– Будем надеяться, что и не придётся. Но другого варианта не было. Иногда так происходит.

– Да я не виню…

– Я знаю. Надо идти дальше. Сарен всё ещё на свободе. Властелин всё ещё опасен. А сколько ещё этих жнецов на подходе – кто знает? Так что нужно собраться и делать своё дело.

– Я не подведу, – где‑то там, в кресле пилота, усмехнулся в бородку Джокер. – Я буду за штурвалом, когда мы прижмём этого сукина сына. Что делать‑то будем?

– Если Совет не хочет верить мне, он должен поверить послу. Идём на Цитадель. Удина, Андерсон – вместе мы заставим Совет штурмовать Илион. Не знаю, как, пусть этим занимаются дипломаты. Договориться с системами Терминуса о коридоре к ретранслятору Мю, например. Но одни мы ничего не можем. Так что, – Джон переключил интерком. – Штурман Пресли, курс на Цитадель.

– Как ты себя чувствуешь?

Джон зашёл в лазарет проведать Лиару.

– Спасибо, всё в порядке. Будь это обычное слияние разумов, я бы справилась. Просто протеанское сообщение… ничего подобного я раньше не испытывала. Вот и… голова закружилась. Знаешь, я на досуге думала о Сарене. Это звучит странно, но мне его жаль.

– Думаю, я тебя понимаю. Он стал рабом жнеца, и сам того не понимает.

– Точно. Он оказался в плену своего собственного разума. Самое страшное, что он, наверняка, чувствует, как Властелин пожирает его личность, но уже не в силах это остановить. Как же он попал в эту ловушку? Думал, что удастся использовать возможности Властелина, но не дать жнецам вернуться? Или просто его ослепила жажда власти?

– Мы этого никогда не узнаем, Лиара. Что бы ни двигало Сареном вначале, сейчас это уже не важно. Его нужно остановить, и это всё.

– Увы. Хоть он и сам – жертва Властелина, но сейчас он стал угрозой всей разумной жизни в Галактике. Послушай, Джон… А может быть, не будем тратить время на разговоры о Сарене? И так только и делаем, что гоняемся за ним по всему Млечному Пути. Я вот подумала… Да, мы не в лучших отношениях с Уильямс… к сожалению. Но я не могу не чувствовать, как ей сейчас тяжело. Может быть, зайдёшь к ней?

На пути в арсенал Шепард столкнулся с выходящим из гальюна кроганом.

– А, командор, – прорычал тот, покосившись на Джона красным глазом. – Жарко было на Вермайре. Ты сделал то, что должен был сделать. Я уважаю твоё решение.

– Я ценю то, что ты сделал, Урднот Рекс, – в тон ему ответил спектр. – Я этого не забуду.

Кроган повёл шеей в сторону и хмыкнул:

– Теперь надо постараться, чтобы оно того стоило. Сарен должен заплатить за свои дела.

– Скоро мы его догоним, и он ответит за свои преступления.

– Забодается отвечать, если это от меня будет зависеть.

Рекс почесал старый шрам на щеке и пошёл в свою каюту.

Эшли стояла у оружейного столика и чистила оружие. Она работала споро, но в её движениях сквозило ожесточённое напряжение.

– Как ты, Эш? – спросил её Джон.

Девушка повернулась к командиру.

– Как видишь, – сквозь зубы сказала она, сдув со лба вечную непокорную прядку чёрных волос. – Привожу оружие в порядок. Винтовки сами собой не займутся.

– Послушай…

– Да всё нормально. Я девочка сильная, справлюсь. Думаешь, я не понимаю? Нужно поддерживать психологический климат в команде, всё такое, да? Переживём, и не такое переживали. Жаль, не все.

Некоторое время они молчали. Потом Эшли сказала немного тише:

– Нас ждёт тяжёлая битва. Дредноуты, управляемые искусственным интеллектом. Целые флоты дредноутов. Которые уже не раз… если верить голубой… извини, если верить доктору Т’Сони, то и не один десяток раз уничтожали всю разумную жизнь в Галактике… Так‑то шансы не в нашу пользу. Никто ещё их не побеждал. Но кому‑то ведь нужно быть первым, так ведь?

– У нас есть преимущество, которого не было у протеан, – ответил Шепард. – Мы знаем об их приближении, знаем об их намерениях и знаем об их способности к внушению.

– Кто сказал, что протеане этого не знали? Хотя не волнуйся, уж чего‑чего, а складывать лапки и ждать смерти я уж точно не буду. Они мне за всё заплатят. Просто… Я пеший боец, не адмирал флота. Против жнецов моя винтовка – как рогатка против мамонта. Мне в этой войне места нет. И меня бесит, что, если такая бандура будет пикировать на меня сверху, я не смогу отстреливаться.

– Ты не одна, Эш. Вместе мы их одолеем.

– Спасибо, капитан. Да, кстати… Насчёт Кайдена. Не то, чтобы мне стало лучше… Я просто хочу извиниться за всё, что наговорила. Я просто… не хочу, чтобы на моих руках была кровь товарища.

– Послушай. За эту миссию отвечаю я. Я отдал приказ. Хотела ты идти с саларианцами или не хотела, в конечном счёте это неважно. За всё, что произошло, ответственность лежит только на мне.

– Да, ты уже говорил… Просто… Одно дело, умирать за Альянс. Я не боюсь отдать жизнь за наших. А вот того, что кто‑то умрёт за меня… Я знаю, что это некорректный вопрос, но… как ты справился с собой после Акузы?

– Как справился? Как справился… Я работал. Много работал. Это не даёт за скорбью потерять себя. Есть ещё живые, и они в опасности. Есть время поминать погибших, а есть время сражаться за живых.

– Так точно. Такой хороший парень – он наверняка теперь с Богом. Так что нечего грустить. Ему теперь лучше. Спасибо за совет, командор.

В углу грузового отсека сидели на чём придётся шесть‑семь саларианцев – всё, что осталось от трёх отрядов. Завидев Джона, пожилой капитан вскочил с ящика и вытянулся в струнку:

– Было честью работать с Вами, спектр Шепард! – прострекотал Киррахе. – Несмотря на потери, миссия увенчалась успехом. Действия капитан‑лейтенанта Аленко глубоко впечатлили нас. Его жертва принесла человечеству уважение нашего народа.

– Кайден был хорошим офицером, – кивнул Джон. – Он знал, на что идёт, и сделал то, что должен был сделать.

– Конечно, – кивнул саларианец. – Такова мрачная реальность каждого солдата. Будьте уверены, командор, я и мои люди не забудем того, что вы здесь совершили.

– Куда вы теперь? Присоединитесь к нам?

– Мы же часть Группы Особого Реагирования. Как решит верховное командование. До Цитадели мы с вами, а там нас ждём аудиенция с советником Валерном. Возможно, у нас ещё будет шанс поработать вместе.

Подошёл более молодой саларианский офицер – капитан Рентола.

– Я благодарен Вам, капитан, – сказал он. – Большинство командиров просто бросило бы наш отряд.

– Вы нам щедро отплатили со своим челноком.

– Мы сделали то, что должны были.

– Так же и мы.

Оба солдата улыбнулись.

«Нормандия» прошла очередной радиобуй. Шепард поднялся в рубку пилота.

– Джокер, есть новости?

– Ага, шеф, – Джефф Моро, как всегда, не утруждал себя формальностями. – Инфопакет Совета Цитадели. Подтверждают отправку подкреплений. Не сообщили только, каких и куда. И сообщение от посла Удины. Приказ о возвращении на Цитадель. Как удачно, что мы как раз сами туда собрались. Передаёт, что Совет формирует объединённый флот против Сарена и его гетов.

– Долго же они думали, – хмыкнул Джон. – Думаю, потому мы и возвращаемся. Этот флот должна возглавлять «Нормандия».

Джокер усмехнулся, почесал бородку одной рукой и ничего не ответил.

Шепард с Лиарой потягивали тессианский отвар. До Цитадели оставался один прыжок.

– Итак, – произнёс Джон, отставив чашку. – ты собиралась рассказать о вашей религии.

– Да. Кажется, это было так давно… столько всего с тех пор случилось. Тебе действительно интересно?

– Мне интересно всё, что связано с тобой.

– Хорошо, я расскажу. Сейчас большинство из нас – в смысле, азари – пантеистки. Ты знаешь, что это такое?

– Что‑то вроде того, что Бог – это природа?

– Примерно. Что божественность, святость распределены по всей Вселенной. В нашем языке есть слово «сиари». Это означает: «Всё – часть всего». Нам, азари, эта концепция очень близка, потому что… ну, ты знаешь… слияние… – девушка смутилась, пригубила напиток и продолжила. – В принципе, само по себе убеждение, что у Вселенной есть душа, и душа каждого из нас – её часть, которая от общей души взята и в неё возвратится, не отрицает веры в высшее существо, единолично обладающее божественными свойствами и сотворившее Вселенную. Тем не менее, с развитием сиаризма большинство отказалось от монотеистической религии. Поэтому нас, сохранивших верность Богине, осталось мало. Нас никто не унижает, как это было у вас во времена научно‑технической революции, мы спокойно ходим в храмы – я смутно помню, как первый раз с семьёй была в храме Богини на нашей родной Тессии… теперь мамы нет, а как звали мою папу, я даже не знаю…