Ноэл говорил ровно, со знанием дела, чувствовалось, что предмет этого разговора давно занимает ученого: - А защитное поле вокруг Верхнего Олимпа непрерывно и существует уже больше недели.

Ноэл обвел глазами собеседников: - К тому же, оно настолько мощно, что для его поддержки требуется громадное количество всех видов энергии, включая психическую. Я слышал, у вас там и Круг регулярно выплевывает в окружающий мир всякие гадости... Так вот. Гея не в состоянии непрерывно восстанавливать потери с той же скоростью, с которой они производятся. Получается дисбаланс: в одной точке энергетического поля планеты создается чудовищный отток необходимых для нормальной жизни сил. С другой стороны, в той же точке возникает огромное и слишком длительное усилие, противостоящее нормальной жизни. То есть, именно то напряжение, которое и может привести к катаклизму. Именно в этой конкретной точке. Нарушение психического равновесия провоцирует нарушение баланса электромагнитного и гравитационного. Могу предсказать: скоро начнутся землетрясения, наводнения...

Ноэл еще раз обвел всех глазами. Он уже воображал, что читает лекцию.

- Незадолго до... - ученый криво улыбнулся. - До мятежа мне пришлось поспорить с Кронотом... - Ноэл еще раз криво улыбнулся. - Который пытался доказать мне, что в Атлантиде, в принципе, все в порядке...

Ноэл горько покачал головой: - Я тогда, возможно, говорил слишком абстрактно: ведь еще ничего не было известно, да я и не прорицатель. Я только ученый... Но теперь точно знаю, о чем говорю.

Ученый вздохнул прежде, чем продолжать: - Когда-то люди пришли в этот мир материи и времени, обладая абсолютным знанием истины. Пришли, чтобы получить опыт. Тот самый опыт, что, присоединившись к знанию, превратит человека в Творца.

Ноэл вздохнул еще раз и с сомнением посмотрел на Зева. Казалось, он пытается определить, дорос ли тот до перевоплощения в Творца. - Но обо всем забыли. - В голосе ученого по-прежнему сквозила тихая горечь. - Об абсолютных истинах никто уже не вспоминает. Растеряли знание, перестали видеть цель. Застыли на месте, без движения вперед, без смысла. А тем немногим, кто хранит, не само знание - жалкие остатки, тем немногим, кто видит цель, помнит смысл, - той горсточке мыслителей не верят. Убийственно не верят.

- Ладно, хватит морочить голову, - проворчал Зев. - Начиная с того, что я при ней, - он снова показал подбородком на Касс. - Вообще говорить не желаю. Если надеетесь договориться - уберите эту... - Зев без стеснения уже просто указал на Касс пальцем. После этого он замолчал.

Девушка стеснённо посмотрела на Рамтея. По настороженному ответному взгляду она поняла: надо уходить. Рамтей проводил ее. Уже в дверях, он шепнул на прощание: - Я запретил им трогать твой дом. Там все должно быть цело. Еду и все необходимое пришлю сейчас же, следом за тобой.

Касс поблагодарила тоже почти беззучным шепотом.

Она поднялась в воздух, ничего не видя. Разочарование застилало глаза и билось в висках. Только бы доплестись домой, а там вымыться, уйти от тошнотворно засевшей в волосах вони, забыть о проклятой яме. И выспаться.

Со своей стоянки, едва успев приземлиться окончательно, Касс сразу увидела смутный, странно перемещавшийся свет в своем доме. Девушка догадалась: это мечется огонь в низком камине залы.

В доме кто-то был. Наверно, кто-то, чей собственный дом разгромили восставшие. Или незнакомые, скорее всего, агрессивные, пренебрегшие распоряжением Рамтея кентавры.

Касс, с трудом волоча отяжелевшие, будто ставшие гипсовыми, ноги, пошла к дверям.

- Если меня сейчас убьют... - промелькнуло в голове. - Никто не услышит. Не помешает, даже не узнает. И никакое приказание Рамтея не спасет. Была ученица оракула, милая маленькая женщина, смешно загребавшая ступнями внутрь - и вот уже лишь едва заметный отпечаток в ауре Геи. Слабый образ, призрак, легкий дымок. Дрожит, тает, растворяется в атмосфере, - и конец: вообще ничего. Дышала ли волшебным воздухом города Посейдониса Прекрасная Дева Касс? Существовал ли вообще на свете могущественный город Посейдонис? Правда ли, что когда-то на Гее, на пороге вечности утонула страна по имени Атлантида?

Девушка, замерев, стояла в трех шагах от собственного дома.

Чувство надвигавшегося ужаса душной волной накрыло ее с головой. "Глупости это все, сплошные эмоции. Долго я буду так стоять?"

Она страшилась сдвинуться с места. - Хорошо, если сразу убьют, а если не сразу? Если сначала изнасилуют? Смешно, кому я нужна, ямой же пахнет?

Касс осторожно принюхалась к себе, морщась от отвращения. Потом улыбнулась своему ребячеству, пытаясь хоть сколько-нибудь подбодрить самое себя: - А ты, оказывается, трусиха, Прекрасная Дева Касс!

Ее окатила новая волна страха: - А вдруг замучают, но не сразу до смерти? Вдруг долго будут мучить?

Прошло несколько минут. Она все еще колебалась войти.

О Творцы, как не стыдно! Девушка заставила себя сделать крохотный шаг, но сейчас же опять застыла в жутком ожидании. А вдруг в доме сатиры Баала? Вдруг это Зев приказал превратить меня в машину! Этот способен... И глазом не моргнет. В наказание за Горна...

Внезапно дверь стремительно распахнулась. Касс отпрянула, но тут же, просияв, всем своим существом рванулась вперед.

На пороге стоял Уэшеми. Чисто вымытая шея просматривалась из белоснежной свежей хламиды. На шее трепетала тонкая голубая жилка. Лицо поэта осветилось радостной мальчишеской улыбкой. Капризно изогнутая верхняя губа нелепо выдавалась вперед над нижней, придавая всему его облику по-детски упрямое выражение. В зеленых глазах мерцала загадочная смесь: ожидание, чуть-чуть смущение, немножко неловкость, немножко напряжение... Или это была только радость...

- Я ждал тебя, - сказал Уэшеми. - Ну, наконец.

Он протянул к ней руки.

В воздухе все еще висели мелко рассеянные искорки влаги. Они представлялись такими же злобными, каким обернулся этот серый холодный мир, мрачно поджидавший на выходе и не предвещавший ничего хорошего. И влагой-то называть вредные крупицы измороси как-то неловко... Ведь они даже не собираются в капельки, чтобы соскользнуть вниз. Только больно кусают, царапают, прокалывают кожу, особенно остро задевая нервы на щеках, а потом тут же исчезают, будто приснились.

Означать эта мокрая серость могла одно: осень все еще тянулась. Сколько же времени семью промучили в тюрьме? Верно говорят, дни на свободе бегут быстрее. Казалось, пора бы уже закончиться муторному безнадежному преддверию зимы...

Впрочем, та осень, возможно, и закончилась год назад. Или не год, а много веков назад? Кто знает, сколько времени прошло с того рокового дня? С той тайной субботы за столом, на котором мама не осмелилась зажечь свечи. Перед Инквизицией следовало дрожать гораздо сильней, чем перед Богом.

В наглухо закрытом от посторонних взглядов доме марранов в тот вечер не пахло ни сдобной халой, ни куриным бульоном, ни сладким вином... Все, что разрешили себе от субботы в этом доме, была свежая белая скатерть да быстрая, тихим шепотом, неразборчивая молитва матери. И чего оказалось достаточно, чтобы суббота стала последней для семьи.

Все же интересно, - подумала Сара: - Та осень, а если не та, то которая по счету? Или всё-таки уже зима? Во всяком случае, что не лето, не весна, - это определенно.

Когда молодая женщина, зажмурившись от показавшегося ей ярким несчастного, будто украденного у солнца света, кое-как выбралась на улицу, в лицо ей ударила холодная воздушная волна. Но снега не было. Значит, который бы это ни был год, настоящая зима, по-прежнему, как тогда, еще не начиналась.

Земля, сморщенная от сырости и озноба, похожая на недовольное старушечье лицо, чуть ли не ежилась от холода. Саре, как замерзшей этой земле, ужасно хотелось снега.