— Простите, а вы… до конца уверены в том, что между зарождением аклонтизма и падением Карагала действительно есть какая-то связь? — осторожно поинтересовался Ниллон. — Да, понимаю, даты того и другого очень сильно близки — но нельзя ли исключать совпадения?

— В нашем мире ничего нельзя исключать, мой дорогой друг, — устало улыбнулся Райджес Хиден. — Но пока не проверишь — не узнаешь.

— А как вы думаете, мы можем… кого-нибудь встретить на этих островах?

— Например? Выживших карагальцев?

— Ведь кто-то из них мог уцелеть…

— Как сообщают летописи Акфотта, в момент разрушения Карагала армия архипелага под предводительством принца Кламильфонта ди Вайо находилась в Таамуне, в военном походе против Синкая. Долгое время об их судьбе в Роа ничего не было известно. Только в 639 году синкайский купец и путешественник Рахео се Джас сообщил сиппурийцам, что в день обрушения волны армия Кламильфонта была окружена и полностью уничтожена синкайцами.

— И вы, как я полагаю, в это не верите?

— Конечно, не верю, — покачал головой профессор. — Из такого огромного войска хоть кто-то должен был уцелеть. А синкайцы наверняка попытались бы что-то выведать о псионных технологиях карагальцев.

Почувствовав, что его вопросы иссякли, Ниллон смолк, думая, что они уже больше не заговорят с профессором до конца дня. Однако спустя некоторое время Райджес Хиден неожиданно произнес:

— Не переживай, Ниллон, мы обязательно докопаемся до истины. Кем или чем бы ни были эти Аклонты, мы не позволим им больше сеять в мире раздор и хаос.

— Мы? — переспросил Ниллон. — А кто такие «мы»? Ладно вы — карагалец, наделенный нечеловеческой выносливостью и бессмертием… Но ведь я… я лишь простой парень из Пранта, который и жизни-то толком не видел! Что я могу?

— Очень многое, — уверенно отвечал профессор. — И то, что произошло на маяке — это лишь малая доля того, на что ты способен. Я убежден, Ниллон, что со временем ты научишься как следует пользоваться ментальным потенциалом, заложенным в тебе, и с его помощью производить изменения в материальной и нематериальной среде. Пока тебе удалось по-настоящему сконцентрироваться лишь в ситуации, опасной для твоей жизни. Но я уверен, что ты способен на большее. Главное, не падай духом. Я обрек тебя на тяжелые испытания, но пройдя через них, ты ощутишь, что живешь куда более насыщенно и осмысленно, чем большинство людей. Верь в себя, Нил, и мы с тобой изменим этот мир. Помнишь стихотворение Гатия Нансариса, карифского королевского советника и поэта, жившего в третьем веке? Я часто вспоминаю его в моменты, когда хочется опустить руки и уйти на покой:

Иди, мой друг, зовет тебя мечта!

Ступай без страха, сквозь дожди и беды.

Нас не прельстят ничтожные победы,

Мы выпьем чашу жизни до конца.

Когда же пламень мир наш озарит,

Начало новой эры возвещая,

Продолжим, перемен не замечая,

Мы рваться ввысь, в небесный лазурит!

Ниллону еще с детства нравилось это стихотворение, и он невольно улыбнулся, и может быть, даже слегка приободрился, услышав его. Но он по-прежнему ощущал камень на душе и невыразимую тоску от осознания того, что жизнь его уже никогда не станет прежней.

О профессоре же Ниллон мог с уверенностью сказать лишь одно: тот в совершенстве владеет даром убеждения, и любой спор против него будет неизбежно проигран. Возможно, это еще одно характерное качество карагальцев, помимо физического совершенства и невероятно долгой жизни.

В тот день он решил отправиться ко сну пораньше. Несмотря на то, что профессор уже обучил Ниллона тому, как управлять судном, как правило, он выполнял эту обязанность самостоятельно, понимая, что Ниллону это будет стоить куда большего напряжения сил.

Но Ниллону не спалось в эту ночь. Он ворочался, несколько раз проваливался в беспокойный сон, но вскоре опять просыпался, терзаемый тревожными мыслями. Он вспоминал доброе лицо отца, строгое, но все же милое сердцу лицо матери…

И Геллу.

Карифянка очень понравилась ему. Было бы преувеличением сказать, что он был без ума от нее и полон страсти, но все же теперь, оказавшись за множество миль от нее, Ниллон понял, что страшно скучает по Гелле.

«Почему все так сложилось? Это несправедливо… Ее не следовало отсылать к отцу! Он запрет Геллу дома, и едва ли Ниллон когда-нибудь увидит ее. Но впрочем… оставить ее рядом и обречь на мучения, которые сулит тяжкий путь в Карагал, было бы слишком жестоко. Быть может, предложение профессора было наименьшим из зол…»

Однако от осознания этого Ниллону не стало легче. Поворочавшись еще немного, он вдруг изо всей силы вцепился пальцами в покрывало, а из груди его вышел негромкий, но жуткий, звероподобный стон.

Прошло около минуты, яхта мерно покачивалась на волнах.

Вдруг послышались шаги, и вскоре дверь каюты распахнулась. На пороге, в тусклых лучах рождающегося рассвета, показалась фигура профессора Хидена (похоже, он все же услышал стон Ниллона и пришел на шум).

— Ниллон! — позвал он взволнованно. — Ниллон, все в порядке?

Ниллон попытался отмолчаться, однако это не помогло.

— Нил, я знаю, ты не спишь! Ответь, пожалуйста, с тобой все хорошо?

— Да, все в норме, — негромко откликнулся Ниллон. — Просто не спится…

— Ниллон… — со вздохом произнес профессор, приближаясь. В голосе его послышалась какая-то отеческая нежность. — Ниллон, я знаю, тебе тяжело… Но вместе мы выдержим, просто верь…

— Мне страшно, сэр, — признался Нил дрожащим голосом. — Я уже не уверен, следовало ли мне ввязываться во все это.

— Постой! — внезапно воскликнул Райджес Хиден. — Что это? Слышишь!?

Ниллон тотчас обернулся. Профессор неподвижно сидел на корточках напротив него, глядя в сторону и настороженно прислушиваясь.

И тут Ниллон услышал.

Жуткий, вселяющий страх гул, шел, казалось, из ниоткуда и вместе с тем отовсюду, постепенно усиливаясь и заполняя собой все сущее.

В панике оба выбежали на освещенную рассветными лучами палубу и тотчас принялись осматриваться вокруг.

Когда Ниллон обратил свой взор на север, он стал свидетелем зрелища, которое он не забудет потом до самой смерти.

Пронзив гущу облаков, с неба стремительно летел вниз огромный раскаленный вращающийся камень, оставляющий за собой след из густого дыма.

«Метеор» — вспомнил Ниллон. Так их называли в книгах, которые он читал в детстве.

Гул, издаваемый метеором, стал настолько невыносим, что Ниллон с профессором Хиденом были вынуждены броситься ниц, закрыв уши руками.

И вдруг гул резко стих, однако радоваться было рано.

На юге, примерно в полумиле от их яхты, возникла огромная волна, угрожавшая в скором времени докатиться до них. Однако Ниллон быстро сообразил, что настоящая опасность исходит вовсе не от самой волны.

— Воронка! — крикнул профессор Хиден голосом, исполненным ужаса. — Нас может затянуть в воронку, Нил!

Это оказалось правдой.

Сила вращения падающего метеора была настолько сильна, что на поверхности моря образовался гигантский водоворот, в который уже начинало увлекать крохотную яхту.

Волна подбросила судно с огромной силой, после чего их окатило водой, но оба мореплавателя остались на борту.

Ниллон в первый раз жизни поймал себя на мысли, что ему жалко смотреть на профессора Хидена — тот выглядел бессильным, напуганным стариком, совершенно не верившим в свое спасение.

Ниллон же ощутил необъяснимое безразличие к происходящему. Однако последующие его действия были исполнены нечеловеческой уверенностью.

Корабль увлекало по спирали в центр смертоносного водоворота — морская стихия бушевала вокруг во всей своей неприкрытой пугающей мощи.

А Ниллон… Ниллон просто ухватился за штурвал яхты, хотя и понимал, что судно сейчас совершенно неуправляемо. Он не знал, но чувствовал, что нужно делать.

«Ты научишься как следует пользоваться ментальным потенциалом, заложенным в тебе, и с его помощью производить изменения в материальной и нематериальной среде», — вспомнил он вчерашние слова профессора, хотя не они, а нечто большее подталкивало его сейчас к действию.