Он взял из рук цирюльника золотой гребень и, улыбаясь, подошёл к Бекетову. Последний тотчас воскликнул:

   — Но вы забываете, что я не имею права причёсываться по своему вкусу. Эти локоны предписаны формой, и их нельзя менять!

   — Полковник Бекетов, — улыбаясь, сказал Уильямс, — не находится более под строгим надзором корпусного начальства, а адъютант императрицы должен, насколько мне известно, должен соединять красоту с предписаниями военного устава. Будьте спокойны, императрица не посадит вас за это под арест! Подойдите сюда, мой друг, — обратился он к цирюльнику, — я укажу вам некоторые изменения и уверен, что вы верно поймёте меня. — Он распустил боковые локоны на голове Бекетова, начесал прядь волос на лоб и сказал парикмахеру: — Теперь завейте эту прядь в мелкие локоны и распустите их приблизительно на палец от бровей.

В одну минуту щипцы снова были нагреты, и волосы Бекетова были причёсаны согласно указанию Уильямса.

   — Теперь сделайте боковые локоны, но как можно меньше и только на верхней части головы, чтобы они не нарушали правильности овала лица.

Цирюльник быстро исполнил также и это приказание, и после того, как коса Бекетова была переделана из тонкой и тугой в пушистую и широкую, Уильямс взял со стола серебряное зеркало и, поднеся его к глазам молодого человека, спросил:

   — Ну, скажите теперь сами, разве так не лучше?

Действительно, сделанная по совету посла причёска шла гораздо больше к симпатичному лицу Бекетова и выразительно подчёркивала его красоту.

Одну минуту он с улыбкой смотрел на себя в зеркало, но затем, тряхнув головою, проговорил:

   — Я никогда не сомневался в вашем вкусе, дорогой сэр, но не имею права искажать таким образом предписанную уставом форму причёски.

   — Но ведь вы ничего не изменили, — возразил Уильямс, — вы только уменьшили размеры локонов, и я уверен, что императрица, которая является вашим единственным командиром, ничего не будет иметь против такого лёгкого нарушения дисциплины. Теперь ещё остаётся посыпать немного пудрой, и куафюра готова.

Цирюльник взял пудреницу и стал пудрить голову Бекетова.

   — Довольно!.. — воскликнул Уильямс. — Этого намёка достаточно, чтобы дисциплина не могла считать себя оскорблённой, и в то же время не нарушена природная красота волос. Теперь ступайте, — обратился он к цирюльнику, — а то я боюсь, что полковнику придёт в голову что-либо изменить в этой искусной и совершенной причёске.

Парикмахер, собрав свои принадлежности, вышел.

Оставшись наедине с Бекетовым, Уильямс удобно расположился в кресле против юного адъютанта.

   — Как видите, я могу вам пригодиться, — улыбнулся он. — И в других случаях жизни мои советы могут оказаться полезными для вас: если я и не обладаю великим умом, зато имею опыт и мудрость, которые приобретаются только с годами и за которые приходится расплачиваться в молодости большими разочарованиями. Вам ещё не пришлось испытать разочарования, но если вы тем не менее примете моё предложение и захотите воспользоваться моими советами, то можете быть уверены, что вам во всём будет сопутствовать удача; ведь отвага юности в соединении с опытом и благоразумием зрелого возраста могут побороть всевозможные препятствия.

   — Вы очень добры, — ответил, всё ещё смущаясь, юноша, не понимавший в то же время, куда метит посол. — Я прямо не знаю, как благодарить вас за вашу любезность.

   — Лучшее доказательство вашей признательности, если вы будете следовать моим советам, — ответил посол, становясь серьёзным. — Вы стоите перед началом блестящей карьеры, которая может привести вас на самую высоту власти, и в то же время один ваш ложный шаг может низвергнуть вас в пропасть, из которой нельзя будет выбраться вновь на свет Божий.

— Я всегда буду признателен моей государыне, которая соблаговолила осыпать меня своими милостями, — тепло и искренне произнёс Бекетов, — и всегда защищу себя от опасностей тем, что буду верно и преданно служить ей; если же тем не менее мне придётся пострадать, я буду утешаться мыслью, что за мной нет никакой вины и я ни в чём не могу упрекнуть себя.

Сострадательная улыбка промелькнула на лице английского дипломата.

   — Такое сознание, конечно, очень хорошо, — проговорил он, — но только в философских сочинениях, в жизни же гораздо лучше стараться собрать вокруг себя побольше друзей, которые могли бы защитить вас от врагов.

   — У меня нет никаких врагов, дорогой сэр, — сказал Бекетов с такой чистосердечностью, что посол не мог не расхохотаться.

   — Простите мне мой смех, — проговорил Уильямс, — но ваш ответ доказывает только, в какой огромной степени вы нуждаетесь в моём совете. Достаточно, если я скажу вам, что в скором времени каждый придворный будет видеть в вас своего врага. Вашими врагами, во-первых, станут все те, которые поднимаются или стремятся подняться как можно выше по лестнице почестей и наград и которых вы обгоните, а те, которые стоят в данный момент выше вас, станут вашими врагами, как только вы возымеете намерение стать на их место или только осмелитесь не согласиться с их взглядами и пойти им наперекор.

Бекетов испуганно потупился, а затем, после краткого раздумья, сказал:

   — Но ведь каждый придворный относится дружелюбно ко мне и каждый старается быть со мною любезным, точно так же, как и я, со своей стороны, стараюсь, насколько могу, быть полезным и любезным по отношению к каждому.

   — Все эти любезные люди, — возразил посол, — обратятся в ваших врагов как раз в тот момент, когда вам особенно потребуется дружеское участие, и вам нужно будет особенно опасаться тех, которым вы сделали какое-нибудь добро, оказали какую-нибудь услугу; ведь человеческая натура ничем так не возмущается, как требованием морали — благодарить за оказанное добро. Одним словом, вам ради собственных интересов следует немедленно же создать вокруг себя мощный круг друзей, которые могли бы бороться за вас с вашими врагами. Я сам, — продолжал он, — должен буду при известных обстоятельствах стать вашим врагом. Теперь я питаю к вам чувство симпатии, но если вы не дадите мне возможности стать вашим другом, мне придётся обратиться в вашего врага.

   — Ах, Господи Боже мой, — воскликнул Бекетов, — я глубоко благодарен вам, ваше превосходительство, за ту симпатию, которую вы мне выказываете, и никогда не сделаю ничего такого, что оттолкнуло бы вас от меня.

   — Вы забываете, полковник, — сказал Уильямс, — что я не могу следовать одним только влечениям симпатии или антипатии, что я должен иметь в виду серьёзные цели и неуклонно и строго исполнять известные обязанности. Да и не только я один; все те, которые могли бы оказать вам своей дружбой действительную пользу и защитить вас от ваших врагов, преследуют определённые задачи.

   — Что же должен я сделать, чтобы заслужить ваше расположение и дружественную поддержку? — уже совсем печально спросил Бекетов.

   — О, не заслужить, а только получить, только получить её! — произнёс Уильямс, кланяясь Бекетову и сердечно пожимая его руку. — Вам не приходится добиваться моей сердечнейшей симпатии, так как вы в полной мере и степени уже владеете ею. И я буду совершенно безутешен, если мне станет невозможно фактически доказать вам при случае, насколько искренне я расположен к вам. Вы просите моего совета? Вот он, — продолжал посланник. — В данный момент весь двор, не считая мелких интриг, делится на два важнейших лагеря; из них каждый находится, в свою очередь, в связи с одним из двух враждебных центров, в которых сосредоточивается мировая политика Европы, переживающей острый политический кризис.

   — Мне совершенно неизвестно политическое положение Европы, сэр, — беспокойно и испуганно вставил Бекетов.

   — В вашем положении следовало бы познакомиться с ним, — сказал Уильямс, — да оно так несложно, что мне возможно будет разъяснить вам его в нескольких словах. Европа стоит на пороге больших войн. Обе великие державы Запада — Англия и Франция, — интересы которых во всём противоречат друг другу, старательно оспаривают друг у друга союзную помощь вашей императрицы. Одна из партий здешнего двора, во главе которой стоит обер-камергер Иван Шувалов, изо всех сил старается перетянуть императрицу на сторону Франции. Другая партия, душой которой является великий канцлер граф Бестужев, желает союза с моим державным повелителем.