— Завод запустить, Нестор, не поле вспахать, — возражал Белаш, садясь в автомобиль вместе с Махно. — Здесь и топливо, и материалы нужны, и рынок по сбыту продукции, и многое другое. Ты ж сам работал на заводе, знаешь. А сейчас что творится? Вон наши эшелоны и бронепоезда не могут без топлива двинуться с места. И белые безнаказанно обстреливают город.

В Управлении самоохраны их встретил начальник Балабанов:

— О-о, товарищ Махно, я рад, что вы нашли время и для нас.

— Скажите, товарищ Балабанов, кого и как вы набираете в самоохрану?

— В основном, рабочих местных предприятий.

— Слава богу, хоть здесь им есть чем заняться, — заметил Нестор, покосившись на Белаша, словно продолжая с ним спор. — Себя охранять тоже работа.

— Принимаем мы в охрану, — продолжал Балабанов, — только по рекомендации профсоюзных организаций.

— Вот это правильно, — сказал Махно. — Профсоюзы — это отличное сито. Сам когда-то работал в профсоюзах, знаю их возможности. Как с оружием?

— Получили 200 винтовок по распоряжению штабарма. Спасибо вам, товарищ Белаш.

— И все знают свои связанности?

— А как же? Наблюдать порядок, пресекать любые проявления хулиганства и других безобразий, уже не говоря о борьбе с разбоями и грабежами.

— Когда самоохраннику разрешено применять оружие?

— При нападении на него.

— Т-так, — усмехнулся Махно.

— Когда по нему открывают огонь.

— Очень интересно. А если открывший огонь сразу убьёт самоохранника или ранит. Что тогда?

— Но ведь он же не один. Они у нас по двое, а чаще по трое патрулируют.

— Вот это хорошо, что не по одному. И я бы посоветовал всё же опережать грабителя в применении оружия, не давать ему выстрелить первому. С грабителями, мародёрами, насильниками нечего цацкаться.

— Хорошо, товарищ Махно, учтём ваши замечания.

— А где комендант?

— Товарищ Дорош у себя.

Прошли к коменданту — главному отвечающему за порядок в городе.

— Ну что нового, товарищ Дорош?

— Новое то, товарищ Махно, что кое-где всё осталось по-старому.

— Не понял вашего каламбура.

— А вот проедемте к банку, сразу поймёте.

Дорош сел на заднее сиденье автомобиля, потеснив батькиных телохранителей.

Остановились напротив банка:

— Нестор Иванович, взгляните на часового. Повнимательнее.

Махно всмотрелся, воскликнул:

— Мать честная. Виктор, ты видишь?

— Часовой в погонах?

— Это что же получается? Уже четыре дня город наш, а у банка белогвардейский караул.

— Батька, позволь я его шлёпну, — сказал сидевший позади Лепетченко.

— Погоди, ты не на охоте, — отвечал Нестор, вылезая из автомобиля.

— Ну теперь поняли мой каламбур? — спросил Дорош.

— Теперь понял. Виктор, айда банк брать.

Они направились к банку, часовой скомандовал:

— Стой! Пропуск!

— Ты что, ослеп? — зарычал Лепетченко. Но часовой поднял винтовку наизготовку, клацнул затвором и повторил:

— Пропуск!

Лепетченко стал было расстёгивать кобуру, за ним и Троян полез за своим маузером.

— А ну остыньте, — остановил их Нестор и сказал часовому: — Вызывай начальника караула, смена пришла.

— Начальник караула, на выход, — крикнул часовой, открылась боковая калитка двора, и оттуда появился молодой офицер. Он, видимо, догадывался, что перед ним не те, кого бы ему хотелось видеть, и, бледнея, приложил руку к козырьку:

— Начальник караула подпоручик Кривицкий.

Нестор тоже взял «под козырёк», которого у папахи не было:

— Командарм Повстанческой армии Нестор Махно. Подпоручик Кривицкий, ваши уже четыре дня как бежали из города, почему вы не ушли вместе со всеми?

— Я не имею права бросать пост, господин Махно, — ещё более бледнея, ответил Кривицкий.

— Похвально, — сказал Махно и, повернувшись к Белашу, заметил: — Вот как надо исполнять приказы. Подпоручик Кривицкий, вы до конца исполнили свой долг. У меня правило, всех белых офицеров расстреливать, но для вас я делаю исключение, из уважения к вашей чести и добросовестности. Сегодня город в руках Повстанческой армии, стало быть, и банк является нашим. Поэтому я, как главнокомандующий, приказываю вам сдать караул.

— Слушаюсь, ваш... господин главнокомандующий. Кому прикажете?

— Вот ему, — указал Нестор на Трояна. — Гаврила, принимай.

Жизнь в городе постепенно налаживалась. Бойцы самообороны исправно несли службу, следуя указаниям главнокомандующего: пристреливать грабителей и мародёров на месте. Арестовывать кого-либо не имело смысла, потому что сажать было некуда. Батько Махно — ненавистник темниц приказал взорвать обе городские тюрьмы — одну старую, другую строящуюся. Подрывная команда Чубенко и Бурымы аккуратно разнесла динамитом символы проклятого царизма. Газета «Путь к свободе» дала объявление, приглашая население разобрать обломки «местной Бастилии» на хозяйственные нужды, и в несколько дней от «проклятого прошлого» не осталось и следа. Эта же газета сообщила, что «Бедное население может приходить в Штаб Повстанческой Армии батьки Махно за материальной помощью — с собою иметь только паспорт, чтобы можно было судить об общественном положении просителя». У штаба чуть свет стала выстраиваться очередь из нуждающихся.

На борьбу с бедностью народа батька бросил не только 300 миллионов рублей, обнаруженных в банке, но и обложил контрибуцией людей состоятельных, блюдя справедливость. Для этого торговцы были расписаны на 4 разряда, и если 1-му разряду предлагалось внести 35 тысяч, то 4-му — лишь пять. Промышленники (заводчики и фабриканты) были разбиты на 8 разрядов, где 1-му назначался взнос 25 тысяч рублей, а 8-му — всего 2 тысячи. Всё было распределено, как говорится, по-божески, правда, неисполнение сего приказа № 5, подписанного начальником гарнизона Лашкевичем, милостью не пахло, а грозило расстрелом. На всё про всё давалось три дня; неудивительно, что при штабе образовалась ещё одна очередь — для сдачи контрибуции.

— Справедливость превыше всего, — вещал батька, и с этим трудно было не согласиться.

В первые дни борьбы за справедливость к батьке пробилась женщина и с плачем пала на колени:

— Товарищ Махно, спасите детей.

— А ну-ка встаньте, — нахмурился Нестор. — Гаврила, помоги ей, налей воды.

Троян помог встать женщине, говоря, что батька не икона, чтоб перед ним на колени падать. Усадил на стул, дал стакан воды.

— Говорите, — сказал Махно. — И пожалуйста, без слёз.

И женщина начала говорить, не умея избавиться от всхлипов:

— Я заведующая детским приютом, у меня сорок детей и мне их нечем кормить.

— А деникинцы что? Не помогали?

— Им не до нас было.

— Вы обращались к властям?

— Меня не пустили.

— Как же вы содержите приют?

— Я, мы побираемся с моими помощниками, кто сколько принесёт.

Нестор вскочил, приказал Лепетченке:

— Живо ко мне Белаша, Чубенко и Серёгина.

Едва Белаш переступил порог, Махно приказал:

— Распорядись немедленно выдать детскому приюту миллион.

Встретил приказанием и Серёгина:

— Немедленно с Чубенкой поезжайте в детский приют, выясните, что им нужно, и завезите круп, муки, масла. Если есть фрукты и сладости, то и это. Там дети, понимаете?

— Я понял, Нестор Иванович, детям помереть не дадим.

Поздно вечером, воротившись в гостиницу, Нестор, рассказав жене о приюте, попросил:

— У меня времени нет, Галочка, съезди в приют. Ты учительница, легко определишь, что детям надо, может, что из одежды у Серёгина найдётся. В общем, помоги там.

— Хорошо, — сразу согласилась Галина.

Город всё обстреливали потихоньку с того берега, но это уже никого не пугало, перестали даже комментировать, куда летит «цацка». С утра, как обычно, выстраивалась длинная очередь за материальным вспомоществованием и счастливцы, получившие его, тут же бежали на рынок — купить что поесть.