— Gracias, я просто хотел бы взглянуть на имеющиеся у вас книги.

Подборка книг занимала у него пять полок. Пока я просматривал их, вошёл ещё один покупатель, который громко осведомился, есть ли в лавке «Жития святых», а печатник так же громко ответил, что найдёт ему экземпляр. Ничего особенного, не так ли, amigos?

Если бы меня не разыскивали по всей Новой Испании, я, пожалуй, мог бы позабавиться, назвавшись инквизитором и потребовав предъявить мне эти «Жития» на проверку.

Взгляд мой, скользнув по обложкам, заметил знакомое название. Я увидел изданное в 1597 году в Италии сочинение Гаспаре Таглиакоччи «De Chirurgia Curtorum Per Insitionem».

Таглиакоччи был хирургом, изучившим секреты индийских лекарей, которые умели менять форму носа и скрывать шрамы, пересаживая кожу с одной части тела на другую. Я снял книгу с полки, рассматривая обрез.

И увидел экслибрис в виде инициалов дона Хулио.

Руки мои задрожали так, что я едва не выронил книгу.

— Нашли что-нибудь интересное, добрый брат?

Совладав со своими чувствами, я приобрёл книгу по сходной цене и спешно покинул лавку.

Вечером на постоялом дворе, где мы остановились, я показал книгу Матео. Он тяжело вздохнул и отправился в трактир опрокинуть стаканчик.

В вечер перед «спектаклем» мы все нервничали. На успех представления у публики рассчитывать не приходилось. Правда, хоть и было ясно, что благочестивая постановка вызовет ворчание мушкетёров, но вряд ли даже они решатся освистывать Матео слишком громко, когда он вещает со сцены о Божьем воздаянии.

Матео предстояло исполнять роль рассказчика, а двоим нашим разбойникам помогать ему, иллюстрируя его слова своими действиями. Падать в нужных местах «замертво», а также устраивать «гром и молнию», подрывая порох и размахивая факелом перед большим зеркалом.

Третий разбойник должен был рыть со мной туннель.

Что, удивились? Спрашиваете, какой ещё туннель? Si, как вы и думали, мы собирались пробраться на монетный двор благодаря взрывам. Но вы-то наверняка вообразили, будто мы хотим проломить стену и ворваться внутрь. Ну уж нет, не настолько мы locos! Ясно же было, что хотя стражники наверняка поднимутся на второй этаж, а то и на крышу, чтобы смотреть оттуда пьесу, но если подорвать стену, то содрогнётся всё здание. Так вот, взрывы как раз для того и требовались, чтобы отвлечь внимание внутренней стражи и заглушить своим шумом звуки нашей тайной деятельности.

Уж не помню, говорил ли я вам, amigos, что, хотя стены монетного двора и были прочны, а окна забраны железными решётками, но пол нижнего этажа был дощатым. А помните ли вы, что грунт в этом городе такой мягкий и влажный, что копать землю здесь можно обыкновенной ложкой? Вот мы и копали, а землю вывозили в лес на тех самых повозках, на которых привозили оттуда дерево для сцены.

Собственно говоря, весь туннель достигал семи-восьми футов в длину и трёх в ширину — можно сказать, настоящий коридор для такого человека, как я, наловчившегося, например с целью ограбления древней гробницы, протискиваться и не в такие щели. Начинался туннель на огороженной площадке позади сцены, проходил под стеной и выводил прямо в сокровищницу — помещение, которое мы приметили ещё во время инспекции. Золото и серебро складывали туда и хранили под запором, пока не забирали на пробу и обработку.

Больше всего мы боялись, как бы наш туннель не затопило водой.

Признаться, я даже время от времени начинал всерьёз опасаться, что боги ацтеков могут отплатить мне за осквернение их храма на Монте-Альбан.

Когда пьеса началась, я выглянул из-за занавеса, высматривая Елену. Вообще-то представления чаще устраивались днём, но на сей раз нам требовалась темнота. Сцена была освещена свечами и факелами, чтобы зрители могли видеть, как Матео и других исполнителей поражают молнии.

Я знал, что тема постановки вряд ли заинтересует Елену, но, поскольку артисты вообще выступали в городе нечасто, всё-таки надеялся, что она посетит представление из чистого любопытства. Разумеется, как дама из общества, она должна была наблюдать за действием из окна или с балкона одного из домов напротив. Однако сумрак не позволял мне разглядеть большую часть зрителей — в то время как сцена была ярко освещена, публика утопала в темноте. Однако две знакомые фигуры мой взгляд всё же вычленил — инспектора и помощника управляющего монетным двором.

Я понял, что индейцы всё-таки неправильно посчитали дни.

Но мало этого, Матео — вот ведь проклятый актёришка! — даже в нынешних обстоятельствах, когда и пьеса-то ставилась лишь для отвода глаз, всё-таки вознамерился произвести впечатление на зрителей, а потом разошёлся на сцене так, что капюшон свалился, выставив его физиономию на всеобщее обозрение.

iMadre de Dios! Матерь Божья! Чёртов инспектор мог опознать его в любое мгновение. Меня охватила такая паника, что сердце готово было выскочить из груди. Я не мог бежать, не предупредив друга, но каждая моя попытка окликнуть его громким шёпотом заглушалась взрывами, да и в любом случае, чтобы привлечь внимание Матео, мне, наверное, пришлось бы взорвать бомбу прямо у него под ногами. Роль Гласа Господня поглотила моего друга настолько, что ничего иного он просто не замечал.

Я с ужасом взирал на инспектора, ожидая разоблачения, однако тот, к моему удивлению, спокойно смотрел на сцену, словно не замечая ничего необычного. А может, чиновник и правда не узнал Матео? Он же подслеповат, словно летучая мышь. Я присмотрелся внимательнее. Никаких признаков беспокойства — его голова поворачивалась, следуя за энергичными движениями Матео, но ничего подозрительного инспектор явно не замечал.

Но что, если среди зрителей присутствует и слуга? Уж у того-то с глазами точно всё в порядке.

Да и сколько ещё людей могли бы опознать picaro, считавшегося отправленным в Манилу, да там и сгинувшим?

Делать было нечего, и я устремился к лазу. Бандит по имени Энрике, мой напарник, ждал. С помощью привязанного к верёвке ведра мы вычерпали значительную часть воды, так что утонуть я, если не слишком торопиться, особо не рисковал.

Держась за крючковатый железный штырь, я спустился в нору и, расплёскивая воду в полузатопленном туннеле, мигом перебрался за стену. Вокруг царила кромешная тьма, но это не помешало мне быстро сориентироваться на ощупь. Рассчитывая свои усилия так, чтобы они совпадали со взрывами снаружи, я выломал участок пола, позволивший мне проскользнуть наверх, в помещение. Оттуда, изнутри, взрывы казались странно приглушёнными. Впрочем, оно и не диво, я ведь прекрасно знал, что стены в сокровищнице толщиной в добрый фут, вдвое толще всех остальных внутренних перегородок.

С помощью кресала, кремня и масла я добыл огонь и зажёг свечи.

Уходя на ночь, управляющий лично запирал дверь, дабы не подвергать ночную стражу ненужному соблазну. Кстати, зажигая внутри свет, я ничуть не опасался, что его заметит снаружи караульный, — если даже в двери и имелись пропускающие свет щели, стражники всё равно наверняка смотрели пьесу из окон верхнего этажа.

Я опустил свой крюк в воду, выудил большой кожаный мешок с пустыми сумами, который Энрике протолкнул мне сквозь лаз с помощью шеста, и стал пересыпать в сумы содержимое сундуков с золотыми монетами, поскольку золото во много раз дороже серебра.

Заполнив очередную суму, я спихивал её в дыру, в затопленный туннель. Услышав плеск, Энрике зацеплял её шестом и вытаскивал. После того как пять объёмистых торб были заполнены золотом, очередь дошла и до серебра. Серебряными монетами и слитками я набил ещё шесть ёмкостей. Потом моё внимание привлёк железный ларец с торчавшим из скважины замка ключом. Я открыл его — и у меня перехватило дыхание. Он был полон драгоценных камней: алмазов, рубинов и жемчугов. Внутри находилась бумага со списком драгоценностей и указанием, что всё это принадлежит святой инквизиции. В отдельном приложении перечислялись бывшие владельцы — те, кого братья-доминиканцы, обвинив в ереси, лишили собственности, а скорее всего, и жизни.