Пётр Фёдорович покраснел; в его глазах блеснуло гневное негодование, его возмутил такой открытый торг о продаже его наследственных владений.

   — Ради чести быть великим князем в России, — сказал он возбуждённым тоном, — я пожертвовал короной Швеции, а теперь ради этой же чести я должен пожертвовать своим герцогством?

   — Ваше высочество, вам нет необходимости принимать сейчас же какое-либо решение, — заметил фон Пехлин, — можно бы пока ограничиться тем, что мы с графом обсудим в точности все условия, при которых возможен договор, предлагаемый его величеством королём датским. Эти условия требуют всестороннего обсуждения, — продолжал он, отчасти обращаясь к датскому посланнику, — так как Голштиния — богатая страна и приобретение её дало бы датскому королевству не только политические выгоды, но и большую материальную прибыль.

   — Увы, эта богатая страна не приносит мне никакого дохода, — воскликнул Пётр Фёдорович с негодованием.

   — Ваше высочество, вы забываете, — заметил Пехлин, стараясь своим громким голосом заглушить слова великого князя, — что, находясь вдали, вы не можете правильно управлять герцогством, между тем как для его величества короля датского, владения коего непосредственно примыкают к Голштинии, дело было бы иное, и господин посланник поймёт, что возможность уступки Голштинии потребует строго обдуманного возмещения.

   — Конечно, — сказал граф Линар, — мой всемилостивейший государь докажет, что он по достоинству сумеет оценить как герцогство Голштинию, так и дружбу с будущим императором России. Смею заметить, — прибавил он, — что стоимость, относительно которой мы, без сомнения, договоримся с господином фон Пехлином, к полному удовольствию вашего высочества, будет тотчас же уплачена наличными деньгами.

   — Вам, ваше высочество, представлялась бы та выгода, — заметил Пехлин, делая вид, будто раздумывает над словами графа, — что вы имели бы в своём собственном распоряжении немалый капитал. Но всё же первым вопросом является определение стоимости, которую его величеству королю датскому угодно было бы признать за герцогством Голштинским.

В глазах Петра Фёдоровича блеснуло радостное оживление. Он заходил по комнате большими шагами.

   — Я почувствовал бы себя свободным при этом дворе, — сказал он шёпотом, рассуждая сам с собою, причём оживлённо жестикулируя руками. — Я стал бы свободным и самостоятельным, между тем как теперь, несмотря на то что я великий князь, я должен попрошайничать, чтобы как-нибудь свести концы с концами. Ах, как чудно, хорошо было бы запускать руку в вечно полную кассу!

Пётр Фёдорович подошёл к окну и стоял так некоторое время, продолжая размышлять и рассуждать сам с собою. Фон Пехлин внимательно следил за каждым его движением, между тем как граф Линар с благосклонной улыбкой рассматривал прекрасный солитер на своём пальце.

Наконец великий князь обратился к собеседникам:

   — Я думаю, вы понимаете, господин посланник, — сказал он с некоторым смущением, опуская веки, — как трудно было бы мне расстаться с моим герцогством, родовым владением моих предков. Тем не менее я хочу доказать его величеству, королю Дании, что разделяю его дружественные намерения и иду навстречу его желанию устранить между нами всякие недоразумения. Барон Пехлин имеет полномочие открыть переговоры и сообщить мне о результатах таковых; но пока никаких решений! — прибавил он с видом боязливой озабоченности.

   — Ваше высочество, вы можете быть уверены, — сказал Пехлин, — что всё будет представлено на ваше усмотрение и заключение, причём я приложу всё старание, чтобы условия договора вполне соответствовали достойной оценке герцогства.

   — С моей стороны, — сказал граф Линар, — господин фон Пехлин встретит самое полное содействие.

   — В таком случае, — сказал Пётр Фёдорович, — мне остаётся только пожелать, чтобы ваше пребывание при дворе было как можно приятнее; я говорю, конечно, не о моём дворе герцога голштинского, при котором вы аккредитованы, но о дворе моей всемилостивейшей тётки-императрицы, — прибавил он с горечью, — у которой нет необходимости продавать земли, чтобы устраивать пиршество и жить соответственно своему званию.

Граф поклонился, ничего не отвечая на это замечание.

   — Ваше высочество, — напомнил Пехлин, — вы говорили ранее о мерах, которые вы предполагаете принять в отношении управления герцогством; теперь, я полагаю, следует отложить эти мероприятия до окончания переговоров, которые вы приказали мне начать.

   — Нет, нет, — воскликнул Пётр Фёдорович, — курьер уже отправлен, и этот Элендсгейм должен понести наказание за своё дурное управление.

   — Элендсгейм много виноват в недоразумениях и спорах из-за границ с моим всемилостивейшим государем, — заметил граф Линар.

   — Итак, решено, — сказал Пётр Фёдорович, — пусть он оправдается, если может; пусть все видят, что герцогство не потеряло своей ценности, хотя он и не умел извлекать из него доходы.

   — Элендсгейма необходимо привлечь к ответственности, — согласился Пехлин, — но назначение нового управителя, которое предполагалось вами, было бы несвоевременно. Достаточно было бы поручить управление двум представителям от дворянства.

   — Да, да, устройте это, — подтвердил великий князь радостно, — мне было бы приятнее оставить Брокдорфа здесь, мне он нужен, и я неохотно лишился бы его, — прибавил он, искоса взглянув на свою крепость.

Граф Линар хотел уже откланяться, как лакей доложил о прибытии английского посла Уильямса.

Лицо Петра Фёдоровича омрачилось, тем не менее он дал знак ввести к нему посла.

   — Уступаю место представителю его величества короля Англии, — сказал граф Линар, — и радуюсь, — прибавил он, бросив взгляд на Пехлина, — что этот превосходный дипломат имеет честь быть принятым вашим высочеством именно теперь. Если бы вы, ваше высочество, изложили ему обстоятельства, приведшие меня сюда, то он, как искренний друг России и ваш, своим беспристрастным советом поддержал бы желания моего короля.

   — Я, право, не имею основания в моих делах просить совета у английского посланника, — негодующе сказал Пётр Фёдорович и, гордо вскинув голову, обратил свой мрачный взор на Уильямса.

Последний, непринуждённо улыбаясь, уже вошёл в кабинет и сказал, почтительно кланяясь великому князю:

   — Ваше императорское высочество! Вы разрешили мне представиться вам, и я очень рад, что встречаю здесь графа Линара. Вы, ваше высочество, видите здесь одновременно представителей двух монархов, которые выказывают усердное соревнование в своей дружбе к России и в преклонении перед её императрицей.

   — И разделяют между собою благоволение к наследнику российского престола, стремясь снискать его доверие, — прибавил граф Линар.

   — Я не сомневаюсь в успехе, — сказал Уильямс, причём лёгкая, едва заметная насмешка мелькнула на его губах.

Пётр Фёдорович смотрел мрачно перед собою, и хотя он не высказывал своих мыслей, но выражение его лица явно противоречило ожиданиям Уильямса.

Граф Линар и барон Пехлин удалились. Великий князь остался наедине с Уильямсом.

   — Ваше высочество, вы разрешили мне привести доказательство того, что я не заслуживаю быть причисленным к вашим противникам, каковым вы, к великому моему огорчению, считали меня, — сказал английский посланник.

   — Я так мало имею значения при дворе, — возразил Пётр Фёдорович, с горькой иронией пожимая плечами, — что никто не станет стараться быть моим другом или врагом. Но, хотя я и не имею никакого отношения к политике, мне всё же предоставлено право преклоняться перед человеком, являющимся совершенством в этой области. Вы поймёте, что я не могу считать своими друзьями тех, кто относится враждебно к королю Пруссии.

Уильямс сделал лёгкий поклон и продолжал:

   — В таком случае позвольте мне, ваше высочество, исполнить прежде всего поручение, возложенное на меня сэром Эндрю Митчелом, который имеет честь состоять представителем моего государя при берлинском дворе. Он просил меня лично вручить вам, ваше высочество, это письмо.