Я молча плакала.

Я постоянно пыталась держать все внутри, как в бутылке, но порой становилось очень трудно. Иногда мне необходимо было выпустить все наружу.

— Ты что-нибудь слышала от него? — спросил наконец Кэлин.

— От Брендона? — я прокашлялась, утирая влагу со щек.

— Нет, — я почувствовала, как он покачал головой, — от Маркуса.

— Ох.

— Так что, слышала? — подсказал он, проводя пальцами по моей щеке. От этого жеста я задрожала.

— Да, — призналась я. — Он постоянно пишет мне. Я никогда не отвечаю, но это его не останавливает. Он чрезвычайно упрям.

— Почему бы тебе не сменить номер телефона?

Я вздохнула и, нервничая, закусила губу, затем медленно опустила голову вниз, чтобы взглянуть на Кэлина.

— Я знаю, вероятно, прозвучит глупо или даже по-детски, но продолжаю надеяться, что однажды родители позвонят мне, и все наладится.

— Нет, — выдохнул он, с умилением глядя на меня горящими глазами, — это не глупо. Это нормально надеяться на что-то, даже практически невозможное. Как только ты потеряешь надежду, ты потеряешь все.

— Ты ведешь себя странно прозорливо, — пробормотала я.

Он усмехнулся, прижавшись губами к моим волосам.

— Когда человек настолько наполнен гневом и обидой, он склонен отгораживаться от всех. Остаётся много времени для размышлений, так что да, я могу быть проницательным.

— Знаешь, что я ненавижу больше всего? — прошептала я.

— Что?

— Несмотря на то, что они не поверили мне, я все равно люблю их и продолжаю скучать по ним.

— Твои родители?

Я кивнула в ответ на его вопрос.

— Разве это не глупо?

— Вовсе нет, — возразил он, его голос был едва громче шепота. — Они же твои родители, в нас природой заложено скучать по ним и любить их несмотря ни на что.

— Я ненавижу себя за это, — призналась я. — После всего, что они мне сказали… — я замолчала, прогоняя воспоминания, и села прямо, не используя тело Кэлина для поддержки. — Я не хочу видеть или слышать что-то от них, но не могу избавиться от ощущения… если бы мама позвонила мне сейчас и сказала, что ей жаль, что она верит мне, я бы сразу же взяла билет на самолет в Даллас.

Я закрыла лицо руками, стыдясь своего признания. Мне отчаянно хотелось ненавидеть их, но я не могла. И злилась из-за этого. Конечно, я злилась на них, но существовала огромная разница между злостью и ненавистью.

— Эй, — сказал Кэлин. — Эй. — Его голос стал громче, и он взял меня за запястье, убирая мои руки подальше от лица. Он присел передо мной, а я отвернулась, не в силах смотреть на него.

Я едва могла дышать, чувствовала, что задыхаюсь. Похоже, правда убивала меня. Почему раньше я думала, что это было хорошей идеей? Зачем я поделилась этим с ним? Было слишком больно открыто рассказать обо всем. После того, как Кэлин узнал правду, все изменилось между нами. И мы оба соврали бы, если бы стали утверждать, что это не так.

— Иди сюда, — наконец пробормотал он. Я не двигалась. Не должна была. Он обнял меня и прижал к своей груди. Мы вместе улеглись на полу, отдыхая в объятиях друг друга. Запах его мыла утешил меня и помог успокоить мое неистово бьющееся сердце. — Ш-ш-ш, — приглушенно прошептал он, пальцами снова касаясь моих волос. — Ш-ш-ш, я здесь, Саттон. Я здесь и никуда не уйду.

Рыдая, я прижалась к нему.

Как я могла испытывать боль, когда рассказывала правду, и чувствовать себя при этом такой невероятно освобожденной?

— Все хорошо, — прошептал он, и его губы слегка прижались к моему лбу в нежном поцелуе. Я закрыла глаза, и мягкий довольный вздох вырвался из моих губ. Кэлин Грегори. Он понимал и утешал меня. Сначала, оттолкнув, он расстроил меня, но я знала, за сущностью наркомана скрывается совсем другой человек. И оказалась права. У него было золотое сердце. Однажды, может быть, Кэлин изменится. Я бы хотела убедиться в этом. Он не был таким уж плохим, каким сам себя считал. Да, наркотики и алкоголь весьма плохие привычки. Еще он мог вести себя оскорбительно, но в нем было намного больше. Кэлин никогда ничего не делал без причины. Его преследовали монстры, они и заставляли его проявлять агрессию. Вот почему я поняла его, когда никто другой не смог. Мы были слишком похожи друг на друга.

— То, что с тобой случилось, ужасно, Саттон, — сказал он после долгих минут молчания. — Но ты не испорчена.

Я сделала глубокий вдох, смакуя его слова, словно они были вкусными вином, и мои вкусовые рецепторы не могли нарадоваться. Я медленно села, волосы упали на рубашку из тонкого хлопка.

— Знаешь, ты тоже.

Он резко выдохнул, его тело трясло.

— Однако меня не покидает ощущение, будто я такой. Чувствую, как каждый осуждает меня, следит и поджидает, чтобы снова взорвать мне мозг еще сильнее. — Его красивое лицо нахмурилось. — После того, как моя семья погибла, все махнули на меня рукой. Вместо того чтобы поддержать или помочь, люди решили, что именно я стоял за всем, и посчитали меня убийцей. Они даже не пытались. И я понимаю, не стоит ненавидеть их, потому что во всем этом есть доля и моей вины. Но ведь на тот момент я был просто ребенком.

— Мы оба были детьми, — прошептала я, кладя руки ему на грудь.

Мы смотрели друг на друга, осознавая наши особенности. Это был один из тех редких моментов, когда можно было остро почувствовать связь с кем то, кто понимает вас.

— Расскажи мне, что произошло после их смерти, — прошептала я, — пожалуйста.

Лицо Кэлина помрачнело. Закрыв глаза, он задрожал, вспоминая то, что тогда произошло. Я прекрасно знала, насколько тяжело вспоминать о том, о чем лучше забыть. Я ненавидела себя за то, что задала ему столь эгоистичный вопрос. Наверняка мне следовало оставить его в покое, но мне было необходимо, чтобы он поделился со мной. Моя мама часто повторяла: «Ты всегда такая любопытная, Саттон». И она оказалась права. У меня была врожденная потребность выяснять и пытаться понять все то, что могло привести меня в замешательство.

Кэлин быстро облизал губы и посмотрел на меня. Боль, отражавшаяся в его глазах, была невыносимой. Мне было больно из-за того, что ему пришлось пережить. Я отчаянно хотела утешить его, но знала, что сейчас ему нужно вовсе не это. Прямо сейчас он нуждался во мне как в слушателе. Потому что наконец-то собрался открыться мне. Мы перестали быть двумя людьми, использующими друг друга для воплощения своих эгоистичных желаний. Мы пересекли эту черту и устремились на опасную, незнакомую территорию.

— Это случилось в ноябре, когда я потерял их и себя, — он произнес эти слова так медленно, будто пытался говорить на незнакомом языке. — За две недели до дня Благодарения, — усмехнулся он без тени веселья. — Ты же гуглила, — он многозначительно посмотрел на меня, — и я уверен, узнала все кровавые подробности. Вроде тех, как я их нашел, — он сделал паузу. Я видела, его тело мучительно содрогнулось. — Там было столько крови, Саттон! Она была везде. Иногда мне кажется, что кровь до сих пор на мне, и я не могу избавиться от нее, как бы сильно ни скреб кожу. — Взгляд, наполненный отвращением, исказил черты его лица.

— Иногда, оставшись в тишине, я слышу их крики... и не могу ничем помочь им. Мне кажется, что я слышу последние минуты их жизни, хотя меня там даже не было.

Я сжала кулаки, пальцами впиваясь в ладони, пока отчаянно боролась с необходимостью обеспечить ему комфорт и уверенность. Я знала, что сейчас ему нужно было выговориться.

— После их смерти все остальное перестало иметь для меня значение, — прошептал он, взглянув на потолок, — и я переехал к бабушке с дедушкой. — Он усмехнулся, а затем объяснял причину своей вспышки гнева. — После, — повторил он. — С тех пор моя жизнь делится на ДО и ПОСЛЕ. Куда уж хуже? — Он пытался сохранить самообладание, и когда смог справиться с собой, продолжил: — Я замкнулся в себе. Мне не было дела до школы или колледжа. Забыл о друзьях. В то время я даже не интересовался девочками. — Он послал мне кривую улыбку. — Я увяз в том, что говорили люди, — снова усмехнулся, — я как клише.