них обеих вскипела общая обида за недоверие инструктора к их способностям взобраться в гору без дополнительного контроля. Радиомаяки тут же случайно вышли из строя, не выдержав столкновения с камнями, а спустя десять минут инструктору доложили о потере обоих сигналов, и он, разочарованно цокнув языком, отдал своей ассистентке проигранные в споре деньги.

Когда они вернулись в лагерь, никто не стал у них интересоваться, что случилось с их лицами. Все и так все прекрасно понимали, однако не побрезговали отпустить пару колкостей и обвинить их в разрушении общественной гармонии. Пока они бродили почти три дня по горным тропам, население их домика, сокращенное до четырех человек, вынуждено было срочно перестраивать свои графики и подстраиваться под новый режим. Конца света не произошло, но осадочек остался, и провинившихся не стали принимать с распростертыми объятиями. Не дав им отдохнуть от штрафного восхождения, инструктор вызвал их в свой кабинет и прочел им длинную лекцию о том, что в будущем им никто не позволит выбирать, с кем работать, и посреди космоса у них не будет такой роскоши, как смена сослуживцев. Трижды удостоверившись, что они усвоили урок, он наградил их штрафными санкциями за поломанные маяки в виде утяжелителей, которые крепились на запястьях и щиколотках, отягощая каждое движение конечностями. Несмотря на заметные осложнения в подвижности эти утяжелители были ничем по сравнению с наручниками и воспринимались скорее как символическое наказание или позорное клеймо. Спустя положенные сутки утяжелители были сняты, и провинившиеся студентки вернулись в нормальный тренировочный ритм. Казалось, их сожителей такое наказание устроило, и те даже поделились конспектами с пропущенных лекций, в которых рассказывалось о том, как важно «держать варежку закрытой, когда у тебя к коллеге какое-то особое отношение».

После штрафного восхождения, когда легкие вновь вкусили кислорода, тренировки в лагере значительно отяготились. Нельзя было понять, то ли одышка вернулась, то ли она никуда и не уходила, а просто стала настолько обыденным явлением, что ее научились не замечать. Головные боли, тошнота и постоянная усталость начали возвращаться, но уже через пару дней снова ушли куда-то на второй план, уступив место самозабвенному испытанию на прочность, которое должно было испытуемых закалить или доломать. Но доламываться никто не торопился. Разбитая губа на лице брюнетки с длинной косой неохотно заживала, превращаясь в напоминание о том, как важно уметь сосредоточиться на нужных вещах, и она упорно гналась за результатом, переставая обращать внимание на протесты своего деревенеющего тела.

Откуда-то с небес раздалась череда глухих ударов, но никто не отреагировал, продолжая крутить скакалки в рваном ритме, давая себе перевести дыхание и не давая проголодавшимся легким взорваться. В такие моменты для студента вся вселенная сжималась до точки где-то в его груди, и он забывал, зачем он здесь и что делает. Нехватка кислорода в крови выветривала из головы все мысли и заставляла тело работать на барахлящем автопилоте. Облегченный разум улетучивался куда-то вдаль, и это было чем-то сродни медитации. Постепенно накатывало ощущение, что дыхание дается легко, и казалось, что воздух больше не нужен.