В Санкт-Петербурге царь окреп, хотя долго болел: била лихорадка, прихваченная в болотистых лесах. Сил придавали встречи и беседы с Апраксиным, Шереметевым, но более всего — с Данилычем. Много морских миль пройдено с ними на военном корабле, построенном на санкт-петербургской верфи. В море шведскому флоту закрывает дорогу к новому городу фортеция на острове Котлин!

Ненароком задетое яблоко упало на носок ботфорта, и за расстёгнутый ворот рубахи посыпалась роса. Царь стряхнул капли движением головы, шевельнул короткими усами. Яблоко положил в карман, чтобы не досталось шведскому солдату. За селом, в лесу, раздался топот копыт. Солнце, такое весёлое вначале, уже окуталось тучами. Царь остановился. Неужели так быстро добрались сюда шведы? Топот привял за избами. Ещё через несколько тяжёлых мгновений из-за деревьев, высоко поднимая колени, выбежал дежурный офицер в больших для его ног ботфортах.

— Господин полковник! Гонцы... Князь Михайло Михайлович Голицын вступил в баталию с генералом Россом!

У царя дрогнуло колено, словно он зацепился каблуком за острый сук.

   — Не дело! Нет... Поменяй ботфорты. Эти тебе велики.

Офицер испуганно смотрел, как корчит царя болезнь. Царь будто даже забыл, что лично приказывал Голицыну и всем генералам бить любую шведскую колонну, как только она отделится от главных сил. А теперь... Страшно потерять самого зряшного солдата. Страшно потерять пушку. А более того опасался поражений новой армии. Поражения плохо влияют на войско. Да сумеет ли Голицын добиться виктории? Выдержат ли его солдаты напор железных шведских колонн? С усилием переставляя сведённую болью ногу, царь прошептал:

   — Поднимать колонну!

Через полчаса колонна заполнила лесную дорогу. Солдаты хмуро ругались в усы. Где приостановится телега с пушкой, провалившись колёсами в грязь, — там уже царь. Крикнет громогласно, спрыгнет с седла, вопьётся в колесо — и вот оно катится по сухому!

   — Вперёд! Вперёд!

Послышался пушечный рёв. Были среди солдат такие, кто уже прошёл с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым Ингрию, а были и новенькие, хорошо подмуштрованные, но настоящего боя не нюхавшие.

   — Швед, братишки, дубасит!

   — С нами Бог!

Молодые солдаты настороженно прислушивались к выстрелам, ловили слова бывалых, следили, рядом ли царь. Что говорить, издревле крепка солдатская вера в то, что смерть держится подальше от царя, — а вот и он в расстёгнутом кафтане, в надвинутой на глаза треуголке.

   — Не трусь! Вперёд! С нами Бог!

Он повторял слова старых солдат. И это ещё больше придавало духу новобранцам. Не один человек упал, сбитый с ног царской нагайкой, но никто не жалел падающих. Всем понятно: наказанные поднимутся и пойдут, а наука запомнится им навсегда: не трусь!

Адъютанты доложили, что встретили драгунский разъезд, посланный на рассвете. Мигом привели жилистого сержанта. Он вытянулся:

   — Порядок, господин полковник! Скот загоняют в лес!

   — А там ты был?

   — Был, господин полковник! — Сержанту понятно где. — Наши держатся! Хоть пушек у них маловато.

   — Князь Голицын как?

   — Весёлый, господин полковник!

Пушечные залпы вдали стали более редкими. Царь заволновался ещё сильней. Дорога вывела на высокий холм. Прыткие адъютанты подали подзорную трубу. Солдаты не знали, что в неё можно увидеть, когда везде густые деревья. К тому же ещё дождь. Всё перемешалось под копытами и сапогами. Черной кашей пролегла тягучая дорога.

   — Остановить колонну!

Царь что-то увидел. Куда-то послал с полсотни черкасских казаков, а сам раскраснелся, словно головня, усы ощетинились, и, когда казаки снова показались на дороге, пришпорил навстречу коня. За казаками сунулась стена войска, по мундирам видно — нашего, слышался гомон, ржание коней, сверкали влажными боками пушки, — нет, так не идут после поражения...

Царь снова оказался на холме, на ходу, под присмиревшим дождём, читая бумагу, вручённую гонцом на белом от пены коне. За чтением круглое лицо светлело. Наконец царь затанцевал на коне перед колонной солдат.

   — Это дело! — закричал во всю мощь голоса, выворачивая нижнюю челюсть. — Виктория! Князь Михайло Михайлович Голицын под селом Доброе, пока прибыл король, убил ему три тысячи солдат! Взято шесть боевых знамён! Три пушки! Виктория!

Все забыли солдаты — бессонную ночь, непроходимые болота, тёмные леса, наполненные волками, и страшную усталость. Вдруг нарушился строй шеренг.

   — Ура! Ура! Ура!

А царь своё:

   — Дело! Можем бить шведов! Если бы здесь ещё артиллерия наша — и не такая была бы виктория!

Он хвалил, кажется, князя Голицына, но присутствующие понимали крик как похвалу и тем солдатам, которые под командованием князя добились виктории, без пушек, — быть может, тот боялся их брать с собою, чтобы не потерять! — хвалу тем, кто торопился на помощь, исполняя приказ, делая всё, заради чего существует на свете солдат, защитник отечества!

   — Какую тебе награду? — вспомнил царь о гонце, молодом офицере с веснушчатым лицом и светлыми добрыми глазами.

   — Пить! — ответил тот и покраснел до ушей.

Сверкнуло яблоко, недавно поднятое в лесном саду.

   — На. Ешь.

На яблоко упали капли дождя. Оно заиграло красками. Офицер не отваживался есть подарок.

   — Ешь! — повторил царь, уже видя, как белые молодые зубы жадно вгрызаются в красное.

Тем временем под радостные крики он рассуждал: «Вот так и нужно. Отрывать живые куски. Нападать среди болот. Чтобы они не использовали свою мощь и выучку». Он ещё ничего не решил, но уже окончательно удостоверился: Карл рвётся к Москве. Мысли вертелись вокруг корпуса Левенгаупта.

После Могилёва генералы с надеждой посматривали на карету с гербами на дверцах и с литерой «Р» на передней стенке. Граф Пипер может напомнить королю, что не стоит рисковать его драгоценной жизнью. Однако граф понимал бесплодность подобных предостережений. Его тёмная шляпа с высоким колышущимся пером и тёмный широкий плащ выделялись на фоне затянутого в синие узкие кафтаны воинства, потому что даже ближайшие его подчинённые, всякие помощники, писари, все, кто в походной государственной канцелярии, в государственном архиве, зажаты в полувоенную или даже военную одежду, имея за образец не своего начальника, пусть и первого королевского министра, а офицеров да самого короля. Граф особняком сидел на коне, одиноко торчала его голова из окошек кареты, щедро осыпанной золотом. Он по-разному обдумывал, какие последствия может иметь переход армии через Днепр. На Москву, как точно известно ещё от Гилленкрока, ведут три дороги: одна через Смоленск, славянскую твердыню, древнюю мечту викингов, а две другие пролегают где-то на юге, за лесами и реками. Пипер настаивал зимою и весною, что необходимо принять предложения московитского царя и дать правильное государственное устройство завоёванным землям. Он не разделяет королевской мысли, будто бы у Лещинского достаточно сил для объединения Речи Посполитой. Какие там силы, если король зевает при одном перечислении польских магнатов, имеющих собственные войска! Его величество надеется решить все проблемы в московском Кремле, как Александр Великий — одним ударом разрубить гордиев узел. Что же... Монарху не прикажешь... Граф теперь редко видел короля и редко слышал от него даже короткие фразы.

Но и Карл XII не мог удовлетвориться нынешней войной. Добравшись с войском до того места, где сливаются реки Вихра и Городня, полагая, что главные силы противника оказались от него на юге, бросился форсировать Вихру, но всё-таки наткнулся на сильное сопротивление и остановился. Того, что делал король в польских землях, повторить не удалось... Его не смущали отдельные просчёты генералов и даже потери, как под селом Добрым. Он никому о том не говорил, но именно на Вихре в горячей и смелой атаке со своими эскадронами он наткнулся на такой мощный огонь зеленоватых колонн, что эскадроны повернули назад. Короля оставили в чистом поле, на него уже бросились чужие всадники — отчётливо виднелись черкасские глаза под бараньими шапками! Неизвестно, знали ли царские слуги, кто перед ними, но в спешке они сбились в кучу. Он воспользовался неумелыми действиями противника и направил коня в противоположную сторону, под густые деревья, рискуя, правда, наткнуться на новых врагов, но всё обошлось хорошо. Бог привёл его к своим эскадронам. Офицеры и солдаты не увидели и признаков монаршего гнева. Король — воин. Удивило сопротивление московитов. Как если бы человек, нырнув в воду, наткнулся на твёрдый камень. Тогда подумалось ещё, что царь приготовил отборные войска. Много у него таких войск? Наверняка они сражались и возле села с непонятным названием — «Доброе».