— Григорий Иванович, дорогой, да кинь ты клич по полкам; требуются скорняки и портные. Знаешь, сколько их отыщется? Эти будут шить на одном энтузиазме, но платить им всё равно надо. А в случае отступления уйдут с нами, на ходу будут дошивать.

— Хорошая мысль, — воскликнул Серёгин. — Походные мастерские — скорняжная и портная. Как я раньше не догадался?

— Дело это нелёгкое, а потому возьмёшь себе в помощники моего брата Саву, хватит ему лазаретными делами заниматься.

Теперь начальником над армейскими лазаретами будет товарищ Колодуб, прошу любить и жаловать.

Колодуб, интеллигентный мужчина в пенсне, с бородкой а ля Чехов, привстал, вежливо кивнул на две стороны.

— Товарищ Колодуб, пожалуйста, мобилизуйте под своё начало врачей, фельдшеров, медсестёр, обещайте хорошее содержание — можно деньгами, можно продуктами, одеждой. Мы для медицины ничего не пожалеем.

— А как с лекарствами? — спросил Колодуб.

— По этой части обращайтесь в нашу контрразведку, вон товарищ Зиньковский эксанул аптеку в Таганроге под носом у Деникина. Только скажите ему, где есть таковая, он организует.

Отпустив с совещания хозяйственников, снабженцев и медицину в лице Коло дуба, Махно предоставил слово Белашу:

— Докладывай, Виктор, что вы там с Пузановым наработали.

— Мы с начальником оперотдела Петром Пузановым предлагаем штабарму создание из резерва нескольких отрядов для рейдов по тылам белых. Хорошо вооружённые, на конях и тачанках, они станут рейдировать в районе Бердянска, Мариуполя, Гуляйполя, Волновахи, уничтожая живую силу противника, взрывая железные дороги и другие коммуникации. Для начала мы предлагаем отряду Петренко атаковать Нижнеднепровск и попытаться выбить оттуда белых. Пока они там, нам не будет покоя.

— Хорошо бы поддержать Петренко бронепоездами, — сказал Махно.

— Они у нас есть на линии Кичкас—Никополь—Апостолово, но вся беда в том, что мы практически не имеем угля для паровозов. Надо поручить рабочим отрядам и обозным заготовку дров, и не только для обеспечения движения, но и для городов. Наступают холода, и необходимо обеспечить топливом хотя бы лазареты, пекарни и бани. Следует нацелить командиров рейдирующих отрядов — захватывать у белых не только оружие, но и склады с обмундированием и одеждой. У нас около 30 тысяч повстанцев не имеют тёплой одежды. Мы невольно толкаем бойцов к самоснабжению, а это чревато недовольством граждан.

Отряд Петренко был отправлен на Нижнеднепровск и Каменку с задачей взять их и там закрепиться. Вскоре от него явился связной с радостной вестью: «Каменка и Нижнеднепровск наши, устанавливаю Советскую власть. Комбриг Петренко».

Прочтя это краткое сообщение, Махно сказал:

— Молодец Петро. Я всегда говорил, что на него можно положиться.

Но уже через сутки Петренко примчался в Екатеринослав, притащив на хвосте три белогвардейских бронепоезда, которые ворвались прямо на станцию, строча из пулемётов направо и налево.

Белаш вызвал Чубенку, приказал:

— Бери Бурыму и немедленно взорвите мост.

— Ты что, Белаш, — пытался возразить Чубенко. — На той стороне, под Апостоловой, — наши.

— Исполняй приказ штаба.

Чубенко с Бурымой, прихватив чемодан с динамитом и бикфордовым шнуром, помчались на тачанке к мосту. Но, видимо, в бронепоездах смекнули, что затевают махновцы, и открыли такой сильный огонь до предмостью, что Чубенко и Бурыма зарылись носами в песок, оттолкнув от себя подальше чемодан со взрывчаткой.

Бронепоезда, лязгая буферами, промчались почти над их головами, продолжая трещать пулемётами. Наконец, когда мост перестал вздрагивать под колёсами стальных чудищ, Чубенко, приподнявшись и выплюнув изо рта песок, сказал:

— Ну, Ефим, благодари Всевышнего. Если б хоть одна пуля угодила в наш чемоданчик, были б мы с тобой уже на небе.

— Так, может, теперь и не надо взрывать, раз они ушли, — предположил Бурыма.

— Как так не надо? Они ж снова пожалуют.

Посовещавшись, решили, что мост действительно взрывать не стоит, надо только разрушить полотно перед ним. Так и сделали, а когда явились в штаб с докладом, там уже были Махно и оконфузившийся Петренко. Батька, услыхав доклад о взрыве моста, напустился на Чубенко:

— Как вы посмели? Вы забыли, что под Апостоловом стоят наши эшелоны с имуществом и бронепоезда?

— А чего орёшь на нас? — окрысился Чубенко. — Мы приказ исполняли.

— Чей приказ?

— Штабарма.

Махно повернулся к Белашу, сверкая глазами.

— Да, это я приказал, — признался Белаш. — Поторопились маненько.

— Маненько, маненько, — передразнил Махно. — Вот велю вам всем всыпать по-маненько.

Чубенку это отчего-то развеселило, он едва сдерживал смех. Махно заметил это:

— Чего смеёшься, дурак?

— Так ведь мы ведь тоже мост-то взорвали маненько-маненько, токо рельсы своротили. Там хорошим ремонтникам на час работы.

— Утешили, — проворчал батька и кивнул на Петренку: — Этот тоже установил Советскую власть в Каменке на маненько.

Все засмеялись, Петренко смущённо развёл руками:

— Так с саблей супротив брони рази попрёшь?

— Сколько хоть твоя Советская власть там продержалась?

— Полдня, — вздохнул под общий хохот штабников Петренко.

— Ма-нень-ко-о, — сипел, задыхаясь от смеха, Чубенко.

После такого нахального появления бронепоездов на станции Екатеринослав белые начали регулярно обстреливать город из-за реки. Огонь вёлся не прицельный, скорее беспокоящий, и если в первые дни жители прятались, то через неделю вполне привыкли к нему и по «шороху» пролетавших снарядов определяли, куда летит «цацка».

Поскольку снарядов было мало, Шаровский редко отвечал на огонь белых, а если отвечал, те сразу откатывались и прекращали огонь. На всякий случай Шаровскому было приказано установить на станции, прямо на перроне, две пушки, чтоб на случай повторного прорыва бронепоездов встретить их хорошим огнём.

Был установлен круглосуточный пост и на мосту, у развороченных рельсов, дабы белые не смогли тайком отремонтировать разрыв и снова напасть.

С первого же дня вступления махновцев в Екатеринослав было разрешено печатать газеты всех направлений. Помимо анархистской «Путь к свободе», стала выходить правоэсеровская «Народовластие» и большевистская «Звезда». Последняя сразу же стала поносить махновцев и особенно анархистскую идею, что возмущало Нестора:

— Если они будут так выпендриваться, велю арестовать редакцию.

— Ну и чем ты будешь отличаться от них? — осаживал его Белаш. — Сам на всех углах кричишь: всем свободу слова, и сам же за слово хочешь арестовать.

Начальника штаба неожиданно поддержал и Зиньковский:

— Арестом ты загонишь большевиков в подполье. Зачем? Пусть проявляются, нам же контрразведчиками легче. Спроси хоть Голика.

Голик поддержал коллегу:

— Верно, батька, пусть кукуют, а мы послушаем. Наверняка проговорятся. А арестом ты спугнёшь птичек.

И Махно вынужден был согласиться, он в таких вопросах всегда старался подчиняться большинству. А чтоб не очень расстраиваться, перестал читать «Звезду»: «Хай брешуть».

На первом же митинге после освобождения Екатеринослава Нестор провозгласил его «Вольной Территорией Революции», и с того дня митинговщина, как болезнь, охватила весь город. Митинги и собрания проходили почти каждый день в театрах, клубах, на заводах. Главными ораторами на них в деле защиты анархизма выступали Волин и Долженко, до хрипоты споря с большевиками, эсерами, меньшевиками.

Махно с Белашом на четвёртый день приехали на легковом автомобиле к Зимнему театру, где состоялся митинг, очень понравившийся Нестору. Выходя из театра, он горячо говорил Белашу:

— Ай молодец Долженко, как здорово он отбрил рабочих. В самом деле, почему свободу им должны завоёвывать крестьяне? А они что же? Сидят и ждут пособий по безработице, точь-в-точь как тогда юзовские шахтёры. Мы им: «Надо трудиться, товарищи». А они: «Дайте нам шахту, а мы готовы трудиться». Так и эти: «Запустите нам заводы, тогда мы и будем работать». Что за иждивенчество? Почему сами не могут соорганизоваться? Просили заводы, получили их и сели на задницу. Не знают, что с ними делать. Вон крестьянину только дай землю, он мигом сообразит, что с ней надо делать. Нет, никак я не могу понять рабочих.