Мелких накладок, таких как «цветное фото Славы Л. [Лебедева]» вместо чёрно-белого, нам никогда не избежать. Тем более что здесь не только одна моя вина, но и стечение обстоятельств: фотограф перепутал кассету, потом тяжело болел Слава. Потом он уехал на месяц отдыхать, а потом уже не было канала. Ну чего здесь сделаешь, если ни в моём архиве, ни у Бори О. [Орлова] и ни у кого другого такой фотографии не нашлось?!

Ещё раз спасибо тебе за все твои хлопоты и посылки: Пастернака, Волошина, пирометр и перчатку я получил. Краски – пока ещё нет, т. к. наша девочка не в Москве, и когда найдётся – неизвестно.

Мне кажется, что я уже писал тебе об АЩ [Алике Щенникове]. Что у него принципиально вырвали обещание не общаться с тобой и не сотрудничать со мной (перед этим за ним долго охотились и поставили его самого и сына в очень сложное положение).

Вижу я его часто, сейчас у него всё более-менее спокойно, но на письма он сейчас вряд ли отважится. Приветы же тебе – самые тёплые и искренние – он передаёт всегда. И. [Иван Чуйков] замордован текущей денежной работой и не может из неё выбраться. Вообще же, у всех наших с тобой друзей денежные проблемы переместились на первое место – от того что жить здесь стало невозможно. Я не подсчитываю, но, на глазок, жизнь за последние годы подорожала не менее, чем в два (а вообще-то больше) раза. Денег нет ни у кого! За пачкой масла нужно стоять не менее получаса. Многие продукты питания вообще не появляются на полках, самые основные – стали дефицитом.

Очень трудно достать масло, творог, яйца, колбасу, окорок, сало, сыр, гречку, фасоль, горох, дрожжи и т. д. Этот список не трудно продолжить до конца листа. И это в Москве! Если же отъехать от столицы – то никаких слёз не хватит… Нет даже картофеля (о бананах и манго я вообще не говорю, с яблоками – и то проблемы).

Впрочем, зачем я тебе это пишу? Это знают все! Люди живут ожиданием катастрофы, тем не менее пока ещё покорны и молчат. В некоторых анонимных организациях появилась такая профессия – слухач. Слухачи ходят с магнитофоном в рукаве по очередям, стадионам, автобусам и другим скоплениям и пишут, о чём толкует гегемон, не готов ли он к Солидарности. Но можно не слушать, я скажу тебе точно – не готов! Пока!!!

Я тебе уже писал, что купил «Опасно» и отличный рисунок карандашом (копия «Горизонта»). Но у меня нет абсолютно никаких идей по поводу того, как это можно было бы отправить тебе. Естественно, что способ этот должен быть в высшей степени надёжным и безопасным, так как рискнуть такой работой (я уж не говорю о деньгах) было бы преступлением. С рисунком проще, так как его размеры чуть больше обычного альбомного листа. Размеры «Опасно» тебе известны. Давай думать сообща.

В своих письмах ты редко пишешь о Серёже [Есаяне]. Как они живут, как Вера, как девочки? Какое участие Серёжа принимает в нашей работе? Передай им от меня самый тёплый привет. Скажи, что я их также люблю и часто вспоминаю. А то, что не пишу, – это моя главная беда: я ведь никому не пишу, кроме тебя (да и то никогда не перечитываю своих писем, иначе у них никогда не было бы шансов быть отправленными).

Ничего не знаю о Сокове и Чернышове, мало о Вадиме [Космачёве], только плохое – о Герловиных (правда, всё из пятых рук). Немного больше о Гройсе, но ведь тоже – мало! Кстати, небольшая просьба: не мог бы ты прислать мне адрес Васи Ситникова. Если добудешь какие-нибудь сведения о нём, напиши. Мой брат был долгое время дружен с ним, но перед самым отъездом между ними пробежал холодок. Брат мой до сих пор переживает, что даже не попрощался с ним.

Как только получу подтверждение, что ты получаешь мои письма, отправлю рабочее письмо по № 5 и некоторые материалы. Но очень важно предварительно, пусть даже ценой долгой переписки, точно договориться, что конкретно нужно (включая иллюстрации), чтобы понапрасну не перегружать наш хлипкий канал, поскольку вся эта почтовая система существует весьма условно и опутана бесконечными предупреждениями и обязательствами (естественно, что все предупреждения и угрозы с одной стороны, а обещания и обязательства – с другой). Два пакета, посланных мною тебе в августе и сентябре (не этим каналом, а с оказией), отобраны, к тому же во втором случае с осложнениями. Меня по этому поводу вызвали в одну анонимную организацию, но я давно уже взял за правило не ходить (даже если очень приглашают), на этом дело и кончилось. Ничего особенного в этих пакетах не было. Но, что обидно, уже в какой раз – злосчастный альбом, точнее негативы. После это пришлось ещё раз переснимать. Ну ладно, бумага кончается (ведь тоже дефицит!), целую тебя. А. и все мои

Дорогой Игорь!

Карл Аймермахер переслал мне ксерокопию сокращённого и уже набранного интервью, которое он взял у меня в 1980 году. Я очень рад, что Вы предпочли этот текст, а не предложенный нами первоначально. Учитывая небольшой объём Вашего журнала, я считаю, что сокращение, проведённое Вами, вполне приемлемо. Хотелось бы, конечно, сохранить наш макет с тем, чтобы, как я Вам уже писал, не мельчить, но тем не менее всё же использовать и фотографии, присланные нами позже.

Получили четвёртый номер «А – Я». Должен Вам сказать, что журнал в Москве читают. О нём знают все, кто в какой-то мере интересуется современным искусством наших художников в метрополии и в «рассеянии». Уже имеются недовольные, считающие, что журнал отдаёт предпочтение одним в ущерб другим. Я думаю, что это неизбежно, так как совершенно невозможно удовлетворить всех сразу. Такие же претензии можно предъявить любому толстому или тонкому журналу и у нас, и за границей.

У меня самого есть небольшое пожелание – меня до какой-то степени не устраивает шрифт букв «А – Я» на обложке. Хотя прекрасно понимаю, что именно Вы хотели выразить зыбкой волнистой линией, я предпочёл бы чёткий, «уверенный» шрифт. Но, скорее всего, об этом уже поздно говорить. Главное же – это, конечно, содержание журнала, и то, что он печатается на русском и английском языках, что невероятно расширяет его аудиторию.

Ещё раз желаю Вам успеха. С большим интересом ожидаю следующий номер «А – Я».

Ваш Вадим Сигур

Дорогие Саша и Люда!

Долетели самым замечательным образом. <…>

Получил по приезде массу почты, сейчас надо будет отписываться.

Вот, что пишут из Москвы. < …> Иван [Чуйков] благодарит за роскошную публикацию. Просят напечатать статью о Боре Орлове. «Очень интересно, что делают сейчас Соков, Чернышов, Дрючин, Есаян». «Будет ли в № 5 рубрика „Галерея“»?

Как видишь, Саша, интересуются всеми, ждут информации. По дороге я дочитывал статью Тетерятникова33. А мог бы ты сделать с неё и с другой, с первой, ксероксы и послать их Синявину, чтобы он начал входить в эту тему, раз уж собирается писать. Может возникнуть спор, дискуссия – а это ценно.

Слайд с Макаревича, наверное, можно и не делать, а показать чёрно-белую репродукцию в № 1. Ведь с первой купленной Доджем работы мы не имели никакого слайда.

И ещё про Тетерятникова. Если б его последняя статья появилась в «Новом Русском слове», то было бы замечательно. Но, к сожалению, для публикации её надо жестоким образом редактировать, урезывать, убирать повторы, второстепенности, сокращать объём. Обычно редакции русских газет этого не делают. Отчасти потому, что боятся авторов, отчасти потому, что не умеют и некому это делать. Распространить бы её хотя бы в самиздате, чтобы прочли её все там упомянутые.

Дорогой И.!

<…> У меня продолжается стресс: я оказался совершенно не подготовленным к оптимальному использованию канала <…>. Начну по пунктам.

1. Негативы Кабакова ещё не готовы, т. к. съёмка откладывается (по его просьбам) уже несколько раз. Кроме того, мы обсудили с ним новую идею по подаче его материалов, т. к. все предыдущие публикации его, конечно же, не удовлетворяют. Всё, что он делает, принадлежит одной общей идее, которая совершенно утрачивается при обычном показе и отсутствии контекста. Никакая статья о нём не может заменить авторского комментария, который концептуально и органично входит в сами работы. Поэтому мы договорились с ним, что всё, что мы отснимем, он сам же тщательно прокомментирует. Мы сделали пробу, и вышло очень хорошо, т. е. впервые я почувствовал, что отдельно взятая работа способна говорить сама за себя, но всё же необходим обширный контекст, т. к. в его случае три-четыре работы такого контекста не создают.