Высокопреосвященный пробыл у неё больше часа, и когда, расставаясь, давал ещё раз своё архипастырское благословение на пороге аванзала, в облике его читались торжественность и глубокое умиление. Он был задумчив, усаживаясь в свои сани, чтобы вернуться в монастырь под почётным конвоем гвардейцев.
Императрица после этой встречи также казалась взволнованной более обыкновенного. Лицо её приняло выражение мрачной строгости, когда она, остановившись на пороге, с минуту провожала взглядом удалявшегося владыку. Затем она прошла к себе в опочивальню и приказала накрыть обеденный стол для неё одной. Стража получила приказ не впускать никого, и даже адъютанта императрицы, полковника Бекетова, не звали к его повелительнице. Только граф Алексей Разумовский удостоился приёма. Он долго пробыл у императрицы и, должно быть, получил важные приказания, потому что хмурый и серьёзный возвращался к себе.
Томительное затишье перед грозой ощущалось всеми во дворце, хотя внешне казалось естественным, что императрица искала отдыха после утомительной утренней церемонии в тихом уединении своих комнат, и пока никто не догадывался о том, какую тесную связь имела просьба Евреинова о защите и правосудии с высшими и ближайшими к императрице придворными сферами.
Пётр и Александр Шуваловы, конечно, смотрели на уединение государыни иными глазами. Оно представлялось им хитрой уловкой насторожившейся тигрицы, которая притихла и съёжилась, готовясь внезапным прыжком напасть на свою добычу. Александр Иванович проявлял тем более энергичную деятельность для осуществления своего плана.
Едва барон Ревентлов успел возвратиться после торжественного богослужения, как его лакей доложил о приходе еврея Завулона Хитрого, который имел обыкновение время от времени заглядывать к придворным кавалерам, предлагая им драгоценные камни, дорогой бархат, шелка или редкие произведения искусства. Молодой голштинец с досадой приказал спровадить докучливого торговца, но тот, умаслив лакея, уже проскользнул в комнату и низко поклонился барону.
— Уходите! — раздражительно крикнул тот. — Я устал; мне нужен отдых. У меня нет охоты разбирать ваш хлам. Вдобавок вы знаете, что я не настолько богат, чтобы вести с вами дело. Вы теряете только понапрасну время.
— Однако я уверен, господин барон, вам понравится то, с чем я пришёл. Что же касается платы, то я всегда уступаю дёшево таким важным господам как вы, считая за честь услужить... Ведь если мне заплатят и не сейчас чистыми деньгами или верными бумагами, то всё же высокопоставленный кавалер в состоянии отблагодарить бедного еврея хотя бы своими благоволением и милостью.
— Моё благоволение и милость не имеют большого веса, — пожимая плечами, возразил Ревентлов, — а я уже сказал вам, что мне некогда рыться в вашем хламе.
Тут Завулон Хитрый, осторожно ступая по гладкому паркету, подошёл к нему вплотную и шёпотом промолвил:
— Неужели вам даже некогда выслушать известия о той, которую вы ищете?
Ярко зардевшись, Ревентлов уставился на лукаво ухмылявшегося Завулона и кивнул своему лакею. Последний тотчас же удалился, притворив за собой дверь.
— О чём вы говорите? — спросил Ревентлов. — Я не понимаю вас!
— Вы, господин барон, можете без всяких опасений почтить меня своим доверием, — сказал еврей. — Может быть, вы поверите мне, когда я скажу, что говорю о той, которая спрятана в доме сестёр Рейфенштейн на Фонтанной.
— Вы знаете об этом? — вскрикнул Ревентлов, в волнении забывая всякую сдержанность. — Вы видели её?
— У меня, — ответил еврей, — острый взгляд и тонкий слух, чтобы видеть и слышать не только явное, но и тайное. Не спрашивайте меня о том, что я слышал или видел, а просто поверьте, что я знаю причину ваших страданий и имею в руках средство прекратить их.
— Ну, где вам! — сказал Ревентлов, печально вздыхая.
— Ну, а разве ваши страдания не прекратятся, — возразил Завулон Хитрый, — если я отведу вас к той, по которой вы так тоскуете? А что вы скажете на то, если я устрою вам побег и дам возможность укрыться в верном убежище?
— Неужели это возможно? — воскликнул Ревентлов, вне себя хватая еврея за руку. — Вы можете провести меня к ней? Вы знаете средство, как освободить её? О, говорите, говорите! Я не богат, вы знаете это, но всё, что я имею, будет принадлежать вам!
— Я не требую от вас никаких сокровищ, — ответил Завулон Хитрый, скромно потупясь, — не за золото предлагаю я свои услуги вам, господин барон. Я просто сочувствую юным сердцам, и если вы пожелаете вспомнить моей услуги, то найдите возможность замолвить за меня словечко великому князю Петру Фёдоровичу, когда тот станет нашим всемилостивейшим императором.
— Можете смело рассчитывать на меня! — торжественно произнёс барон Ревентлов. — Но всё-таки, — продолжал он, с недоверием глядя на пришельца, — вы так и не сказали, каким образом возможно осуществить ваш план. Как предполагаете вы провести меня к ней? Как собираетесь освободить её?
— Это очень просто. Приходите в мой дом, на углу Фонтанной, он недалеко от дома сестёр Рейфенштейн. У меня свободный доступ к сёстрам Рейфенштейн, так как я ношу им напоказ драгоценные камни, дорогие материи и редкости всякого рода...
— Дальше, дальше! — торопил его Ревентлов.
— У меня, — продолжал еврей, — вы, барон, наденете кафтан и чёрный парик и пойдёте со мною в качестве моего помощника; кроме того, с нами будет ещё мальчик, который точно так же понесёт часть товара. Таким образом мне удастся ввести вас, господин барон, в комнату той, которую вы ищете, причём нам поможет сама Клара Рейфенштейн, которая очень дружна с нею и только и думает, как бы поразвлечь. Вы увидите свою возлюбленную, поговорите с нею. Я оставлю с вами мальчика, тогда как сам отправлюсь к девицам. Пока я буду показывать сёстрам разные разности, вы соблаговолите переодеть пленницу в одежду мальчика, а его самого связать и положить под кровать с заткнутым ртом. Таким-то образом вам удастся без всякой помехи вывести вашу возлюбленную на улицу. На углу Фонтанной, вблизи моего дома, вы найдёте запряжённые санки, которые отвезут вас в маленький домик за городом, где вас никто не найдёт и где вы будете иметь возможность подготовить более безопасное убежище для вашей возлюбленной или даже бежать за границу, когда пройдут первые розыски, и подождать там, пока на трон не вступит наш всемилостивейший великий князь!
Ревентлов, дрожа от волнения, слушал слова еврея. Но потом его недоверие снова проснулось, и он, мрачно и грозно посмотрев на Завулона Хитрого, сказал:
— А если вы предадите меня? Если всё это — только ловушка, подстроенная с целью погубить меня?
Завулон с оскорблённым видом положил руку на грудь и воскликнул:
— Да поразит меня Бог моих отцов, если вас, господин барон, в доме Рейфенштейн ожидает ловушка и если вам не удастся выбраться за город целым и невредимым. Да сохранит меня Небо от того, чтобы принимать участие в подлом тайном убийстве камергера великого князя, которое когда-нибудь да выплывет на свет Божий и будет жестоко вымещено на мне!.. Я действительно хотел оказать вам услугу, но если вы не чувствуете ко мне никакого доверия, то я не стану навязываться. Сегодня я всё приготовил к вашим услугам, но завтра, может быть, будет уже слишком поздно. Подумайте об этом, господин барон! Ведь если эта несчастная девушка будет увезена из дома Рейфенштейн, то у меня уже не окажется в руках средства провести вас к ней и помочь освободить!
Ревентлов на минуту задумался; он вспомнил об обещании, данном княгине Гагариной, об опасности, ожидающей его в незнакомом доме на Фонтанной; он, наконец, никак не мог понять, какой интерес преследует Завулон Хитрый, предлагая ему свои услуги в таком опасном деле. Вдруг пред его внутренним взором всплыла картина: освещённое окно и две тени; он не сомневался, что то был Иван Шувалов. Ненависть и презрение всецело овладели его душой. Но ведь он знает, что императрица ещё перед прошением Евреинова была осведомлена не только об исчезновении Анны, но и о том месте, где её прятали; она дала ему своё обещание и, если его захотят упрятать куда-нибудь подальше, она потребует расследования и защитит его.
