К тому же, померк свет: сначала посерело, а потом стало совсем темно. И сделалось трудно дышать: воздух заполнился пылью, горячей, густой, черной. Наконец, в моторе что-то задребезжало и взорвалось. Аэробиль начал падать. В это время горы дали очередной крен и аэробиль звонко стукнулся крылом о твердое. От сильного удара Рамтей раскинул руки и потерял сознание.

Гигант очнулся от боли, которая мучила его и одновременно баюкала. Он не мог ничего видеть, но не это было самое страшное. Самое страшное было то, что Рамтей оказался не в состоянии шевельнуть ни ногой, ни рукой: неведомые силы насмерть приклеили его к опоре.

Скорее всего, это была скала: атлет был прижат спиной к чему-то твердому. Впереди же и внизу чувствовалось открытое пространство. Рамтей не мог видеть: было по-прежнему темно.

В голову пришла одна-единственная догадка, одно-единственное объяснение происшедшему: во время удара пилота выбросило из аэробиля в эту мелкую нишу, а руки и ноги завалило камнями.

Все еще живой, но беспомощный, как младенец, могучий исполин Рамтей не имел возможности пошевелиться, потому что висел, самой природой прикованный к скале над бездонной черной пропастью.

Должен был пройти не один день, пока его разыщет Фест. И еще дни и дни, пока Зев решится, наконец послать помощь.

Напоследок, Касс услыхала странный клекот и шелест. Уже на выходе из транса она поняла: это летел неведомо откуда взявшийся огромный орел... Летел, почуяв легкую добычу, прямо на Рамтея...

Как предупредить брата Зева, Касс не знала. Да и что она могла сказать ему: "Никогда в жизни не летай больше"? Да он просто посмеется над ней. Надо рассказать, что она видела, а он пусть решает сам.

Но ведь, если он поверит, то потом все время будет ждать, мучиться... Сам же бросил Зеву: "Думай, жди и мучайся".

Рамтей не Зев: он силен и, возможно, примет правильное решение, располагая сведениями заранее... Опять-таки держаться подальше от аэробиля? Каким бы оно ни было, это будет его решение! Скорее всего, он просто посмеется над ней... Что ж... Все-таки, она должна рассказать... Или лучше не надо ему знать? Хотела бы она сама ведать, когда и каким будет ее конец? Или, наоборот, не хотела бы?

После долгих размышлений Касс решила позвонить Рамтею и без обиняков рассказать ему о своем видении, предупредив, что она ни в чем не уверена... Девушка набрала номер и несколько минут говорила в пустоту, просила Рамтея ответить ей. Но гигант не отвечал: не желал разговаривать, а может, его не было дома.

Вообще-то стоило все хорошенько обдумать. Все, что Касс увидела, услышала и прочувствовала за последние дни.

Она попыталась вспомнить, с чего все началось. Было ли началом видение Лона? Предсказание Ноэла? Встреча с Рамтеем в Веселом Гроте? Разговор с Легой? Знакомство с Уэшеми?

Ах да, вот оно что: Уэшеми... Касс вспомнила певца и мгновенно опять заныло в низу живота, заколотилось в груди. Значит, вот так это бывает... О чем бы ни думала она, мысли ее все равно переключались на Уэшеми... Интересно, сам он сказал бы Рамтею или промолчал...

Принять бессмертие или отвергнуть? В красоте смысл жизни, поёт Лон. В борьбе, утверждает Рамтей. В случайности, бормочет Эрида. В страдании, вздыхает кентавр Горн. В высокой любви эго, говорила Лега. Или, не в том, не в другом и не в третьем, а в чем тогда?

Поделитесь раздумьями, Прекрасная Дева Касс, скажите честно и глубокомысленно: "В любви, конечно, в любви". Ах, до чего же неприятно прослыть сентиментальной. Это ведь Лоновская строчка: "А о любви молчать, молчать, молчать..." Можно ведь и молчать глубокомысленно...

"Для чего все?" - Касс чувствовала, как гложет её неясная тоска. Зачем и кто все это придумал? Придумал и воплотил? Создал... Неужели... Случай? Это не мог быть Случай, ведь на то он и случай, чтобы его нельзя было предвидеть... Предугадать... Жизнь, смерть, добро, зло - это происходит для чего-то и почему-то... И подчиняется конкретному закону... Конкретным законам... Зачем я пришла в этот мир? Что-то исполнить? Понять? Искупить? Нет, не случайно, нет, не просто так - для чего-то. Нужного и определенного.

А потом она, обмирая от смутных предчувствий, опять вспомнила: "Уэшеми". Теперь она ясно видела образ поэта: тот играл на тере и пел высоким голосом, бившимся у него в горле и у нее в душе.

Про правду и ложь, про суету и про четырех птиц, которые умирают от обмана, улетают от обиды. Умирают только потому, что кто-то кого-то обманул... Исчезают только потому, что кто-то кого-то обидел...

А, может, это и есть то самое, тот самый высший закон и смысл? Честь и жалость, которые умирают от неправды? Совесть и верность, которые улетают от обиды?

Уэшеми, безусловно, знает... Да, Касс уверена: он знает нечто такое, чего не знает никто другой... Что-то открыто ему, что скрыто от остальных...

Но причем тут Эрида? Это не могло быть настолько примитивно, это не вязалось с ним. Ведь не мог он от безделья, от тоски, от скуки? Неужели, мог? Неужели, нельзя иначе и плоть требует своего?

А потом неожиданно пришли покой и тепло.

"Настоящая любовь спокойна и светла", - вспомнила она слова Орфея. - Ах, прости, Орф. Ты - еще не ты. Тебе еще только предстоит стать Орфеем, а вот тогда...

И, уже засыпая, радостно подумала: неважно, что они все считают. Лон, Рамтей, бессмертие, справедливость, гармония - все это прекрасно, но не для всех приемлемо одно и то же. У каждого свои дороги. И у нее своя. Вот-вот она разберёт паутину своих путей, вот-вот догадается, куда идет и зачем.

Впрочем, одно Касс уже поняла: она, правда, не знала точно, наяву ли поняла, или это ей уже приснилось. Но, во сне или наяву - не столь важно. Важнее всего для нее, цель, причина и смысл ее существования - не вдохновлять, не бороться, не наслаждаться и не страдать, а любить. "А о любви молчать, молчать, молчать"... Вот пусть Лон и помолчит, она же будет бесконечное количество раз, на все лады повторять, петь, примерять к себе это слово. Она будет холить и лелеять свою любовь.

К Уэшеми.

Кассандра, разумеется, не собиралась подсматривать, но так уж получилось. Вышло совершенно случайно, само собой. Заметив брата, царевна почему-то не сразу решилась окликнуть его, поэтому выдавать своё присутствие теперь было неловко. Глазеть в таких ситуациях тоже, наверно, неудобно, даже, пожалуй, непристойно... Но что делать? Исчезнуть? А этого как раз очень не хотелось. Любопытство держало на месте крепко.

Она не знала Париса в детстве, разве что только из своих видений, а теперь он внезапно возник в реальности. Появился откуда-то с холмов Иды незнакомый взрослый мужчина и оказался ее братом. Нет, Кассандра не могла исчезнуть, не желала и отрыть своё присутствие: он слишком интересовал ее.

И девушка все смотрела и смотрела. Сколько прошло времени, она не знала, но чувствовала, что прячется довольно долго. Исподтишка, царевна следила за старшим братом, не отваживаясь пока открыться ни словом, ни движением.

Спектакль, который наедине с собой разыгрывал Парис, казался Кассандре трогательным и, конечно, очень смешным: охорашиваться перед зеркалом пристало гетере, но мужчине? Тем более, царевичу, пусть даже он прекрасен. Ах, как хорош собой оказался он наяву, этот украденный в первую же неделю своей жизни, найденный только сегодня брат.

Тот же довольно улыбался, разглядывая в зеркале себя, вчера еще безвестного пастуха, сегодня - обожаемого Илионом царского сына. О, каким счастьем улыбнулось ему это "сегодня", взметнув на высоту героя, победителя игр, любимца всей Трои! Парис упивался каждым моментом этого сказочного дня. Внезапная слава приводила его в восторг. А невиданная роскошь... А царские одежды... Вчерашнему пастуху определенно нравились шелковые, расшитые золотом шаровары, изящная золотая диадема... Особенно - центр, украшенный семью рубинами, которые мерцали и переливались так, будто их насчитывалось не семь, а семьсот семьдесят семь...