На то Светлана только плечами пожимала. И то правда, без Поликлеты она бы давно сгинула или назад повернула. Неприятно было об этом думать, конечно, но от правды никуда не денешься.
Иногда Поликлета отправляла Наталии Игнатовне депеши и письма и два раза получила от неё денежный перевод в сто рублей с посыльным – это на случай если затеряется или украдут, то не так жалко, а на проезд поможет, коли получат, – и таким образом поддерживала духовную связь с родными местами, так что Светлане не казалось, что она уже, почитай, за тысячи вёрст от Талашкина. И то хорошо было, что Поликлета никогда не унывала, и даже в самые трудные моменты путешествия держалась бодро и с понятием. «Даром что необразованная, а то бы из неё неплохой земский казначей бы вышел», – думала, кутаясь в горжетку из крашеного под лисий мех кролика Светлана – того, что Поликлета выменяла на посеребренные ложки на Нерчинском рынке.
А ветры уж и задули, завыли. Август через середину перевалил. Для дальней Сибири, почитай, скоро зима. «Не сгинуть бы»,– часто повторяла Поликлета, трясясь в повозках, а иногда и в почтовых вагонах, куда их сажали тоже благодаря её способности «негоциировать». Долго ли, коротко ли, наконец и доехали. Вернее, доплыли. Сначала неделю бумаги во Владивостоке выправляли – не больно Японская империя до иноземцев была охоча, рестрикций по приёму приезжих у них – море. Никто им не нужен, кроме них самих. Потому обязывали выездные бумаги у своих властей наперёд стряпать. Так больше отсеивалось. И надо же, по иронии событий, Поликлету сразу оформили, подумали, что монахиня до Николаевского прихода, а Светлану никак. «По какой такой причине, mademoiselle, едете?» – спросили. Растерялась Светлана. Ясно, по какой – из любопытства. Прыщавый служащий из конторки, выдававший бумаги, поначалу засмотрелся на видную девицу, задёргался, но из боязни место конторское потерять занудил, заканючил козлиным голосом:
– Никак в толк не возьму, по какой оказии едете в соседнюю империю, госпожа Белозёрцева?
Светлана вспыхнула, потому что врать не умела, и сама подивилась, как легкомысленно прозвучал её ответ:
– По личному любопытству, сударь.
Служащий затрясся от противного, беззвучного смеха:
– Ох, и уморили вы нас, mademoiselle Белозёрцева, миль пардон, конечно, но кто же во враждебную державу просто так, из любопытства едет? Так, знаете ли, не положено. Посему в бумагах вам отказано.
– Подождите, – опять вспыхнула Светлана, – как это отказано?
Но её уже не слушали.
Тут Поликлета из прихожей в дверь протиснулась.
– Так ведь оне едут школу для христианского обучения при приходе батюшки Николая учреждать, али не сказали из скромности? – покосилась она на Светлану.
Светлана опять залилась краской.
– Говорю им, оставьте ваши предрассудки, чего уж там скромничать. Оне, батюшка, будут по учительской части, русской грамоте детишек учить. Ага, ну и французскому, коли надобность будет. И правописанию.
– Какому такому французскому? – начал было канцелярский служащий, высоко поднимая брови. – Какому правописанию?
Но тут в контору вошёл управляющий – молодцеватый отставной офицер, увидел Светлану, поклонился:
– Bon jour, mademoiselle, si vous s`il vous plaît expliquer la raison de votre confusion? 5
Светлана совсем растерялась, молчит, ресницами хлопает, в горжетку кутается, хоть и в жар бросило, а Поликлета из-за спины:
– Дык совсем запутал нас господин канцелярский чиновник… застращал. Не подписывает бумагу для проезда, а оне смущаются, что у них встреча со святителем Николаем назначена по обучению малолетних.
Управляющий зыркнул на прыщавого:
– Непорядок, господин Самсонов, что ж вы дела так задерживаете, вы же видите, что дама из благородных, не привыкла хвалиться личными знакомствами.
И в одночасье бумагу и подписали. Только напоследок долго ручку Светланину в своей мял, в ясные глазки заглядывал:
– Уж вы поберегите себя, Светлана Алексеевна, Япония – страна дикая, несовершенная. Нравы их нам, православным людям, непонятны. Так что, телеграфируйте, если что. За ваш благородный порыв – благодарность вам от Отечества.
Светлана поперхнулась от конфуза.
– Ну как вы можете, Поликлета Никитовна?! – с ужасом выдохнула Светлана, как только отошли от конторы подальше. – Зачем вы им солгали?
– Это о чём же? – честно удивилась Поликлета, складывая в конверт свежевыправленные выездные бумаги.
– Да как же о чём? О том, что я школу еду организовывать, французскому детишек учить, русской грамоте, ну и что у меня встреча с преподобным Николаем.
– А что тут неверного? – продолжала удивляться Поликлета на Светлану, даже не глядя на неё. – Вот вы, я извиняюсь, для чего туда едете? Со святителем встретиться. Так?
Светлана кивнула:
– Вроде как…
– При приходском помещении школа для детишек есть?
– Не знаю, – протянула девушка, – может, и есть. Никогда об этом не думала.
– А может, и нет, – сказала Поликлета.
– Может, и нет, – согласилась с ней Светлана.
– Ну так должна быть! Образование везде нужно, мать моя, а вы образованная, всегда в таком деле пригодиться можете.
– Могу, – задумчиво сказала Светлана.
– Ну и где я солгала?
– Ах, – отмахнулась от неё Светлана, – вы всегда найдёте, что сказать!
– И то верно, – согласилась с ней Поликлета, – найду. На то мне Господом и голова дана, и язык во рту ещё ворочается. Ладно, нету времени тыры-быры разводить. Нам в порт, на морской вокзал.
– Не тыры-быры, а тары-бары.
– Один чёрт, – отмахнулась Поликлета и перекрестилась. – Извозчик! В порт вези. Да шибче, опаздываем мы. Ежели этот пароход пропустим, потом неделю ждать надо. А то и месяц.
– Слушаюсь!
Поехали.
Как ни боялась Поликлета большой воды, но пришлось пересилить страхи, а иначе как до острова Матсмая доберёшься? Не по воздуху же! Сели на торговое судно и милоcтью Божьей доплыли до города Хакодате прямо из залива Петра Великого. Чуть кишки не порастеряли от качки, правда. Гроза, на беду, приключилась, у самых берегов. И надо же, Светлане худо до колик, а Поликлета табачку в нос сунула, прочихалась, лоб полотенцем обвязала, потуже, и ничего – не икнула даже. Ещё и Светлане виски натёрла лимонной коркой, заквашенной в уксусе, да куда там, выворачивает бедную наизнанку, глаза закатились, губы посинели.
– Э-э-эй, чтой-то с тобой, мать моя? – перепугалась Поликлета. – Никак помирать собралась, а ведь почти добрались мы! Тут бы радоваться, а она вон – дух испускает на глазах моих! А нука-сь, возьми себя в руки, на вот, молитву прочитай, – она вложила в безжизненные ладони Светланы образок с Николаем Чудотворцем, також и покровителем морских путешественников, и вместо болезной сама стала молитвы бормотать.
Ничего с того путешествия Светлана не запомнила, так и приплыла в страну своей мечты на руках Поликлеты Никитовны, беседующей с Николаем Чудотворцем:
– Спаси нас батюшка и прости, дур окаянных, за то, что дома нам не сиделось, чай с блинами не кушалось, попёрлись за тридевять земель чёрта искать, не приведи Господи! Опять же, коли сгину здесь в пучинах чужеземных, как я тебе, Влыдыко, часовенку поставлю на родине своей? Посему просьба к тебе, Влыдыко – подсоби!
Услышал Николай Угодник. Подсобил. Доплыли.
Очнулась как следует Светлана уже на берегу. И вот тут её страх и обуял. Как будто жизнь её полосу отчертила – что тебе родная держава по воде перстом провела, – отгородилась от государства соседнего, по всем признакам – загадочного, размером небольшого, но духом сурового, и намекнула между прочим: ну всё, Светлана Белозёрцева, теперь ты сама по себе. Держись! И то правда, что одно дело было на постели своей о путешествии мечтать, кутаясь в пуховые покрывала и попивая молоко с мёдом, а другое – вылезти полуживой с парохода на сумрачный берег с серым неприветливым небом, с низкими деревцами, цепко хватающимися за клочки земли, словно убегает она от них, где вокруг тебя и люди другие мелькают: ростом махонькие, волосом чёрные, а речь у них и вовсе диковинная, как будто балуется кто или скороговоркой детские стишки наизусть повторяет, но никак выучить не может. И все друг дружке кланяются, кланяются как куклы в театральном представлении. Рты у них смеются, а глаза нет, и в них, в чёрных как ночь глазах – потайные мысли бродят. Страшно. Домой захотелось, в родное Талашкино. Да куда там!