- Ты говоришь уверенно, неужели действительно знаешь? - недоверчиво произнес Парис
- Может, и знаю. Или ты забыл: я - вещая?
- Что же ты видишь - разрушение?
- Я вижу чужие корабли, - прошептала царевна.
Она смотрела сквозь ставни и стены куда-то, в неведомую даль. В выражении девушки теперь угадывалась смертная тоска.
- Я вижу вражеские костры на берегу: их великое множество. Я вижу смерть, рабство, разрушение. Войну и горе. - Кассандра всплеснула руками и закричала во весь голос: - О Боги, сколько горя я вижу!
Тогда Парис стал успокаивать ее. Он обнимал ее, гладил по лицу, целовал то в глаза, то в щеки. Он был ласков, нежен и добр. Но он, конечно же, конечно, не верил ей.
- Ну что ты, девочка, - говорил царевич. - Троя сильна. Мы не допустим... Взгляни хорошенько: нет кораблей, нет костров... Море тихо, прекрасно... Волны его легки, спокойны, ничто не предвещает беды. Ты ошиблась, тебе померещилось, сестра: видно, Аполлон слишком напугал тебя. Разве может любовь вызвать войну? Любовь должна приносить счастье - не войны...
В ответ на последние слова Кассандра вздрогнула всем телом.
- Мало ли, где и с кем ходит страшная Энюо... Эрида тоже ходит с Афродитой, значит ли это, что любовь вносит в жизнь раздоры? - продолжал рассуждать Парис. А боги войны, Афина и Арес... Так что ж? Просто, все они - дети Зевса, все они - бессмертные боги, все они вместе... К тому же, - царевич опустил голову и прошептал: - Нет у меня никакой любви, ни божественной, ни человеческой... Наверно, я провинился перед Афродитой...
Царевна слушала и всхлипывала все тише.
- Иногда я смотрю на себя, как будто вижу со стороны. - вслух размышлял Парис. - Нет недостатков в моем теле. Нет изъяна в моем лице. И скроен я ладно...
- Ты прекрасен, - восхищённо прошептала Кассандра.
- А любви нет. Наверно, я все-таки провинился перед Афродитой... Раз она забыла обо мне...
- А нимфа Юнона? - напомнила Кассандра. - Разве не проводил ты с ней дни и часы? Разве не ласкали вы друг друга, не обещали друг другу вечной верности? Вспомни, разве не любит она тебя?
- Да разве это... - начал было Парис, но спохватился: - Ты-то откуда знаешь! - Я бы очень удивился, если бы оказалось, что сплетни пастухов проникают в царские дворцы так же легко, как жизнь из этих дворцов превращается в досужую болтовню хижин...
Сентиментальная печаль, разлившаяся по его лицу, быстро уступила место любопытству. Впрочем, так же, как впускать Юнону в жизнь настоящую, он считал ниже своего достоинства отказываться от существования нимфы в жизни прошлой. Но отношения, сложившиеся у пастуха на холмах Иды, следовало заменить новыми, отношениями царевича Трои, поэтому афишировать семье былую привязанность Парис не рвался.
Сестра смотрела на него выразительно. Неужели она действительно видела скрытое? Быть не может. Скорее, всё-таки сплетни...
- Подумаешь - нимфа... - царевич рассеянно покачал головой. - Не то...
"Бедная Юнона", - думала вещунья. - В один день любимый отказался от неё. Стоило ему только стать принцем. А если бы он стал бессмертным Богом? Нет, это не имеет значения: хоть пастух, хоть царский сын, хоть сам Аполлон...
- Но слышал я... - перебил мысли сестры Парис и лицо его странно изменилось: - Прекрасней всех женщин в мире, подобие самой Афродиты на земле, - царица Спарты... И так же умна, как прекрасна. И так же добра и нежна...
- Что ты! - испугалась Кассандра. Она давно поняла, к чему идет весь этот разговор. Знала, бесполезно, но все же решила попробовать, отговорить, убедить брата: - Ведь Елена замужем.
- Ну и пусть. Мне нет дела до ее мужа.
- Не можешь же ты жениться на той, у которой есть муж! - убеждала брата царевна.
- Не знаю, кто там у нее есть.
В голосе Париса звучало теперь холодное упрямство. - Не желаю знать. Знаю только: царица Спарты - прекраснейшая женщина в мире. Она достойна меня. Я хочу увидеть ее и увижу.
Глаза Париса засверкали: он уже мысленно видел Елену, а рядом себя. Он уже чувствовал себя обладателем самой прекрасной женщины в мире.
- Хотя бы она была замужем за всеми мужьями на свете, я увижу ее, мою мечту! - воскликнул царевич. - Чего бы мне это не стоило, я увижу золотокудрую Елену.
- Нет! -закричала вещая девушка. - Нет, нет, нет! - захлебываясь собственным криком, повторяла она.
Тело Кассандры билось в рыданиях, она не могла произнести ни слова, кроме этого короткого "Нет". И как ни напрягалась: отчаянно, бешено, - крик ее выходил совершенно беззвучным.
Рот усердно работал мускулами губ, пытался образовать и вытолкнуть, выкричать это "Нет!" Но несмотря на сумасшедшие старания рта ничего не получалось: у ведуньи больше не было голоса. Даже шепота не вылетало из онемевшего горла троянской царевны Кассандры.
От бессильного напряжения тело покрылось холодным потом. Изо всех сил она старалась очнуться или хотя бы обрести голос. В конце концов, ясновидящая заорала: надрывно, громко, страшно. И, услыхав собственный вопль, наполовину очнулась.
Первые несколько минут Касс не могла открыть глаза. Мир на высокой скорости кружился вокруг в одном направлении.
Разумом вещунья понимала, что вроде бы приходит в себя, но все еще не могла пошевелить ни ногой, ни рукой. Значит, никак не могла окончательно выйти из транса. Ко всему прочему, то ли от усталости, то ли от безнадёжных предчувствий, то ли от стремительного движения вокруг, то ли от всего вместе, безжалостно тошнило.
Касс стала заставлять себя сконцентрироваться. Она мысленно упиралась плечами и ногами в углы, локтями цеплялась за стены. Потом представляла себе, как напрягаются мускулы, пытаясь затормозить обращение комнаты. Постепенно, коловращение действительно замедлило ход. Через некоторое время, оно наконец, прекратилось совсем.
Еще через несколько минут Касс смогла открыть глаза. Попробовала приподняться, каждое движение доставалось с трудом. Нечеловеческим усилием вещунья высунула из-под покрывала ноги, дотянулась носком правой до пола. Отдохнула. Поставила на пол правую ступню, подтянула к ней левую. После этого опять пришлось отдыхать. Кое-как, помогая себе руками, девушка вылезла из постели.
Но и тогда, когда она, как будто, окончательно пришла в себя, ей долго казалось, что все вот-вот начнет кружиться снова. На всякий случай Касс даже стала балансировать руками. Медленно, чуть ли не кряхтя от напряжения, она вышла на веранду, так же медленно подошла к башенке-лекарю. С трудом натянула поверх ночного наряда лечебное одеяние: шлем и комбинезон; втиснулась внутрь кабинки и рухнула. Тяжело дыша, глядела вверх, на хрустальную крышу. Прислушивалась, как взмывает к специальному выходу на макушке шлема и постепенно изгоняется черным потоком больная энергия, а взамен через входы комбинезона в каждую чакру тела вливается здоровая. Касс не знала, сколько прошло времени прежде, чем почувствовала первые уколы. Незаметно они участились и превратились в трепет, наконец, сменились жжением, возбудившим приятные, слаженные, в унисон со вселенной вибрации в больших и малых энергетических точках ступней, ладоней, затылка и лица, наконец, - и всего тела. Все системы организма перезаряжались, обновлялись, выздоравливали.
Закончив процесс излечения, Касс, уже без напряжения, содрала комбинезон и сбросила шлем, а затем ровно, почти легко пошла к бассейну.
Стоя на краю, скинула ночную хламиду, нагая вошла в воду. Постояла на одной ступеньке по щиколотку в воде, потом на другой, по колено. Наконец, опустилась совсем, вздрогнула всем телом, и уже тогда окончательно поняла, что совсем избавилась от остатков болезни. Или, может, ещё осталась только лёгкая усталость... Девушка оттолкнулась ногами от дна бассейна и поплыла.
Теперь во всём ощущались скользкота и духота ночи: куда только делся чудный, пропахший маттиолой вечер. Звезды пропали, небо давило сверху и казалось тяжелым, черным, каким-то мутным, как дно опрокинутого котла. Без луны и звезд, это небо, внезапно ставшее жутким, выглядело почти плоским, ненастоящим, будто нарисованным.
