— Нет у тебя никакой матери и никогда не было. Ты отродье самого el diablo.

Я швырнул юному лжецу реал.

   — Посоветуй мне индейского знахаря, который изготовляет снадобье.

Паренёк ухмыльнулся.

   — А какое снадобье вам требуется? Любовное?

Я застонал.

   — Мне нужно средство, способное унять бурю.

¡Ay de mi! Старый друг семьи, надо же так влипнуть! Де Сото сказал мне, что старик живёт со своей дочерью. Он полуслепой и поэтому постоянно носит в глазу стекляшку, так называемый монокль. Первым моим порывом было нанять оборванцев, чтобы они разбили его стекляшку, но вполне возможно, что старик опознал и разоблачил бы меня и без неё. Признаться, я даже подумывал о том, чтобы подослать к бедному старику убийц или по меньшей мере устроить нападение, чтобы его избили до потери сознания. Другое дело, что на организацию всего этого у меня уже не было времени, не говоря уже о том, что встреча со способным вывести меня на чистую воду старцем отнюдь не исчерпывала список возможных неприятностей, а лишь только открывала его.

Что, интересно, натворил этот дон Карлос, именем которого меня угораздило назваться? Скрылся от властей? Де Сото говорил о возможности избежать ареста, вернуть деньги и если не восстановить поруганную девичью честь, то хотя бы предоставить «ей и ребёнку некоторое утешение». Ну и что всё это значит?

Из личного опыта общения с Мигелем де Сото я уже уяснил, что секреты изливаются из его рта, подобно воде, перехлёстывающей плотину. Надо полагать, к настоящему времени уже весь город знает, что моя история о приданом, полученном от торговца свиньями, не более чем прикрытие неприглядных делишек.

iPor Dios! Ну почему я не использовал первоначальный план? Вольно же мне было надеть личину негодяя. Судя по всему, я выдал себя за вора и совратителя. Воистину гримаса судьбы: ведь я делал всё возможное, чтобы отбросить прошлую воровскую жизнь и стать благородным кабальеро. И вот круг замкнулся. Я кабальеро — но при этом снова вор!

Мне вспомнились рассказы отца Антонио о странных людях, живущих в Индии, в стране слонов и тигров. Тамошние мудрецы учат, что поступки, совершенные в прошлом, добрые или дурные, непременно отзываются в настоящем или будущем. Согласно их верованиям, мы проживаем жизнь за жизнью, но каждая из них во многом предопределена предыдущими, и любое содеянное зло рано или поздно вернётся к нам.

В таком вот невесёлом настроении пришёл я в тот вечер на постоялый двор, чтобы отдохнуть перед визитом к вице-королю. Елена к настоящему времени уже должна была вернуться в город — слышала ли она историю про дочь свиноторговца? А ведь меня уже угораздило сказать ей про свою «заботу о жене и ребёнке». А теперь Елена узнает обо мне много интересного — например, что я не только обманщик, лгавший напропалую в том числе и ей, но вдобавок и гнусный негодяй, бессердечно обошедшийся с женщиной.

Я вовсе не рвался в герои и собирался проникнуть в город тихо, но в результате оказался в центре внимания, и теперь небось все в Мехико только и обсуждали, что со мной следует сделать: наградить или повесить. И что-то подсказывало: неприятности для меня ещё только начинаются.

И точно, по возвращении на постоялый двор трактирщик сообщил мне и вовсе ошеломляющую новость:

— Прибыл ваш брат, дон Карлос. Он дожидается вас наверху, в вашей комнате.

Я поблагодарил трактирщика и стал подниматься по лестнице, хотя меня так и подмывало развернуться и пуститься наутёк. Сначала старый друг семьи, а теперь ещё и родной братец! А не собралась ли, случайно, вся семейка дона Карлоса перебраться в Новую Испанию?

В коридоре верхнего этажа я обнажил шпагу. Охоты проливать кровь совершенно постороннего человека у меня не было ни малейшей, но другого выхода я не видел. Не прикончу «братца», он поднимет шум, и вряд ли я успею убраться за дамбу прежде, чем soldatos вице-короля защелкнут на мне наручники.

Я собрался с духом, сделал глубокий вдох и с клинком наготове ворвался в свою комнату.

Одноглазый мужчина поднял на меня взгляд с постели, на которой он пребывал в компании баклаги вина и той самой мулатки, от чьих услуг я отказался.

— Эй, Бастард, убери-ка ты лучше шпагу. Разве я не твердил тебе много раз, что фехтуешь ты не лучше покойника?

Матео отослал шлюху, а я уселся в кресло, закинув ноги на задник кровати, в то время как мой гость блаженствовал на подушках. Его левая глазница была скрыта под чёрной нашлёпкой, при виде которой я покачал головой.

   — И как зовут эту рану, compadre? Маргарита? Юлиана? София?

   — Называй её скромно — герцогиня.

   — Ага, стало быть, герцог, вернувшись с войны, застал тебя в постели со своей супругой. Полагаю, кузиной королевы, никак не меньше.

   — Бери выше, кузиной самого дьявола. Только представь, она сама отправила герцогу анонимное письмо — у них, видишь ли, наметилось охлаждение, и ей пришло в голову, что ревность вернёт супруга в её объятия.

   — Ясно. А что, глаз у тебя сильно болит? — спросил я сочувственно.

   — Глаз? Да совсем не болит. — Матео приподнял повязку и показал красную пустую глазницу. — Ну как, скажи на милость, может болеть то, чего больше нету?

   — Поединок на шпагах?

   — Нет, всё было далеко не столь благородно. Слуги держали меня, а герцог лупил. Выбил мне глаз и, ей-богу, выбил бы и второй, но я вырвался и удрал.

   — И ты не перерезал ему глотку или хотя бы не выколол «око за око»?

   — Нет, глотка герцога цела, и оба глаза на месте. Но мочится он теперь через соломинку.

   — Хорошая работа. А как тебе удалось изувечить герцога и остаться в живых?

Матео усмехнулся.

   — В таком деле главное — побыстрее двигаться. Когда я добрался до порта, из Севильи как раз отправлялся последний корабль казначейского флота. Он уже отплыл, но я нанял самую быструю портовую шлюпку и нагнал его. Правда, меня угораздило попасть на судно, имевшее какие-то неполадки с оснасткой, да и шедшее не в Веракрус, а на Эспаньолу. Так что до места назначения мне пришлось добираться уже оттуда, попутным судёнышком. Ну а когда я услышал о гладко выбритом мужчине со шрамом на щеке, отважно спасшем от пиратов красавицу, то сразу подумал: ну кто это ещё может быть, кроме моего старого compadre? Ну где, скажите на милость, вы найдёте другого такого дурака, который, вместо того чтобы присоединиться к пиратам, полезет с ними в драку?

   — Матео, у меня неприятности.

   — О, что-то такое я уже слышал, дон Карлос. Даже эта puta mulatta знает, что ты обокрал свою нареченную, стащив из дома отца всё приданое, а бедняжку бросил беременной.

   — Я это сделал? Выходит, я вор.

   — Хуже вора — это был трусливый и бесчестный поступок. Прикончи ты разгневанного отца на поединке, люди стали бы прятать тебя от королевских ищеек в своих домах. Но стащить приданое! При этом ты нанёс бедному старику несколько ран, треснув его по голове подсвечником. Подсвечником, а? Каково ему, спрашивается, будет впредь задирать перед знакомыми голову, по которой настучали канделябром? Кстати, канделябр был серебряный, и его ты тоже спёр. Да уж, дон Карлос, барахло ты первостатейное. По правде говоря, не окажись дядюшка спасённой Елены вице-королём, тебе бы уже пришлось греметь кандалами.

Я поведал Матео обо всех своих действиях с того момента, как оставил Севилью, закончив приглашением на обед к де Сото.

   — Как видишь, кандалы, которые ты упомянул, да и петля тоже, по мне прямо-таки плачут. В субботу мне предстоит отобедать у Мигеля де Сото в компании старого друга моей семьи.

   — Какой ещё семьи?

   — Испанской.

   — А здесь, в Мехико, кто-нибудь знает дона Карлоса?

   — Один человек точно знает — старик, которому ведомы все мои грехи. Мне говорили, будто он чуть ли не слеп, но, надо думать, узнает меня и в темноте. Ну а вообще, я не удивлюсь, если тут на каждом углу будет торчать знакомый этого дона Карлоса или кто-то от него пострадавший, лишь бы меня разоблачить.