Однако запорожцы уже потянулись к своим куреням, виднеющимся за версту, над оврагом, густо обставленным возами с поднятыми в небо длинными сверкающими оглоблями. Шведы, выстроившись вдоль дороги, продвижению не мешали.

А там, в лагере, с самого высокого места размахивал руками старый Петрило:

   — Товариство! Нас называют здрайцами! Моё старое сердце болит от таких слов! Всего наслушался за жизнь, а этого не вынесу! Хотя мне уже всё равно и никто на земле не будет терзаться моим стыдом! А среди вас много молодых, у кого есть дети да родственники! Спокон веку запорожцы защищали Украину, а теперь? Думали мы с людьми быть, а получается, много нашего люда воюет против захватчиков, да не мы! Как же так вышло, что лихие люди нас обманули?

Частые слёзы оросили исхудавшее лицо старика, до этого времени всегда спокойное. Ударил шапкой о землю, упал на неё...

Отыскались ещё говоруны. Показывали в сторону Днепра, за синий лесок. Туда... От таких слов за спиной у каждого вырастали крылья.

   — Товариство! — крикнул и свои слова Марко с высокого воза на высоком месте. — И мы для своей земли хотели что-то сделать. Ещё не поздно, сечевики!

Есаулы находились невдалеке от крикунов, кто на коне, а кто на земле, какие-то растерянные, сабли и нагайки в руках без движения.

Тем временем доносчики дали знать Гордиенку. Он прискакал без охраны. Хитрый атаман сразу смекнул, на что решаются казаки, чем всё это пахнет для него лично, поэтому не горячился, слушал, поддакивал и пускал слезу, а сам оглядывался, как загнанный волк, окружённый на овчарне мужиками с кольями. Некоторые сечевики начинали его понимать. Он здесь, а Сечь избирает нового кошевого, хитрющего казака Сорочинского. И того Сорочинского поддерживает Меншиков — не без царского указа. Не отстал Меншиков от царя. То поклёпы одни на него.

   — Идём отсюда! — завопил кто-то. — На Сечь! Там, на нашей матери, всё решим! Там Сорочинский посоветует!

   — Идём! — поддержали мигом, бросились неизвестно куда, лишь бы что-то ухватить на дорогу, а более всего — оружие. Примчались к возам. Собирали обозы, запрягали коней. Демьян Копысточка стремился поставить свой воз первым. Но пока собирались, на холмах завиделось очень много шведского войска. И на холмах, и на лесных полянах, на дорогах — везде.

Правда, горячие головы не заботились о том — пусть! Что запорожцам шведы? Запорожцы — люди вольные. Захотели — пришли. Захотели — прочь! Так всегда было.

Многозначительно посматривали казаки друг на друга, помалкивали, лишь бы швед не узнал о тайных надеждах.

Из-за шведских рядов тем временем в окружении генеральной старшины вынырнул Мазепа. Вокруг — пузатые музыканты. Развёрнуты знамёна, которые так красиво раскачиваются на тёплом весеннем ветру.

Да запорожцы и перед Мазепой не станут таиться.

   — Не враги мы нашей земле! — вновь на возу Петрило. Таким его и не примечали раньше. Рука не отрывается от сабли. — Пан гетман! Мы уходим!

   — Уходим! — закричали запорожцы. — Силой прорвёмся! Нашей земле — горе!

Есаулы сняли Мазепу с коня и поставили на запорожский воз. Он долго откашливался. Марко стоял рядом и видел, как шевелится острый сухой подбородок.

Удивительно, до чего не похож гетман на того мудреца, которого намалевал Петрусь. Вроде бы это отец намалёванному, к тому же очень хитрый и злой.

Мазепа долго утирал вышитым платочком усы, потом заговорил взволнованным голосом. Все притихли. Рядом с Мазепой нет даже сердюков. Если бы сердюки, кто бы слушал? А так, может, и разумное что насоветует? Старый человек.

Речь получилась хоть недлинная, но медленная.

   — Товариство! И я не враг нашей великой мученице — нашей родной земле, нашей Украине! — И слезу пустил, и снова утирал её вышитым платочком, долго прятал платочек в карман красного жупана. — Потерпите, умоляю вас! Вот возьмут шведы Полтаву — король вас щедро наградит!

   — Пусть! А мы поедем! Враки! У царя будем солдатами, а здесь — быдлом!

   — Враки! — закричал и Марко. — Враки всё!

Есаулы уговаривали, щёлкая нагайками:

   — Опомнитесь, дураки! Оглянитесь!

Вот оно что. Пока Мазепа говорил — шведы поставили на холмах пушки. Шведская драгуния сверкает саблями, только подай ей знак!

Дождались. Остывали горячие головы от Мазепиных хитростей да прыткости.

Гордиенко уже переиначил голос — тоже умеет пустить слезу, как и Мазепа. Теперь он оттеснил Мазепу, зычно командуя:

   — Расходитесь! По своим куреням! Быстрее!

Шведские драгуны окружили каждый курень. Так, в окружении, должны были отправиться казаки на свои места, копать снова землю.

Марко, от виденного, сгорбился. Не время было говорить. Он покосился на Мазепу — и от злости и беспомощности плюнул на землю.

А казаки, бредя в пыли, которую вздымали нарочно, перешёптывались, что враги успели схватить самых горячих. Уже связаны руки старому Петрилу. Во многих сражениях побывал старик, во стольких походах, возвратился с Дона, а вот... Демьян Копысточка — тот первый побежал с лопатой. У шведов сила сейчас. Нужно было раньше думать своими головами. Разрешили изменникам продать такую силу захватчикам...

Один Марко в запылённой толпе, кажется, ещё не совсем упал духом. Приключение будто лишь усилило в нём веру, что ещё можно чем-то помочь себе и товарищам. Пока живёшь — надейся.

Вслед за шведами к Полтаве стягивались русские войска. Они заняли за Ворсклой всю низменность, гуще всего сосредоточившись возле села Крутой Берег. Королевским войскам, что хозяйничали на землях вдоль правого берега, стремясь не подпускать супротивника к своим укреплениям, была на руку заболоченность речной долины. Ворскла и Коломак, сливающийся с ней, наделали столько веток, что среди них заплутает даже местный житель, а уж провести там войско с обозом да с тяжёлыми пушками, пока ещё не спали весенние воды, — задание чрезвычайное. С высоты будет сразу замечено усиленное передвижение.

Однако земля с каждым днём подсыхала. Речки начинали входить в свои пределы, и за Ворсклу от русских посылались партии казаков и хлопов. Небольшие отряды украдкой пересекали воду, пробирались кустами, лозами, приречными зарослями. Еженощно на высоком берегу вспыхивали пожары и слышался шальной топот копыт, после чего взрывалась долгая перестрелка. Не было покоя даже в местечке Великие Будища, где король держал возле себя своих самых значительных генералов.

Денис, а с ним и Петрусь часто переправлялись на шведский берег, иногда оставались там на несколько ночей — днём прятались в густой зелени, в оврагах; возвращаясь назад, каждый раз жадно всматривались туда, где за лесом, за чёткими башнями Крестовоздвиженского монастыря прорезалась Полтава. Петрусь представлял, какие чудесные дали открываются с монастырского подворья. Когда-то хлопца пьянили мысли о монастырской жизни — можно спокойно малевать! Но теперь подобные мысли не волновали.

Полтава стояла прочно. Приступы шведов каждый раз получались неудачными, и наконец король приказал вгрызаться под крепостные валы, чтобы засыпать в подкоп порох. После взрыва в прорыв проникнут королевские войска. Защитникам никак не определить, где именно производится подкоп. Люди, сумевшие выйти из крепости, передавали просьбы коменданта любой ценой узнать о месте подземных работ. Тогда из крепости поведут встречный подкоп. Ночами к звукам в шведском стане прислушивались многие уши, но всё напрасно: с такими делами тщательно таятся.

А в начале мая царские войска переправились через Ворсклу в нескольких местах и ударили на город Опошно. Там долго гремели бои. Денис Журбенко надеялся, что и его сотню перебросят в те места, но на неё, оказалось, возлагали иное, ответственное и нелёгкое дело.

В июне на берегах Ворсклы обнажился белый песок. Ожило остроконечное «татарское зелье». Повыбивал трубочки зелёный камыш. Ночью над водою рождались лёгкие туманы. Кричали изредка птицы, и совсем не было покоя лягушкам. Прогретая за день вода уже не успевала остыть за ночь. Лето начиналось жарою, подтверждая убеждения старых людей: как зимой намёрзнешься, так летом пропотеешь.