— А-а-а, вот он! — Нойрос услышал ненавистный голос. — А ну, пойди-ка сюда!

Косоглазый Кайрен заметил его — пришлось повиноваться. Они стояли с Алекто недалеко от входа в зал собрания ордена и точно ожидали его.

— Пришло время проверить тебя, Нойрос, — произнесла глава Ревнителей. При этом что-то зловещее читалось в ее темных глазах. — Идем.

К неудовольствию Нойроса, Кайрен тоже двинулся вместе с ними. Втроем они спустились по лестнице в подземелье, расположенное под штабом: там располагались темницы. Алекто остановилась напротив решеток одной из камер и произнесла своим обычным холодным тоном:

— Если семя неверия начинает прорастать уже в юности, в будущем мы рискуем пожать неутешительные плоды.

В камере сидел худощавый коротко стриженый мальчонка, одетый в скромные одежды серого цвета — простолюдин.

— Как тебя зовут? — спросил Нойрос.

— Меня зовут Кшан, — голос мальчика дрожал. — Отпустите меня домой!

— Правда ли, что ты возводил хулу на Благих Аклонтов?

— Мы уже допрашивали его, Нойрос, — строго оборвала Алекто. — Твоя задача не в этом. Мы хотим, чтобы ты преподал мальчишке урок.

Девушка достала из-за спины нагайку, и у Нойроса больше не осталось сомнений, чего от него хотят.

«Он же ребенок… Нет… Гм-м… Это очень странно…»

— Кшан, скажи, ты сожалеешь о своих словах? — произнес Нойрос, неуверенно сжимая в руках нагайку.

— Да не разговаривай ты! — прикрикнул Кайрен, громыхая ключами от камеры. — Просто бей. Да посильнее!

Решетчатая дверь распахнулась. Нойрос приблизился к мальчику, понимая, что выбора уже нет. Кшан смотрел на него со страхом и вместе с тем с затаенной надеждой.

Нойрос ударил ребенка по плечу, затем еще раз по вытянутой руке, которой тот пытался защититься.

— Сильнее! — приказала Алекто.

«Нет… Я хоть и дрянной человек, но избивать детей мне не пристало…»

— Сильнее!

«Вот проклятье! Мне придется… Иначе Алекто точно сочтет меня слабаком».

Нойрос начал бить. Бить сильно. Крики мальчика не трогали его. Перед глазами стоял лишь страстный образ жестокой девушки, которую он желал теперь более всех благ на свете.

«Считаете меня хрупким, мягкотелым? — Нойрос точно распалял себя с каждым ударом, все более презирая коварных Ревнителей, устроивших ему на сей раз такое моральное испытание».

Удары сыпались на бедного мальчика один за другим, и после каждого Ревнитель удовлетворенно вскрикивал. Раздался плач, и Нойрос не ощутил в своей опустошенной душе ни малейшего укола совести.

Он поймал взгляд Алекто, полный торжества и удовлетворения. Этим взглядом она слово говорила ему: «Что ж, вот теперь ты действительно один из нас. Это и есть настоящее испытание, а вовсе не драка с Кайреном».

Когда Нойрос покидал подземелье, позади еще слышались всхлипы и причитания. Потрясенный и обескураженный, он отправился на дежурство вместе с Камиром и Сфиро.

«Это неправильно, это жестоко… — ему было непросто отойти от случившегося в подземелье. — Нельзя поступать так с ребенком. Дать десяток розог — еще куда не шло. Но… я теперь не в том состоянии, чтобы изображать моралиста. В конце концов, не сделай это я — об этом пареньке позаботился бы Кайрен; и кто знает, выдержал бы он взбучку от косоглазого…»

Трое Ревнителей неторопливо шагали по улицам Акфотта — в этот час здесь было довольно безлюдно, хотя торговцы уже начинали открывать свои лавки.

«Впрочем, здесь нет ничего удивительного, — рассудил Нойрос, немного успокоившись через некоторое время. — Алекто очень проницательна и вместе с тем безжалостна. Она почувствовала мою слабость и решила испытать меня. А я не так-то прост, как она думала. О, Аклонты! И угораздило же меня втюриться в такую сволочь! Но ничего не могу с собой поделать… Даже не знаю, как отвлечь себя. Можно, конечно, как всегда, напиться… Впрочем, мне даже побеседовать толком не с кем».

Нойрос никогда не считал себя замкнутым; во время учебы в гимназии он легко находил общий язык со сверстниками, однако настоящей дружбы ни с кем завести не сумел. Родителям он доверял, однако им можно было рассказать далеко не все, а отношения с сестрой складывались и вовсе прескверно.

Сложно было объяснить почему, но макхариец Сфиро очень понравился Нойросу: здоровяк умел расположить к себе, и в его компании было просто приятно находиться. К слову, они часто проводили между собой тренировки по фехтованию. Сфиро не давал Нойросу спуска — макхариец владел саблей превосходно. Новых синяков, разумеется, избежать не удалось, однако Нойрос чувствовал, как мастерство его росло — и это не могло не радовать.

Внезапно молчаливый Камир подал голос — это было так неожиданно, что Нойрос даже вздрогнул:

— Мне необходимо отлучиться на гапарию: моя сестра отмечает рождение дочери, и мать очень просила, чтобы я тоже присутствовал. Вы не против, если я оставлю вас до конца дня?

Сфиро, начальник отряда, согласно кивнул, а Нойрос с неприязнью вспомнил свою собственную гапарию… И что заставило его тогда воспротивиться Аклонтам? Это было так бессознательно, спонтанно, необъяснимо — словно какое-то минутное предательство разума. Нойрос не любил вспоминать этот момент, и мысль о будущих гапариях его страшила.

Нойрос и Сфиро остались вдвоем на улице — и вот, все как в первую неделю после его вступления в орден: вокруг был шумный, огромный город, который он считал родным. Но теперь тоска сжимала его сердце: Нойрос не понимал, в чем его предназначение, кого он на самом деле защищает, и мог только гадать, как сложится его дальнейшая судьба.

И вдруг, неожиданно выведя его из тоскливой полудремы, неподалеку остановился роскошный паланкин какого-то вельможи. Один из слуг свистнул и жестом велел Нойросу приблизиться.

Из-за узорчатой занавески выглянула круглая плешивая голова Декирия Ганата — Нойрос знал этого человека. То был хороший друг его отца и один из наиболее приближенных к лорду-протектору людей, однако у самого Нойроса симпатии не вызывал.

— А-а-а-а, — протянул толстяк, поворачиваясь к Нойросу, — так это правда? Хе-хе-хе, ну подумать только! А ведь я не верил — думал, что из меня хотят сделать дурака. Но теперь и сам вижу: оказывается, сын Пфария Традонта и впрямь подался в псы-каратели!

— Господин Ганат, — вскинулся Нойрос, — вам не стоит так отзываться об ордене…

— Лучшего определения вы не заслуживаете! — бросил вельможа. — Вонючие озлобленные псы — кто же вы еще? Свора гнусного отребья, бессовестно попирающая все законы! Измываться над слабыми — это все, на что вы способны!

Лицо Нойроса налилось кровью.

— Вы заблуждаетесь! — теперь он отчетливо слышал дрожь в своем голосе. — Ревнители стоят на страже веры. Сам лорд Бракмос…

— Замолчи! — вскричал Ганат. — Не смей прикрываться именем лорда-протектора! Я знаю обо всей этой системе гораздо больше, чем ты можешь себе представить, мальчик. Это все мерзавец Дайял, и его отец, разрази их Аклонты… Но от тебя такого никто не ожидал! Ну что, многих бедняков ты уже обобрал? Многих избил до полусмерти по приказу этой стервятницы?

Нелепо оскалившись, Нойрос испытывал нечто среднее, между желанием ударить Ганата, убежать прочь и упасть прямо сейчас замертво посреди мостовой.

— Ты опозорил свой род, так и знай! — довершил свою атаку круглолицый вельможа. — Родители желали лучшего для тебя. Давай, удачи в своих беззакониях, ничтожество!

С этими словами Декирий Ганат резко задернул занавеску, словно не секунды более не желая смотреть на Нойроса, после чего велел слугам нести его дальше.

У Нойроса внутри все кипело. Ему казалось, что если бы Ганат сейчас вздумал вернуться и сказать еще хоть одно слово, то он отсек бы прихвостню Бракмоса голову одним ударом.

Сфиро положил свою тяжелую руку на плечо приятеля:

— Не воспринимай всерьез. Вся эта знать терпеть нас не может — мы уже привыкли…

Солнце клонилось к закату, и близилось время возвращаться в штаб Ревнителей. Сфиро с Нойросом сдали пост, замолвили словечко за отлучившегося Камира, а после, перед тем, как разойтись, Сфиро как обычно предложил товарищу посетить вместе с ним питейное заведение, на что мнительный Нойрос в очередной раз ответил вежливым отказом.