— Нет, это я говорю как человек, который смог вправить ей мозги, — перешел Ленар на раздраженное шипение, — Если ты не заметила, мы сейчас не в том положении, чтобы позволять кому-то брать больничный. Нам нужно как можно скорее восстановить на Шесть-Три хотя бы репульсионные проекторы, чтобы снизить вероятность повторного столкновения с еще каким-нибудь сюрпризом! У нас каждая пара рук на вес золота, а с учетом последних событий руки эти должны еще и крепиться к кому-нибудь маленькому и юркому. Ты сегодня ползала по шахте и сама не хуже меня это знаешь.

— Значит, ты прогнал Ирму через весь этот ад только лишь с целью загнать ее в другой ад? — спросила Вильма и почесала бедро.

— Только не надо утрировать. У нас работа такая, и нам тут совсем не до сюсюканий.

— Не до сюсюканий, — согласилась Вильма, почесав кожу в районе живота, — Но ты так же грубо нарушил устав, в котором есть четкие указания по поводу допустимых рамок общения между членами экипажа. Нельзя угрожать жизни или другими средствами совершать психологическое давление на сослуживцев.

— Да, в идеале все так и работает, но в нашей работе нельзя предсказать всего, и в случае нештатных ситуаций мы вынуждены работать не на устав, а на результат. И результат у нас есть, а пострадавших, как видишь, нет…

— Пострадавших нет? — перебила его Вильма, и банка с супом возмущенно ударилась о столешницу, — Ты хоть видел ее? Она же себе руку ножом изрезала.

— Да, — упал его взгляд куда-то вниз, — Признаюсь, такого я совсем не ожидал. Это очень некстати получилось.

— Некстати?

— Да, — Ленар облокотился на столешницу и вернул взгляд на Вильму, — Очень некстати. В компрессионный костюм с ранами лучше не лезть. Если они откроются в условиях вакуума, костюм может просто выжать ее, словно помидор. Ей придется отдохнуть пару дней, пока раны не начнут затягиваться, а потом мы просто зальем их медицинским клеем. Заодно у нее будет время прийти в себя.

— И все? — почесала Вильма поясницу, — Такой вот холодный прагматичный расчет? А о чьих-нибудь чувствах ты хоть иногда задумываешься?

— Конечно задумываюсь, и знаешь, что я недавно узнал про Ирму?

— Любопытно послушать.

— Мне один верный источник донес, что она влюблена.

— В кого?

— А вот это уже самое смешное, — Ленар описал рукой окружность, — Она влюблена во все вот это.

— Не поняла, — моргнула Вильма.

— Она влюблена в эту работу. И боится ее потерять.

— Этого я и боялась, — устало вдохнула Вильма и потерла зудящие глаза, — Ты со своими «спектаклями» повредил ей психику.

— Нет, я узнал об этом еще до спектакля.

— Значит, она еще наивнее, чем мне казалось, — у Вильмы что-то зачесалось под лопаткой. Она закинула руку за спину в попытках зачесать насмерть источник зуда, но мышца в ее предплечье взревела болью, и рука обессилено плюхнулась на столешницу, — Как можно любить эту работу?

— Не знаю, да мне это и не интересно. Если человек любит дело, которым он занимается, но с которым не справляется, знаешь, в чем он сильнее всего нуждается?

— В дружеском совете?

— В хорошем пинке под зад! — сотряс Ленар воздух, словно произносил непреложную истину, — Пойми же, это как в боксе. Не важно насколько ты любишь этот вид спорта, по-настоящему твои отношения с ним определятся лишь после того, как тебе на спарринге хорошенько набьют морду, и сегодня я набил ей морду на всю жизнь вперед… фигурально выражаясь.

— Так вот что произошло между тобой и Октавией? Она тебе отказала, и ты «набил ей морду»?

— Нет! — убежал взгляд Ленара куда-то подальше от неудобных вопросов, — С ней все было совсем по-другому, и тебя это вообще не касается. Вы что, обсуждали меня?

— Перекинулись парой слов, — Вильма не выдержала и начала тереться спиной о стул.

— Да помойся ты уже! — буркнул Ленар.

— Я уже мылась.

— Помойся еще раз, но в этот раз как следует потрись мочалкой. От контакта с вакуумом у тебя кожа пересохла и уже начала шелушиться.

— Интересно узнать, откуда у тебя такие глубокие познания в этом вопросе.

— Вильма, я тебя очень уважаю как человека и как штурмана… — начал он уходить от ответа.

— Очень приятно это слышать, — перебила она его и выдернула обратно в неудобное русло, — но я сейчас о другом спрашивала.

— Ты даже представить себе не можешь, — выдавливал он с неохотой слова из своей глотки, — сколько грязных секретов за последнее время всплыло в самых неожиданных местах.

— Так значит, и у тебя есть грязные секреты?

— У всех они есть, и вот тебе дружеский совет…

— Даже не пинок под зад?

— …никогда и ни с кем не делись секретами, которыми не хочешь никогда и ни с кем делиться.

— Ладно, — поелозила Вильма на стуле еще немного, — Хорошо, держи свои секреты при себе, если хочешь. Это твое право. Но знай, что сегодня ты сильно нарушил рамки дозволенного. Я была о тебе лучшего мнения.

— Ты чего вообще хочешь? — обвиняющее вопросил он, — Чтобы Ирма стала эффективным членом экипажа, или чтобы она поскорее убралась отсюда?

— Я ей добра желаю.

— А что есть добро? Не подпускать ее к воде или научить плавать?

— Добром может быть много вещей, но ты к ним, кажется, не относишься, — почесалась Вильма, — Я после такого даже не могу быть уверена, что завтра утром не проснусь в своем самом страшном кошмаре, потому что тебе приспичило провести тренинг личностного роста.

— Можешь не беспокоиться, я не знаю, в чем заключается твой самый страшный кошмар.

Она не знала, был ли он самым страшным, но несомненно одним из ее кошмаров было то, что в данный момент выглядывало из-под задравшегося рукава. Продолговатая синюшная отметила браслетом охватывала запястье, а поверх нее кожа обрастала хрупкой белесой паутинкой из трещинок в омертвевшем слое эпителия. Все тело болело, зудело и боялось зеркал. Случайная мысль о том, что это не пройдет еще минимум пару недель, моментально надламывала волю, подкатывала к горлу ком, набивала нос колючками и увлажняла глаза. Вильме хотелось кричать и бежать, если не с корабля, то хотя бы из этой реальности. Быть может, ей тоже не помешал бы «пинок под зад»?

— Как же я сильно ошибалась на твой счет, — резко выдохнула она, стараясь сохранять голос ровным и, почесавшись, поднялась со стула.

— Идешь мыться?

— Да, — ответила она, выходя из кают-компании, — Заодно смою с себя всю грязь, которую только что от тебя услышала.

— Тогда три спинку с особой тщательностью, — воткнулось ей в спину, и дверь гильотиной отрезала их друг от друга.

Известный общекорабельный факт — если Вильма пошла в душ, то это надолго. Время, вода и терпение очереди утекали в невероятных объемах, однако в этот раз душевая спросом не пользовалась, и можно было спокойно стоять под водой, пока Эмиль не вернется со смены.

Вильма вошла в душевую, и ее встретили несколько бледных алых пятен на полу — напоминание о том, как Ирма смывала с себя кровь, слезы и шок от пережитого спектакля. Мурашки пробежали по спине и заставили ее чесаться еще сильнее.

Дверца в стене распахнулась, явив за собой нишу, являющуюся шкафчиком для одежды и принадлежностей. Что ей было нужно? Мочалка пожестче и контрастный душ? Одно ускорит сход синяков, другое немного облегчит чесотку. Сразу два дополнительных стимула, чтобы провести под душем пару недель. Для полного счастья не хватало только провести в душевую отдельный кран с горячим кофе — экзотической жидкостью, которая недавно резко подскочила в цене, и в этой части космоса начала цениться дороже золота.

Она лениво сняла с себя куртку и повесила в шкафчик, предвкушая, как льющаяся вода будет сотней игривых щенков зализывать раны на ее истерзанном теле. Настроение начало вяло карабкаться куда-то вверх, но оступилось и резко сорвалось в бездну, когда Вильма нащупала пальцами край своей футболки, потянула ее вверх и, скосив по старой привычке глаза влево, утонула взглядом в настенном зеркале, из которого на нее смотрела незнакомая женщина, демонстрирующая свой пятнистый живот. Отпустив футболку, Вильма испуганно отшатнулась в сторону и утратила незнакомку из поля зрения.