Второй момент – качество. Даже в тех дешёвых, почти любительских типографиях, где я печатаю, качество выходит лучше, чем в «Дек. иск.». Если б не нужда в экономии, то журнал мог бы печататься на высоком западном уровне, зачем же снижать его до уровня советской типографии. Тот фильм (4 цвета), который ты мне прислал, кроме основного недостатка (работа малоинтересная, проходная), имеет ещё недостатки технические – нет крестов (или как они там называются) для совмещения цвета (конечно, в крайнем случае можно обойтись без них), но главное – нет гаммы, т. е. пробных оттисков каждого цвета в отдельности и в сочетании с другими, по которым печатник может контролировать ход работы. Иначе идёт печать вслепую, что иногда допустимо, особенно когда цвет декоративен (цв. Работа Олега Яковлева в № 1 или работа Ивана [Чуйкова] «Дорожный знак в круге» в № 4), но, в общем-то, нежелательно, потому что цветовые отклонения могут быть значительными. Экономия – если она и будет, то не такая значительная, чтобы решать ход дела. Чёрно-белые фильмы при наличии условий (т. е. лаборатории) я уже могу сделать сам, цветные фильмы сейчас несколько подешевле, даже при беспрепятственной пересылке. Здесь я всю работу получаю через несколько дней или через неделю. Кроме того, я не могу делать макет по контролькам. Мне нужны в изобилии все чёрно-белые фотографии и цветные слайды, чтобы отобрать то, что пойдёт в макет.

Даже при наличии материала возникают всякие сюрпризы. Например, работы Славы [Лебедева] на чёрно-белых фотографиях оказались предельно невыразительными – какие-то серые кубы с полосками. Каждый номер я начинаю с цветных пятен, ударов. Между ними распределяю всё остальное. Вклеиваю в пустые белые листы те контрольные экземпляры, которые получаю с гаммой от фотогравёра (иногда я их посылаю тебе, фотогравёр делает 3–4 лишних). Итак, если ты всё же хочешь и у тебя есть возможность этим заняться, то можешь делать фильмы для цветных открыток. Следи только, чтобы общие размеры не превышали 14 × 10 см, а также за тем, чтобы отбор работ был строгим и продуманным. Нам сейчас не до того, чтобы издавать почеркушки и работы третьестепенные. А в общем, ты здесь свободен во всех отношениях. Для тиража (кроме денег, конечно) нужны 16 открыток (именно такое их количество укладывается на клише). От каждого номера у меня остаётся несколько фильмов такого формата, теперь жду, пока наберётся 16. Вся эта техническая работа вещь нужная и у меня не было б никаких возражений, что бы ты ни делал, если был бы кто-нибудь другой, кто задумался б непосредственно журналом. Это-то дело в десять раз важнее.

Моя концепция такова: в журнале участвуют те, кто хочет участвовать. Никого не надо тянуть за руку, уговаривать, упрашивать написать статью и т. д. Всех, кто боится, – близко не подпускать к журналу – от всей этой прогнившей полуобразованщины всё равно никакого толку не будет. Хотелось бы, чтобы журнал был бы как бы разговором художников (и людей, интересующихся искусством) между собой, т. е. разговором интересных людей на интересные темы. Статьи должны быть не статьями (панегириками) о художниках, но статьями о проблемах. Творчество художника как иллюстрация той или иной проблемы. Тогда наш журнал может быть интересен широкому кругу людей. Кроме статей о художниках, могут быть и минувшие, близкие нам десятилетия, малоизвестные события, забытые факты (например, когда в Московских газетах бывает рубрика «О чём писали русские газеты 100 лет назад». Так вот – гораздо интереснее, о чём они писали 50, 30, 20 лет назад). Журнал может касаться тем, не только вопросов изобразительного искусства, но и культуры вообще (Я очень рад, что появилась, наконец, статья об архитектуре). И эти статьи не надо ни в коем случае, как ты пишешь, «заказывать», они сами будут написаны, если люди осознают их необходимость и будут знать о реальной возможности их публикации. Ведь наш журнал (как и другие эмигрантские журналы) – рупор для всех наболевших вопросов. Неужели за 65 лет страданий русской интеллигенции нечего об этом сказать и написать? (Имел в виду и наш художественный аспект). Войти в контакт с этими людьми, обсудить какие-то детали, помочь в пересылке, если у них нет своих каналов, – вот та тихая, незаметная, без шума и бравады работа, которую должен кто-то делать. Всякий натиск, неосторожность или подчёркнутая игра в «конспирацию» отталкивает людей, наводя их на мысль о провокации. Статьи могут публиковаться под псевдонимом, так что никто, включая меня, не будет знать авторов. Так что риск для них минимален. А то, что они будут опубликованы не скоро, – так что ж поделаешь? Здесь какой-то порочный круг – журнал выходит редко, потому что нет материалов, а нет материалов – потому что журнал выходит редко. Единственное, что ты можешь говорить всем с полной уверенностью, – что всё хорошее, умное, профессиональное, по делу написанное будет опубликовано рано или поздно. При той монотонности, когда десятилетиями ничего не меняется (посмотрим, что теперь будет), – подождать 1–2 года не так уж долго.

Меня, честно говоря, обрадовали те слухи, о которых ты пишешь, что мы с тобой поссорились и что дело умерло. Чем меньше твоё имя во всяких разговорах будет связываться с журналом «А – Я», тем в большей безопасности ты будешь находиться. Самый большой риск, если в конторе (пока что нет подтверждений, что её методы и цели изменились) придут к выводу, что всё зависит от кого-то одного. Вот почему мне кажется единственно правильная тактика – рассредоточить всё и как можно больше. Пусть все, кто только может, посылают свои материалы самостоятельно. Я получил недавно два пакета без обратного адреса с фотографиями работ Юликова. Они войдут в № 5 (жаль, что не прислал своей фотографии, у меня есть, но старая. Всегда интересны фотографии мастерских). Если б другие поступали так же, то у тебя было бы меньше забот и хлопот, а главное – риска. Пришло мне интервью с Сидуром, которое тоже войдёт в № 5. Я думаю, в конторе в какой-то степени не заинтересованы перекрывать все каналы, так как знают, что чем меньше материалов – полностью невинных – будет поступать из Москвы, тем больше будет печататься материалов, подготовленных здесь. А здесь не обязательно пишут эзоповым языком.

Прервал это письмо, посмотрел по телевизору фильм 38 года, того же немецкого режиссёра, который поставил «Кабинет доктора Калигарри». Этот фильм «Ультиматум» – о начале Второй Мировой Войны. Режиссёр его ставил в изгнании, во Франции, и умер в последние дни съёмки. А сейчас (около часа ночи) передача по радио об СССР. Какой-то коктейль из национальной (молдавской?) музыки, колокольного звона, Высоцкого, каких-то читаемых по-русски стихов (не Евтушенко ли? Нет, Тарковский) и Окуджавских песенок. Кстати, на концертах последнего был два раза – здесь всё доступно.

Теперь конкретные дела. Вот содержание № 5: статья про Ленингр. художников 50 гг., Дышленко, Юликов, Сидур, Нежданов и три статьи Булатова, Васильева и Кабакова о Малевиче. Жду из NY статьи о Комаре-Меламиде, возможно, подойдут ещё какие-то материалы. Планировать будущие №№ можно лишь в общих чертах. Да и что толку планировать? Если материалы будут, то будут и войдут в №№, если нет, то, что делать с пустыми планами? <…>

Меня всегда передёргивает, когда спрашивают: какие художники будут в следующем номере. При чём здесь это, ведь дело не в художниках, а в проблемах, которые обсуждаются. Художники могут быть, какие угодно. Если же мы делаем журнал по списку имен художников, то это не журнал, а каталог. Борьба тенденций, спор идей – вот что интересно. Целую тебя, Игорь

Дорогой А.!

Только что прочёл написанную по-французски статью о С.-Ам. [Семёнове-Амурском]. Её написал один французский критик, автор статьи о Ф. Инф. [Инфантэ] в № 3 [Мишель Константини]. Статья довольно лирична, очень абстрактна, субъективна, но это и хорошо. Много говорится о Сезанне, о цвете, даётся лёгкий пунктир биографии, название статьи «Роза из Благовещенска» – по-русски звучит хуже. И вообще, я предчувствую сложную работу по переводу, потому что в оригинале это поэзия, и игра слов почти непереводимая. Статью Франциско переводило несколько человек по очереди. Предпоследним был Олег Прокофьев, который знает оба языка с детства. А потом мне пришлось снова почти всё переписать, уйдя от буквы, но приблизившись к духу оригинала.