Ему в напарники на эту смену выдали Клима, который был профессионалом ничуть не в меньшей степени, но когда Радэк понял, что уже мечтает потерять сознание, он из последних сил начал внимательно вглядываться в едва пробивающиеся контуры лица коллеги из его смотрового щитка. Он искал на них все, кроме внезапного приступа бодрости, но видел лишь нахмуренные брови, скалящиеся зубы и редкие капельки пота, скатывающиеся вдоль бороздок ранних морщин. На его лице читалась злость и фанатизм, но не усталость или отчаяние, и Радэку от этого почему-то стало стыдно. От ощущения, что его профессиональную гордость вот-вот растопчут, он вырывал откуда-то из закромов своего организма свято хранящиеся крохи энергии, которые были запасены на случай, если над ним нависнет опасность неминуемой смерти или позора, и продолжал работать уже назло Климу, так же хмуря брови и скаля зубы, пропитывая ненавистью каждую уставшую клеточку своего тела.
Так, как Клим возился со своим кораблем, мог возиться лишь очень любящий муж со своей беременной супругой. Сам вид развороченной второй палубы каким-то образом заставил его отрастить крылья, второе сердце и лишнюю пару рук. Он был готов не спать сутками, голодать неделями и дышать одним и тем же воздухом, лишь бы вдохнуть в Шесть-Три еще немного жизни. Чтобы воспитать в себе такое отношение к машине, Клим должен был не просто проработать на ней несколько десятилетий, но так же вложить в нее много своих сил, пропитать каждый ее болтик своей кровью и хотя бы раз поджечь ее термоядерное топливо жаром своего дыхания. Лишь после всего этого страх потерять плоды всех своих многолетних трудов начинал подстегивать человека раскаленными плетьми, не давая ему расслабиться. Возможно, Радэк сможет ощутить что-то подобное, когда пострадает Ноль-Девять, но сейчас он беспристрастно потел над чужим механизмом и горячо надеялся на то, что поломка найдется раньше, чем Клим своим рабочим ритмом доведет его до обморока.
— Время вышло, — прозвучал спасительный голос Штефана в шлемофонах, — Мы приближаемся к Кнопке, всем не приписанным к Шесть-Три разойтись по своим постам.
— Проклятье, — выдавил из себя Радэк сквозь зубы, — А я только-только настроился на работу.
— Мы проработали восемь часов и сорок пять минут, — прочитал Клим на своих часах, — Бывало и дольше, но лично мне уже страшно осточертело копаться в этом кустарном хламе.
— Мне тоже. Но знаешь, как говорят, когда ищешь иголочку в стогу сена, достаточно лишь прыгнуть в этот стог сена, и ты непременно ее найдешь.
— Вот как раз этого мы и пытаемся избежать, — напомнил Клим, сматывая провода мультиметра, — Будь это не главная магистраль, а какой-нибудь вторичный контур, я бы сразу на все наплевал и провел бы параллельный контур в обход поврежденного. Черт, почему все так сложно?
— Потому что мы уже в двух шагах от Нервы. Сложности часто случаются в самом конце и в самую последнюю минуту.
— Нет, — резко возразил Клим, — Сложности возникают гораздо раньше, просто мы их не вовремя замечаем. А в самом конце, в эту самую последнюю минуту мы их обычно исправляем, потому что иначе никак. Зуб даю, что мы найдем и исправим поломку, когда до Здоровяка останется не больше пары часов.
— Надеюсь, что ты не прав, — устало вздохнул Радэк, — Потому что в этом случае мы потратим на поиски еще двое суток.
План торможения включал в себя проход мультисостава сквозь две планеты, и Кнопка с легкостью стала бы третьей, если бы атмосфера с очень высоким альбедо не превратила эту планету в ледяного гиганта. Примерно восемьдесят два процента массы планеты находилось в твердом агрегатном состоянии, а почти все оставшиеся тринадцать процентов жидкости прятались под корой планеты при достаточно высоком давлении, чтобы отбить у бурильщиков всякое желание лично присутствовать при заборах глубинных кернов.
Маневр вокруг этой планеты был предельно простым — просто пролететь мимо, в нужный момент направив тягу поперечно курсу, чтобы как можно сильнее изогнуть траекторию вокруг этого гигантского ледяного шара. Чудес никто не ждал, но план торможения подразумевал, что космоплаватели будут ногтями и зубами выдирать из астероида каждый килограмм на метр в секунду, яростно доказывая Исааку Ньютону, что их астероид находится далеко не в состоянии покоя.
— Всем машинам доложить о готовности, — официальным тоном приказало радио.
— Ноль-Девять готов, — ответил Ленар не менее официально, и затем спросил слегка притихшим голосом, — Ирма, ты ведь готова?
Между постами капитана и оператора не было никакого зрительного контакта, но Ленар все равно почувствовал сквозь металл и электронику, как Ирма оскорблено оглянулась.
— Готова, — проглотила она легкую нотку обиды, — Ленар, не переживай, с этим маневром и обезьяна справится.
— Не обижайся, но сейчас за операторским пультом сидит вовсе не обезьяна.
— Не обиделась, — бросила Ирма и вполголоса произнесла себе под нос, — Я не обезьяна.
Эфир продолжал стрекотать переговорами капитанов, Кнопка продолжала приближаться, время продолжало уходить. Морща лоб, Ирма внимательно наблюдала за цифрами, бегущими по шкале дальномера и ждала, пока над ее ухом не выстрелят стартовым пистолетом. То, что обезьяна могла справиться с этой задачей, было не правдой. То, что со стороны выглядит, как нажатие кнопки, на деле требовало ввода целой череды параметров, таких как пропорции реактивной массы и активного топлива, индукция сдерживающего поля, конфигурация маршевых двигателей и рассеяние водяной плазмы, чтобы двигатели не расплавили свои собственные дюзы. Все осложнилось после прохождения сквозь Страж: астероид потерял двенадцать миллионов тонн, что хоть и казалось ничтожно малым на фоне общей массы астероида, но в масштабах постоянного торможения сулило проблемы в навигации из-за слегка сползшего в сторону центра масс. Слаженная работа в данном случае ценилась выше, чем индивидуальные навыки отдельного оператора, поэтому справляться с такой задачей должна не одна обезьяна, а сразу шесть, одну из которых замещал Штефан.
— Ноль-Девять, Один-Четыре и Девять Четыре… — протянул Ковальски, выжидая нужный момент, — Отключить тягу!
Одно деление на один удар сердца, повторяла она про себя, медленно ведя на себя рычаг управления тягой. Если дернуть слишком сильно, двигатели могут захлебнуться в собственной плазме, и в лучшем случае это сократит их срок службы, а в худшем взорвет их. Разумеется, целая система предохранителей и вентиляционных клапанов просто не позволит довести все до взрыва, но износ двигателей — это износ двигателей.
Точки на навигационном экране пришли в синхронное движение, поплыв к левому краю стаей мелких серебристых рыбешек. Мультисостав начал вращаться. Числа на спидометре медленно поползли вверх — это нормально, когда объект попадает в гравитационный колодец крупного небесного тела. Совсем скоро скорость начнет снова опускаться, а пока…
— Ноль-Девять, Один-Четыре, Девять-Четыре… два и тридцать пять тераньютонов через десять… девять…
Почти максимум для тяжелого буксира и далеко за пределами номинальной нагрузки. Ирма начала вводить конфигурацию, вспоминая прямо на ходу, как именно должно вести себя магнитное поле, чтобы двигатели попали точно в заданный режим, не промахнувшись мимо оптимального удельного импульса реактивной массы, и при этом не разорвав себя на части.
— Пять… четыре… три…
Ее ладонь крепко обхватила рычаг, вслушиваясь через противоскользящее покрытие в ритм собственного пульса. Противоскользящее покрытие, как обычно, слегка скользило по влажной ладони, а пульс взволнованно отбивал о кожу барабанную дробь. Такие моменты сопровождались приятной болью в груди, когда дыхание перехватывает, органы чувств обостряются до предела, а ягодицы врастают в обивку кресла. Это было страшно и приятно одновременно. Она бы любила этот рычаг, даже если бы он был покрыт наждачкой вместо неопрена.
— Один. Пуск!
И рычаг медленно пополз от нее, подчиняясь четко выверенному усилию руки. Обезьяна бы так не смогла, напоминала себе Ирма, наблюдая краем глаза за тем, как стая рыбок на экране постепенно замедляется, отсчитывая последние минуты и секунды разворота мультисостава. И вот крутящий момент погашен, и всю остальную работу за них будут делать законы физики.
