Литмир - Электронная Библиотека
A
A

   — Да, Кристобаль, но скажи, какое из твоих дурных деяний не было совершено в силу тяжкой необходимости? Ты можешь извинить их условиями, в которых рос, своим бедственным положением. А какое оправдание может быть у нас, рождённых и воспитанных в роскоши? Наша алчность?

   — Ну, спасибо тебе, дон Эдуардо, — промолвил я, пожав плечами. — Этак мне, пожалуй, и впрямь впору поверить, будто из всех вас я самый порядочный негодяй.

Он отвернулся к окну и снова заговорил в сторону:

   — Я был молод и глуп. Теперь я, конечно, стал старше, а если всё равно глуп, то несколько по-иному. Тогда у меня в голове была только любовь, а всё остальное казалось не имеющим значения. Но на самом деле, конечно, всё обстояло иначе. Плодом нашей любви, как и должно было случиться, стало дитя. О, как же я был глуп! Как глуп!

Когда ты появился на свет, моя мать гостила на гасиенде, и прошло всего несколько часов после твоего рождения, когда я сообщил эту новость ей и Рамону.

До сих пор помню, какой ужас охватил её при моих словах. Впервые в жизни у меня хватило мужества спорить с матерью. Когда она уразумела, что произошло, лицо её сделалось пунцовым, и я испугался, что сейчас она замертво упадёт на пол. И вот, надо же случиться такому странному повороту судьбы, отравлявшей наши жизни с того самого дня, — она и вправду упала мёртвой, увидев тебя. Увидев дитя, которое считала убитым.

   — А как вышло, что Мария стала считаться моей матерью?

   — О, моя наивная юношеская радость и потрясение, испытанное моей матерью, имели страшные последствия. Гораздо худшие, чем я мог себе вообразить, ибо для этого нужно было бы иметь воображение дьявола. Моя мать немедленно приказала Рамону убить и Веронику, и младенца.

   — Пресвятая Матерь Божья!

   — Нет, вовсе не пресвятая, а моя родная мать. — Дон Эдуардо тяжело вздохнул. — Рамон поспешил выполнить приказ, но один слуга подслушал этот разговор, побежал и рассказал всё отцу Антонио. Священник, помимо всего прочего, был человеком находчивым. Будучи в курсе всего происходящего в приходе, он знал, что почти одновременно с Вероникой рожала и ещё одна женщина.

   — Мария?

   — Да, Мария. Но она родила мёртвого ребёнка. Я подозревал, что отцом его был сам священник, но точно сказать не берусь. Кажется, это был мальчик, как и ты.

   — И они поменялись детьми.

   — Да, они поменялись детьми. Вероника отдала тебя Марии, а сама с мёртвым ребёнком на руках бросилась бежать в джунгли. Но Рамон упорно преследовал Веронику, и, поняв, что ей не уйти, бедняжка взбежала на нависавший над рекой утёс и, когда убийца уже почти настиг беглянку, вместе с младенцем бросилась в воду.

Взор мой мутился от слёз, но это не помешало мне влепить дону Эдуардо пощёчину. Он воззрился на меня чуть ли не с тем же потрясением, которое запечатлелось на лице его матери, когда та увидела меня стоящим с ним рядом — и узнала.

   — А что делал ты, в то время как моя мать жертвовала собой, расплачиваясь за твои грехи? Играл в карты? Хлестал вино? Размышлял, какую ещё индейскую девушку можно обрюхатить, чтобы позлить свою мамашу?

Дон Эдуардо смотрел на меня глазами побитой собаки и молчал, но остальное я представлял себе и без него. Поспешная женитьба на подходящей девушке из чистокровной, благородной испанской семьи. Рождение наследника.

   — Но ты не открыл мне всей правды. Ты не сказал мне, чем всё-таки я отличался от великого множества таких же незаконнорождённых, каких вы, благородные доны, производите на свет тысячами, насилуя или соблазняя индейских девушек.

Карета остановилась. Я и не заметил, как мы проехали через ворота и остановились перед домом, который показался мне знакомым. Почему, я понял в тот момент, когда дверь кареты распахнулась.

То был дом, где Изабелла встречалась с Рамоном де Альвой. Тот самый, куда мы с Матео явились, переодевшись женщинами, чтобы вырвать у негодяя правду.

Открылась вторая дверь.

С одной стороны кареты стоял Рамон, с другой — Луис.

Я посмотрел на отца. По его щекам лились слёзы.

   — Прости, Кристобаль. Я ведь говорил тебе — я очень слабый человек.

123

— Кристо Бастард, приветствую тебя.

Приветствовал меня Рамон де Альва. Сидя в карете, я не имел возможности выхватить шпагу, да и вряд ли бы мне это помогло. Помимо Рамона с Луисом там было ещё двое внушительного вида hombres, как я понял, их прихвостней, и это не считая кучера.

Они отвели меня в дом, где поставили связанным на табурет, а затем набросили на шею петлю, прикрепив её к свисавшему с потолка здоровенному, как тележное колесо, светильнику. Ирония ситуации заключалась в том, что именно таким манером мы с Матео в своё время добивались правды от Рамона.

Как только меня связали, слуги ушли и в помещении остались лишь Рамон да Луис. Мой отец так и не вышел из кареты.

— Приветствую тебя, — повторил Рамон, — ибо ты человек, способный преодолевать любые невзгоды, выбираться из любых затруднений. Кроме, конечно, нынешних. Ну кто бы на самом деле мог подумать, что какой-то никчёмный мальчишка lépero станет самым грозным и знаменитым разбойником во всей колонии. А из разбойника превратится в признанного героя, которого и вице-король, и весь город чествуют как мужественного избавителя от пиратов.

   — ¡Chingo tu madre! — выкрикнул я в ответ.

То было самое провокационное оскорбление, какое пришло мне на ум в моём положении: ведь я стоял на стуле на цыпочках, с петлёй на шее и отчётливо понимал, что время моей земной жизни почти истекло.

   — Нет, amigo, как я тебе уже говорил, это скорее относится к твоей матери.

И с этими словами Рамон выбил табурет у меня из-под ног. Опора исчезла, тело провалилось в никуда, петля натянулась, как стальная гаррота. Казалось, этот рывок чуть не сорвал мою голову с плеч. Я не мог дышать, не мог даже думать, но сквозь туман и шум крови в ушах услышал испуганный крик моего отца.

Спустя долю мгновения мои дергающиеся в воздухе ноги вновь обрели опору. Балансируя кончиками пальцев на снова подставленном табурете, я жадно глотал воздух.

   — Ты обещал, что не причинишь Кристобалю вреда! — крикнул дон Эдуардо.

   — Убери его отсюда! — бросил Рамон Луису.

Рамон обошёл вокруг моего табурета пружинистой походкой лесного кота, который присматривается к привязанному ягнёнку, прикидывая, с какого места лучше начать терзать добычу.

Спустя минуту к нему присоединился Луис.

   — Знаешь, — сказал он, — когда мы разберёмся с этим малым, я собираюсь спровадить папашу в могилу. Бабушки, которая умела унимать его дурь, с нами уже нет, а лично я не испытываю к отцу никаких чувств, кроме презрения. Нечего ему болтаться у нас под ногами.

Рамон достал из кармана золотую монету, поднял её и показал мне.

   — Узнаёшь?

Я выдавил какое-то грязное, памятное по дням, проведённым на улице, оскорбление, но оно получилось не слишком внятным: петля по-прежнему сдавливала мне горло. А чего ради он показывает мне какую-то монету, я просто не понял. Почему бы не убить меня и не тратить попусту время?

   — Интересная монетка, — протянул Рамон, вертя золотой кружок пальцами. — Особенная. А знаешь, Кристо, что в ней особенного?

   — Чего мы ждём? — буркнул Луис. — Надо вырвать из него пытками правду да и покончить с ним.

Услышав со стороны родного брата столь «родственное» высказывание, я не преминул выдавить ругательство и в его адрес. К сожалению, неразборчивое.

   — Терпение, compadre! — ухмыльнулся Рамон. — Ты разве не слышал, что терпение — это добродетель?

Затем он обратился ко мне:

   — Эй, Кристо, ты ведь крепкий hombre. В каких только переделках не бывал и всегда выходил из них, став ещё сильнее, чем прежде. До сегодняшнего дня, разумеется.

И он опять вышиб из-под меня табурет: я забился и задёргал ногами, снова чувствуя, что голова вот-вот оторвётся. Доля мгновения — и опора снова оказалась под ногами.

85
{"b":"634057","o":1}