Генрих Х.

Дорогой Игорь! Спасибо за письмо и интересную книжку, выпущенную «А – Я». Замысел такой серии представляется мне очень интересным – можно создать группу публикаций, многие из которых останутся надолго как документы нашей эпохи. Было бы очень интересно, к примеру, опубликовать эссе Миши Кулакова (он писал о Звереве, о Михнове и много чего о себе). Он интересный, глубокий и наблюдательный мыслитель и писатель – думаю, ты знаешь многие из его текстов. Я думаю, что когда такая серия активно начнётся, многие художники захотят для неё писать.

Что касается твоего предложения издать в этой серии мою статью – я, в принципе, согласен, и думаю, что это можно было бы сделать очень хорошо. Давай подумаем вместе о следующих возможностях. (1) Что, если издать её билингвой, по-русски и по-английски? Страничка такая и страничка сякая? Или по-другому – в качестве двусторонней книжечки, которая с одной стороны была бы по-русски, а с другой – по-английски, сходясь в середине, где был бы сконцентрирован изобразительный материал. (2) Как насчёт иллюстраций? Возможны ли только чёрно-белые? В этом случае – сколько и какого размера? Я бы сделал подборку, в зависимости от возможностей. Может быть, можно хоть минимальное количество цветных? (3) Является ли маленький формат неотъемлемой характеристикой серии. Или можно делать немного покрупнее? <…>

Желаю всяческого успеха! Твой…

Дорогой Игорь!

Прости, что вновь ограничиваюсь только запиской. Но опять не хватает времени на письмо – живу в постоянном стрессе. Получил 3 экземпляра № 3 и письмо от 17-5-82. Рад, что всё обошлось с п [посылкой] 19, текст Васильева восстановлю. <…>

Неужели я употребил снова «разгромная» в статье по художникам Одессы? Я имел в виду «критическую» статью, возможно с анализом причин, ведь у нас отсутствуют критические материалы. Ни о каком «разгроме» я никогда и не помышлял. Думаю, что во второй половине июня я буду в Москве (впрочем, Иван [Чуйков] – тоже), так что не беспокойся. <…>

Сейчас в Москве Ж. [Жак Мелконян] – после полугодового перерыва. Он мало меняется, но, по рассказам (да и по другим косвенным признакам), он пережил мощную финансовую катастрофу и все последние месяцы «заделывал пробоины». В Париже он не был с ноября месяца и, кажется, не собирается в ближайшее время.

Дорогой Иван!

Получил твоё письмо и сразу же отвечаю на все твои вопросы. По-настоящему оформленное приглашение на тебя и Галю тебе привезёт отец Д. [Дельфин], который должен быть в Москве примерно 20 июня. Все твои и Галины данные у меня давно были. Постарайся быть в Москве в это время. Мне кажется, что есть достаточные шансы на успех этого дела. Франциско [Инфантэ], например, ездил за границу уже раза три, почему должны отказать тебе?

Твои слайды, к счастью, дошли до меня, хотя самого Дорона я так и не видел, он как-то уклонился от встречи и слайды передал через Купера. И работы и слайды очень хорошие, некоторые сейчас уже переводятся в клише. Все материалы Севы Некрасова я получил, и они лежат у меня. Единственно, что я могу сделать с ними – бережно хранить, что ещё? Возможно, когда будут время и деньги, я смогу издать маленькую книжечку с его стихами, того же формата, как Альбрехт и «Варианты отражений» (видел ли ты их?). Я написал коротенькое письмо Эрику Б. [Булатову], в котором упоминал про это и просил самого Севу отобрать то, что он считал бы нужным (объём книги – 32 стр.). До сих пор не знаю, дошла ли до Эрика эта записка.

Я уже писал в письмах к А. [Алику Сидорову] о положении всех русских издательств здесь. Издать можно всё, что угодно, если есть на это деньги. Что ж касается продажи – то рынок книг здесь предельно сужен, я имею в виду русские книги, продажа, как правило, не окупает издания. На издание книги нужно искать какие-то фонды, благотворителей, жертвователей. Многие книги, небольшие журнальчики, поэтические сборники выпускаются на деньги авторов, заработанные по их основной профессии. У поэтического сборника есть шансы быть проданным лишь в считанных (3–5) экземплярах. На издание стихов Айги его французские друзья собирали деньги по подписке, рассылая сотни писем писателям, актёрам, всяким деятелям. Мне надо бы этим же заняться для журнала, но это отдельная работа, на которую у меня просто нет времени.

Ж. [Жака Мелконяна] я не видел уже года полтора, я думаю, что ты прав в своих предположениях. Заполучить от него что-то из твоих работ мне кажется безнадёжным делом.

Виделся здесь в Париже с Борисом Г. [Гройсом], и, конечно, говорили обо всём запойно. Рассказал он мне многое о Москве, так что я теперь немножечко в курсе ваших дел. Конечно, он будет активно сотрудничать в журнале, теперь-то нам проще обо всём договариваться. И с ним, и с Наташей я сразу же почувствовал себя как с людьми близкими по духу. Кажется, процесс встраивания в новую жизнь у них проходит нормально.

Что касается журнала, его московской части, то мне хотелось бы, чтобы всё было несколько иначе, чтобы отношение к нему было более активным, чтобы все чувствовали, что это их общее дело. До сих пор шло так, что в лучшем случае кто-то что-то присылал о себе, и иногда это доходило, иногда нет. Ведь какие интересные разговоры ведут художники между собой, какие обсуждаются вопросы, проблемы. Вот это и надо публиковать, а не просто благополучно похвальные статьи. Но, конечно, всё дело в людях, способных сделать это. Иногда кажется, что в России тьма-тьмущая людей талантливых, знающих, которые могут писать глубоко и интересно, а на поверку выходит, что раз-два и обчёлся, всё те же имена. Смысл продолжать это дело будет лишь тогда, когда все будут считать, что журнал необходим.

Дали мне для публикации в журнале письма Чекрыгина Ларионову. Всё те же вопросы и проблемы, как и в теперешних письмах, – уезжать – не уезжать. И то плохо, и другое плохо. А письма написали ровно 60 лет назад, значит, за это время ничего не изменилось. Какие здесь можно дать советы, как можно решить за кого-то? Конечно, легче здесь тем, кто готов был отказаться как бы от самого себя, решиться родиться заново, чем тем, кто вёз с собой все картонные медальки, которыми был награждён в кругу друзей и почитателей там. Такой переезд – эксперимент жестокий, но о себе я не жалею, что его поставил.

Как-то в молодости я услышал фразу, которая запала мне в уши: «что не меняется – то стареет». В тамошней жизни на меня наводил ужас именно этот момент старения: идут годы, десятилетия, а ничего не меняется, всё абсолютно то же, что было. Было, есть и будет. И от тебя здесь ничего не зависит, ровным счётом ничего. Ты просто не участник этой жизни или участник призрачный, лишь в собственном самомнении. И вот, постепенно, даже то хорошее, что тебя окружает – красивые пейзажи, умные книги, хорошие друзья, – начинает терять свою привлекательность и от собственного бездействия и парализованности солнце кажется чёрным. Такие ощущения у меня тоже были. Всё-таки как-то подсознательно все последние годы там я жил надеждой на отъезд. Конечно, что ненормально – это состояние: или – или, люди уезжают в эмиграцию, как отправляются на тот свет, откуда нет возврата. Остаётся лишь писать редкие письма.

Обнимаю, всех вас целую.

Игорь

Дорогой Игорь!

Посылаю тебе слегка отредактированное мною письмо Кабакова о последних московских выставках. Мне кажется, что это письмо стоит напечатать без упоминания фамилии автора уже в четвёртом номере «А – Я», хотя бы даже без английского перевода. <…> Мне вообще кажется, что в «А – Я» следует помещать больше оперативных материалов: художественной хроники, отчётов о выставках, рецензий. Кстати, мы получили недавно письмо из Америки от наших американских друзей славистов, которые по нашей просьбе пытались организовать там подписку на «А – Я». Все, с кем они говорили, прежде всего, интересовались тем: ведётся ли в журнале освещение текущих дел в русском искусстве в СССР и за границей. К сожалению, приходится признать, что таких материалов практически нет, особенно это обидно сейчас, когда интерес на Западе к неофициальному советскому искусству значительно вырос, а правдивого и независимого его освещения нигде нет. Конечно, такой оперативности мешают сейчас большие интервалы между выходами отдельных номеров журналов. Здесь, может быть, лучше «хуже, да больше». Во всяком случае, подписке это пошло бы на пользу. Таковы, в частности, мнения некоторых западных библиотек, которые мне приходилось слышать.