Он хотел подать бумажку батьке, но тот окатил его гневным взглядом, крутнув зрачками в сторону главкома. Чубенко подал телеграмму Антонову-Овсеенко. Тот прочёл её, сказал:

— Доносят, взяты большие трофеи.

— Вот-вот, — кривясь в усмешке съязвил Махно, — командарм переложил заботу о бригаде на Деникина.

Видимо, шутка Нестора задела главкома за живое, войдя в оперативный отдел, он потребовал связать его с командармом Скачко и терпеливо стоял, ожидая связи. Когда дежурный подал ему трубку со словами: «Командарм на проводе», он схватил её:

— Да, да... Здравствуйте, товарищ Скачко... Это Антонов... Я нахожусь в бригаде Махно... Что ж это получается, товарищ Скачко, махновцы у вас на подножном корму... Знаю, знаю... Так вот слушайте, немедленно снабдите их деньгами, для начала хотя бы миллиона четыре. Выдайте хоть сколько-нибудь обмундирования, сапог, 27 походных кухонь... Изыщите... Далее телефонного имущества хотя бы полштата... Затребуйте лёгкий артиллерийский дивизион... Как откуда? Из Харькова. Бригада только что отбила у белых Мариуполь, пришлите им ещё один бронепоезд... А вы пишите, пишите, чтоб не забыть... Так... Для 3-х тысяч итальянских винтовок боевой комплект патронов... Изыщите. И немедленно командируйте в Гуляйполе двух врачей: хирурга и по внутренним. У них лежит тысяча раненых бойцов без медицинской помощи... Безобразие! Направьте с ними медикаменты, перевязочные материалы, бельё и простыни. Всё! Исполняйте. Вы же должны понимать, что если махновцы отступят, то Дыбенко окажется отрезанным в Крыму. Это будет катастрофа.

После переговоров с командармом Антонов-Овсеенко пожелал с глазу на глаз остаться с комбригом Махно.

— Нестор Иванович, что ж вы творите, дорогой мой? Арестовали комиссаров. Что за партизанщина?

— Дорогой Владимир Александрович, как я должен отвечать на арест моих товарищей? В Екатеринославе Аверин арестовал хлопцев, посланных нами на совещание, и посадил в тюрьму. В Харькове анархистов бросают в тюрьмы наравне с белогвардейцами. А что творят чекисты в нашем тылу? Они расстреливают махновцев. И ведь всё это творится якобы с одобрения коммунистов и лично Раковского. Что я должен делать?

— Нестор Иванович, я вас очень прошу, выпустите комиссаров, вы же сами себе вредите.

— Хорошо, в таком случае уберите с нашей территории этих опричников Дзержинского. Поймите, мы же должны выступать против Деникина единым фронтом. И мы дерёмся изо всех сил, а где же Красная Армия?

— Хорошо, я сделаю всё, что в моих силах.

— Когда?

— Как только приеду в Харьков.

— Ясно, — махнул рукой Нестор и по лицу его видно было — не верит.

— Ну что мне вам, клясться, что ли, Нестор Иванович?

— Зачем клясться, мы не рыцарский орден. Напишите приказ, дайте хотя бы телеграмму.

— Телеграмму? — повеселел главком. — Пожалуйста. Прямо от вас.

Он открыл полевую кожаную сумку, достал лист бумаги, быстро написал, протянул Махно:

— Вот читайте. И передайте на ваш телеграф.

Махно взял бумагу. Это был не простой лист, вверху типографским способом были отпечатаны фамилия, имя и должность главкома. Текст был следующий: « Гуляйполе главкомукр Антонов-Овсеенко Харьков предсовнаркома Раковскому, Киев члену Реввоенсовета Бубнову. Пробыл у Махно весь день. Его бригада — большая боевая сила. Никакого заговора нет. Сам Махно этого не допустит. Район вполне можно организовать, прекрасный материал. При надлежащей работе станет несокрушимой крепостью. Карательные меры — безумие. Надо немедленно прекратить начавшуюся газетную травлю махновцев».

Нестор прочёл, поднял глаза на главкома.

— Годится.

— Передайте на телеграф.

— Гаврила, — позвал Махно.

В дверях появился адъютант Троян.

— Передай на телеграф, скажи срочно. Вне очереди.

(Эх, Владимир Александрович, недооценили вы «опричников», о которых говорил вам Батько. Через 20 лет за эту телеграмму вы будете харкать кровью и выплёвывать на цементный пол Лубянки зубы. Впрочем, до этого ещё далеко).

— И ещё, Нестор Иванович, мне жаловалась Мария Никифорова, что вы её не допускаете к боевой работе.

— Уже успела, вот же дрянь. Я ей предлагал в разведку, не согласилась. Ей, видишь ли, надо стрелять, саблей махать. Я ей поручил школы, назначил её как бы наркомом просвещения.

— Но неужели нельзя поручить ей на фронте отряд, роту?

— Нет, Владимир Александрович, она до мозга костей террорист. Она и роту погубит и сама пропадёт.

— Хорошо, — улыбнулся Антонов-Овсеенко. — Но за комиссаров очень прошу вас, Нестор Иванович.

— Комиссаров я отпущу, конечно, — согласился Махно.

— Договорились.

Махно проводил главкома до тачанки, пожелал успехов и, как только тачанка с конным эскортом исчезла вдали, вернулся в штаб.

3 мая случился второй прорыв корпуса Шкуро. На этот раз на село Карань, где стоял 10-й Донской полк.

Штаб Махно срочно передислоцировал повстанческие подразделения.

Заняв господствующие высоты на предполагаемом направлении движения Шкуро, Махно встретил деникинцев таким пулемётным и ружейным огнём, что корпус, неся потери, повернул на Розовку, где был встречен огнём бронепоезда и первым батальоном Покровского полка.

Шкуро потерял свой обоз, бросил две пушки и много лошадей (к сожалению, не отличавшихся резвостью), потеряв при этом убитыми и ранеными около тысячи человек.

Махно отправился отмечать славную победу в Мариуполь к Леве Зиньковскому, где 7 мая его застал срочный звонок Белаша:

— Нестор Иванович, в Гуляйполе прибыл Каменев с целой экспедицией. Немедленно выезжай туда.

— Тьфу, — сплюнул Махно. — Гости на гости — хозяин в радости. Зачем хоть пожаловал, не знаешь?

— Там скажет. Торопись.

Из Мариуполя, прицепив к паровозу один классный вагон, Махно с адъютантами и охраной отъехал на Волноваху, приказав машинисту «жать на все педали». В Волновахе заскочил в штаб к Белашу.

— Что новенького, Виктор?

— Всё то же. Ждёт тебя на перроне.

— Кто его встречал?

— Мария Никифорова.

— Час от часу не легче, она ему там намолотит о своих подвигах, что её в бой не пускают. Ведь только что Антонов-Овсеенко был, и вдруг эта шишка. Тут что-то неспроста, Виктор.

— Конечно. Он чрезвычайный уполномоченный Совета Труда и Обороны, Антонов перед ним поди навытяжку.

— Есть слух, Голик докладывал, что было специальное совещание ЦК РКП(б) и на нём принято предложение Троцкого о ликвидации нашего командного состава, ясно в первую голову меня. Уж не поэтому ли зачастили к нам высокие гости?

— Вполне возможно. Тебе надо быть осторожным.

— Ещё Александровские большевики пакостят, доносят такие выдумки о нас в верха, что удивляюсь, откуда у них столько фантазии. Подозреваю, что исполняют чей-то заказ. Того же Троцкого, например. Как воевать после этого? А? Виктор?

— Ты давай отправляйся. Он же на перроне всё ещё. Вот захвати сводку по всем фронтам, дорогой ознакомишься. Закинь Каменеву словцо о дивизии, Нестор. Вон у Григорьева уже дивизия. А у нас по количеству личного состава и на две хватит, а всё бригадой числимся.

— Хорошо. Если будет момент.

В пути Махно перечитал сводку с фронтов. Из того, что на Маныче, в сущности, в одно время со Шкуро деникинцы атаковали Красную Армию и сильно её потеснили, заключил: «Деникин, кажется, начинает серьёзную кампанию». Несколько задело самолюбие Нестора сообщение, что в Крыму, под командой Дыбенко, образована Крымская армия: «Вот уж Павел командарм, а у меня в три раза больше бойцов, а я всё ещё в комбригах обретаюсь. За ребят обидно, мне-то всё равно». Лукавил Нестор Иванович, даже перед собой лукавил. Конечно, обидно было, что держал фронт протяжённостью 135 километров, командовал уже 11-ю полками, а вместо благодарности инспекции одна за другой и подозрительная возня наверху. Он не знал, что в кармане у Каменева была ленинская телеграмма, в которой говорилось: «С войсками Махно временно, пока не взят Ростов, надо быть дипломатичнее». Махно нутром чуял эту «временность» союза с большевиками.