— Девка будет работать во дворе. Есть гетманский универсал. А что мирно разговариваю с тобою — так это из уважения к твоему покойному отцу, земля ему пухом. И для тебя полно работы. Иди и подумай.

Сердюки да надворные казаки — те же самые, наверно, которые схватили Галю в овраге, куда она направилась набрать воды, только на миг оторвавшись от Журбихи, — вытолкали гостя из чисто подметённого двора, заставленного возами, возвратили недавно отобранного коня:

   — Езжай... Смотри, ты такой худой — ветер свалит... Ха-ха-ха!

Ну, что делать? Если бы рядом Степан, Денис, Марко... Нужно попросить Яценко, пусть напишет царю. Решено!

Конь уже двинулся к гадячскому битому шляху, но в Чернодубе ударили в било. Петрусь оглянулся. С полей бегут к хатам люди, сверкают косы да серпы, мелькают дубины. Над панским поместьем поднимается чёрный дым...

В панском подворье как раз сцепились двое всадников: широкоплечий сердюк и незнакомый рыжий человек, подстриженный под макитру, будто где-то уже виденный, как и этот сердюк. Сердюк, конечно, из тех, кто недавно смеялся и поддакивал Гузго.

   — Вот тебе, подлиза! — кричал рыжий, до ушей раскрывая свой рот.

   — А это тебе, голодранец! — хрипел сердюк, брызгая слюною.

На выручку рыжему бросился огромный всадник в красном жупане. После удачного сабельного удара сердюк мешком свалился на песок. Освобождённый конь его вздыбился на задние ноги, будто ослеплённый, — отбросил сумасшедшим движением в сторону Петрусева коня.

   — Оце! Держите коня!

Огромного всадника узнает каждый: батько Голый! Журбиха говорила, что недалеко от Чернодуба замечены гультяи. Правда. Рыжий — это же гультяй Кирило...

   — Эх, вражий сын!

От батька Голого Петруся отделила кучка всадников, но через несколько мгновений он всё-таки приблизился к знакомому крыльцу — там снова стоял управитель, только уже покорный гультяям. Кирило, батьков побратим, содрал с управителя смушковую шапку, смял её в ладонях и со свистом швырнул в толпу.

   — Поклонись громаде!

   — Обижал людей? — снова обратил на себя всеобщее внимание батько Голый.

   — Зверь! — завизжал из толпы Панько Цыбуля. Он дрожал, приближаясь с вилами к своему давнему врагу, а тот закрыл руками бледное лицо, прячась за Кирилову спину. — За все обиды его стоит убить! На кол! День и ночь заставлял работать на Гусака!

   — На кол! — ярился народ.

   — На кол! На кол!

Цыбуля убил бы управителя, да ему дорогу преградил батько Голый.

   — Обожди! И так Мазепа пишет о нас царю, будто беззаконие чиним! А мы людей защищаем. Оце... Знаю этого управителя. Перед всеми говорю: будет ещё кривда — повешу на дереве! А сейчас берите, люди, что только видите! Это ваше добро! Замки все сбиты!

Народ с радостью бросился исполнять приказ.

Петрусь предстал перед атаманом:

   — Батько! Прикажите отпустить сироту!

   — Ого! — удивился батько. — Маляр? Да узнаю, узнаю, подходи! Сироту? Кто запер?

   — Он! Ей-богу, он, маляр! — заорал рыжий Кирило, тоже бросаясь с объятиями.

   — Сироту Галю отпустите! — еле слышно промолвил Петрусь уже в крепких батьковых объятиях.

Гузь, не дожидаясь приказа, кивнул старой наймичке, стоявшей на крыльце со связкою громыхающих ключей, — она куда-то сходила, раскачиваясь на толстых ногах, и возвратилась с Галей.

   — Петрусь! — Галя прижалась к нему, словно к брату. Он не успел ответить и на батьков вопрос: «Твоя невеста? Славная дивчина!» Он смотрел в девичьи глаза. И Галя ничего не сумела поведать, потому что над панским двором раздался крик рыжего Кирила:

   — Сердюки на дороге из Гадяча! Полк!..

Чернодубцы посыпались из панского двора, таща за собою всё, что успели прихватить. Хотелось понадёжней спрятать.

Батько Голый не испугался. Не впервые встречаться с врагами. Но если целый полк... Властно крикнул:

   — Хлопцы! В дорогу!

Потом Петрусю:

   — И тебе надо с нами! Ничего не добился у гетмана... Девушку бери с собою, не обидим! А здесь может случиться по-всякому.

Гультяи выводили из конюшен коней, сбивая их в табун. На возы укладывали барахло, которое не успели унести чернодубцы.

Гузь зловеще глядел на всё происходящее с высокого крыльца, однако не сказал ни слова, помня предупреждения атамана.

Петрусь сдавил Гале руку. Бросился выбирать для неё коня.

Где-то уже пробовали голоса молодые петухи. Где-то ревел скот.

Выйдя из мужицкой избы, царь послал драгунские разъезды с приказом сержантам узнать, тщательно ли исполняют жители указ об оголожении местности.

Разъезды растаяли в тумане.

Перегоняют ли там скот, или же хозяевам безразлично то, что вот-вот приблизятся шведы?

Не один хлоп отдал под батогами Богу душу... Сколько их умерло в болотах на берегах Невы? Сколько, дураков, порублено и повешено за непокорность? Хоть бы и на Дону, где Булавин таки поднял новый бунт! На Дону теперь войска во главе с князем Василием Долгоруким, родным братом убитого бунтовщиками князя Юрия Долгорукого. Смута продолжается, хотя Булавина уже нет на свете. Даст Бог — родятся новые хлопы. Ценен среди них только тот, который научен военному делу. А ещё жаль утраченных пушек. Жаль больше прочего. Выплавить металл. Изготовить стволы. Изготовить новые ружья. Пушек мало вообще. Никите Демидову каждый день посылаются депеши: давай металл... Но где тонко — там и рвётся. Строго наказан генерал Репнин — будет другим наука. За плохое взаимодействие и взаимовыручку под Головчином, на реке Бабич, получил порицание и генерал Алларт.

Царь немного постоял в крестьянском дворе, убеждаясь, что здешние жители заранее оставили обжитые места. Огороды вытоптаны, поля сжаты. Везде кучи пепла. Много лошадиных и коровьих следов. Всё угнано в лес. В этом селе надёжный войт.

Между деревьями запылали полосы солнечного света. Лес просыпался. Свет добрался до пушек. Сверкающие стволы слепили глаза. Солдаты спали в пустых избах, во дворах, под заборами, на брёвнах, на траве. Пока нет команды — будут спать. Пусть день на дворе, пусть ночь.

Выйдя за ворота, сделанные из таких могучих брёвен, что за ними можно выдержать осаду, царь заранее подавал предупредительные знаки, чтобы часовые не драли понапрасну горло. Колонна, пробираясь лесами и болотами, не потеряла ни одной пушки и ни одного солдата. А в колонне три полка из дивизии фельдмаршала Шереметева. Они счастливо оторвались даже от конных разъездов супротивника. Солдатам — отдых.

Но куда направляется король?

Пока шведы стояли в Могилёве, царь следил за их действиями из городка Горки. Войско, заслоняя дороги на Москву, готово ежечасно выступить туда, куда направится супротивник. Шведы в первых числах августа, неожиданно переправившись через Днепр, двинулись на юго-восток, к городу Черикову. Избранное направление свидетельствовало, что умершего на допросе в Дзенцеловичах человека воистину прислал курфюрст Август: король Карл рвётся к Москве! Царь тотчас же двинул главные силы к городу Мстиславлю, одновременно опасаясь, что король каким-то образом очутился позади русских, как уже не раз получалось в Польше. Отряды лёгкой кавалерии, вместе с гетманскими казаками, рассыпались на огромных просторах, тревожа шведов на марше, поджигая строения, что служат им убежищами, мешая продвигаться вперёд, особенно на переправах. Вскоре стало известно, что король от Черикова повернул снова на север, пробует форсировать реку Сож. Однако шведская армия так растянулась по лесам, что никто достоверно не скажет, где её основные силы. Куда всё-таки рвётся король?

Гонцы привозят от кабинет-секретаря Макарова много бумаг, и на все содержащиеся в них вопросы необходимо дать ответы. А вести безрадостные. Из Санкт-Петербурга от Апраксина: шведский генерал Любекер, выступив из города-фортеции Выборга, дошёл до Невы, переправился на левый берег. Царская армия из-за своей малочисленности ожидает для битвы подходящего момента. Длинный путь преодолел корпус рижского генерал-губернатора Левенгаупта. Но если ударить неожиданно, с большими силами... Нужен перевес в силе, если вступаешь пусть и в незначительную стычку. Особенно теперь. Потому и даются приказы Макарову внимательно собирать самые ничтожные данные о корпусе Левенгаупта. И ещё гонцы привезли много бумаг. Царь отвечал собственноручно, иногда просто сбоку писал указание Макарову или Головкину да Шафирову, что следует отвечать. Теперь годилось бы поспать. Стоит лишь отведать дыма от крепкого турецкого табака...