— Сиди, друг, — кивнул ему Нестор. — Стучи в Александровск. Так, — он на насколько мгновений задумался. — Пиши. Военному коменданту города Александровска. Повстанческая армия свободной Гуляйпольской территории требует немедленно освободить из тюрьмы всех гуляйпольцев, томящихся там со времени Украинской Рады, особенно ниже названных товарищей — Саву Махно, Филиппа Крата, Прохора Коростылева, Александра Калашникова, Михаила Шрамко. При невыполнении требований штаб повстанческой армии двинет свои силы на Александровск, и тогда не будет никакой пощады ни лично вам, ни всем врагам трудового народа. Подписи батько Махно и адъютант Щусь.

Телеграфист кончил стучать, спросил:

— И это всё?

— А что ещё надо?

— Ну, я думаю, запросить ответ на ваше требование.

— Да, да, ты совершенно прав. Стучи: ответ ждём у аппарата.

Постояв несколько минут возле телеграфиста, Махно сказал:

— Мы будем на крыльце. Позовёшь, когда придёт ответ.

— Хорошо. Я им ещё напомню.

У крыльца уже были Каретников, Лепетченко, Чубенко и ещё несколько гуляйпольцев.

— Алёша, — обратился Махно к Чубенко. — Надо организовать похороны Пантелея. Чтоб с оркестром, с салютом, как положено. Матери его выдай две тысячи.

— Исполню, Нестор Иванович.

— Семён, озаботься заставами.

— Да я уж выслал разъезды в сторону Полог и Орехова, — сказал Каретников.

Среди толкущихся гуляйпольцев началось вдруг какое-то движение, перепирательство.

— Что там случилось? — спросил Махно.

— Да вот, Нестор Иванович, с немецкой колонии Горькой ходок со слезницей. На твоих хлопцев брешет бог весть шо.

— Что там?

— Давай выходи, говори.

Перед крыльцом появился мужчина в приличном одеянии, чем всегда отличались немецкие колонисты.

— Нестор Иванович, позавчера на нашу колонию налетел отряд, — начал он нерешительно. — Стали требовать деньги, отбирать драгоценности, говорят, мы, мол, махновцы, что ты велел вроде всё отбирать. Убили двух человек, насилуют наших девушек.

— Так и говорят? — нахмурился Нестор.

— Да, да, мы махновцы, говорят. Пьют. Куролесят.

— Сколько их?

— Двадцать два человека.

— Ну что скажешь, Каретник? — взглянул Махно на Семёна.

— Что говорить? Это не наши. Какие-то уголовники под тебя работают.

— Т-так. — Нестор обернулся к Щусю: — Феодосий, бери своих и с этим ходоком живо в Горький. Арестуй бандитов. И если всё так, как он говорит, расстреляй моим именем прямо там на площади, сказав народу, что это не махновцы, а самозванцы-бандиты. И только.

Как и предсказывал Нестор насчёт Скоропадского, гетман не долго продержался у власти. К ноябрю восемнадцатого армия оккупантов, поддерживавшая его и усмирявшая волнующееся население, сама заразилась революционным духом. Солдаты открыто не подчинялись офицерам, часто полки самовольно уходили к железнодорожным станциям, силой занимали эшелоны и требовали отправки домой. Иногда доходило до перестрелок между офицерами и солдатами. На этой мутной волне и укатил в Германию Скоропадский. В Киеве гетмана свергла Украинская социал-демократическая партия, возглавляемая Петлюрой и Винниченко и провозгласившая образование Украинской народной республики с верховной властью Украинской Директории.

Первым же декретом новой власти была амнистия политическим заключённым.

Вернулся домой из Александровской тюрьмы и Сава Махно вместе с другими гуляйпольцами. Заросший, худой, грязный, обовшивевший, явился он на родное подворье. Нестор отправился со старшим братом в баню «отпаривать тюремные косточки».

— А мы ещё при гетмане требовали у Александровского коменданта вернуть вас домой, угрожая уезду оружием. И знаешь, что он ответил? Очень даже вежливо сказал, мол, пока я комендантом, ни один волос не упадёт с головы наших заключённых. Но отпуск им может дать только суд, и я, мол, сразу, с удовольствием исполню постановление суда. Так что с нами, брат, считаются.

— Считаются, говоришь? А чего ж Каховскую не отпустили?

— Это ту, которая стреляла в генерала?

— Нуда.

— Вот сволочи. Впрочем, не верю я в социал-демократство Петлюры. Хамелеон. Он ещё в Центральной Раде ходил в министрах и при гетмане был не последним. А в Директории на самом верху оказался. Шовинист. Такие не исправляются. Мы ещё хлебнём с ним.

— А може, всё устроится?

— О чём ты говоришь, Сава? Директория хочет оторвать Украину от России. А кому это в Москве понравится? Опять «кацапы та жиды, геть с неньки Украины». Мы это уже слышали. С Дона начинает давить Деникин. С ним тем более никакого мира не будет. Так что драка грядёт великая, и первейшая наша забота теперь — оружие.

В штабе гуляйпольских повстанцев появился посланец Екатеринославских большевиков, поручик Просинский. Проверив его полномочия, Нестор спросил:

— Мы послали вам своего представителя, вы ввели его в Ревком?

— Да, товарищ Марченко — член Екатеринославского Ревкома.

— Так, что у вас стряслось, товарищ Просинский?

— Ещё в первой половине декабря по решению городской конференции коммунистической партии большевиков у нас прошли выборы в Екатеринославский совет рабочих депутатов. Заседание совета началось 21 декабря, но явились петлюровцы и разогнали его.

— Этого стоило ожидать, — заметил Махно.

— Большевики призвали трудящихся в знак протеста объявить забастовку. Петлюровцы разгромили ревком и его членов изгнали из города.

— И где вы сейчас? — спросил Махно.

— Мы в Нижнеднепровске. На заседании ревкома было принято решение звать вас на помощь.

— А у вас что, своих сил нет?

— В нашем распоряжении всего две роты.

— М-да. Чем же Петлюра отличается от Скоропадского, — задумчиво молвил Нестор. — Тем, что объявил амнистию? Так и то, я слышал, На ней настаивал Винниченко, а Петлюра упирался.

— Ну так как, товарищ Махно? Поможете?

— Помочь мы готовы, но вот с оружием у нас трудно.

— Господи, в Екатеринославе оружия навалом. Петлюровцы недавно белогвардейский корпус разоружили. Винтовок горы, пулемётов десятки, пушки.

— Ну что, Петя, — взглянул Махно на Лютого. — Попробуем?

— Надо помочь. Тем более что Каретник со своим отрядом уже в Синельникове. Это же в двух шагах от Екатеринослава. Да и оружие нам не помешает.

26 декабря Махно с батальоном гуляйпольцев и отрядом Каретникова прибыл в Нижнеднепровск. На вокзале их встретил Марченко.

— Ну, Алёша, какова здесь обстановка?

— У большевиков, если с полтысячи бойцов наберётся, так это хорошо. Прибыл ещё эсеровский отряд — человек двести. И вот вы с Каретником. Одна надёжа, что в городе помогут подпольщики.

— А они там есть?

— Есть, говорят.

— Сколько?

— А кто их считал? Но откладывать нельзя, батько, ни на день.

— Что так?

— Из Кременчуга полковник Самокиш ведёт отряд сичевиков для укрепления петлюровского гарнизона. Нам до его прихода надо выхватить из города оружие.

— Так ты считаешь, что большевики не удержат город?

— Они надеются, что им Харьков поможет. Идём, батько, ревкомовцы вас ждут.

Когда они вошли в комнату, где заседал Ревком, состоявший более чем из десяти человек, с председательского места поднялся бородатый мужчина в полувоенном френче, представился:

— Военком Мартыненко.

— Батько Махно, — подал ему руку Нестор.

Военком стал представлять ему других членов, и когда дошёл до комиссара тюрем Степанова, Нестор прищурясь отчеканил:

— Товарищ Степанов, как только возьмём город, извольте выпустить из тюрем всех.

— Но, товарищ Махно, там же есть элементы...

— Я повторяю: всех, — отрубил Махно.

Степанов обескураженно взглянул на военкома: что, мол, городит этот батько? Мартыненко примирительно махнул ему рукой:

— Ладно, ладно, Леонид, без работы не останешься. Товарищ Махно, на заседании ревкома единогласно решено назначить вас главнокомандующим Советской Революционной рабоче-крестьянской армией Екатеринославского района.