Царские солдаты, переодетые в шведские мундиры, неторопливо и молча входили в тёплую воду, держались на одинаковом расстоянии, будто их разделял невидимый аршин. Потрусь, тоже закованный в тесную чужинскую одежду, шёл впереди. Днём ему сказали, что на нём мундир пленного шведского вахмистра, добровольно сдавшегося в плен. Шведские солдаты, мол, приложат к шапке пальцы, завидев такую одежду. Петрусю чудилось, будто этот мундир носил молодой хлопец, что сдался ему в плен на переправе через Псёл. Кто знает... Не один швед попал в плен.

Рядом, низко надвинув на головы огромные шапки и цепко всматриваясь в белесоватый туман, тихо переговаривались между собой двое полтавцев — Охрим и Микита. Они уже несколько раз приносили рапорты от полтавского коменданта. Они хорошо знали речку, поскольку рыбачили на ней с малых лет, но, как и большинство соседей, совершенно не умели плавать. Потому бригадир Головин, начальник воинского отряда, решил взять за проводника ещё кого-нибудь из казаков, умеющих плавать, — взяли Петруся.

А вся Денисова сотня тоже переправлялась двумя частями, правее и левее от людей Головина. Казаки бесшумно вели коней, потому что конские копыта, по давнему обычаю, обмотаны тряпками. Петрусь воспринимал происходящее как сновидение. Казаки лишь ступили на твёрдую землю — сразу в сёдла, только мелькнули. На прощанье старший брат напомнил:

— Там гляди... Как условились...

Денис узнал Охрима и Микиту, спросил, не сравнялись ли они своими зажитками с бедняками. Охрим захохотал в ответ. Денис просил обоих полтавцев присматривать за братом — те кивали головами. Петрусь не сердился на брата, хотя не впервые ему слышать высвистывание пуль.

Перейдя через Ворсклу, высокие ростом солдаты и далее ступали осторожно. У передних — ружья наизготовку. Задние привязывали оружие к мешкам, что у них на головах, лишь бы не замочила вода. Петрусь знал: в мешках порох! Пороха в Полтаве мало, рассказывают Охрим и Микита. Сколько же понадобится таких мешков, чтобы выдержать напор всей шведской армии?

На берегу Головин приказал отдохнуть. Солдаты так и припали к земле. Бригадир подозвал Петруся. Сухощавое лицо командира скрывала тень от высокой шапки, да глаза его и в тени отсвечивали тревогой. Ведь провести в Полтаву помощь поручил сам Меншиков.

   — Не подведёте, казаки?

   — Пан, — опередил Петруся Охрим. — Мы не раз пробирались!

   — Может случиться всякое, — перебил бригадир и махнул рукой. Идите, мол, отдохните. Сам же чего-то дожидался, всматриваясь в молочно-серую завесу. Сонные крупные птицы, потревоженные присутствием людей, с криками падали в густые загадочные заросли.

Петрусь присел на остывший белый песок. Солдаты неподалёку выливали из сапог воду. Звуков не слышалось. Только виднелись синеватые серебристые дуги. Небо над деревьями было прошито пушистыми звёздами. И тишина стояла такая, что даже не верилось, будто возле Опошни сегодня днём гремели бои, что туда на выручку, говорят, поспешил из-под Полтавы шведский король.

Петрусь имел от Дениса задание дойти с отрядом до валов и сразу же возвращаться. Что говорить, хотелось побыть рядом с защитниками города. Однако у Дениса из бывшей сотни, оставленной при царском войске полковником Галаганом, когда он сам отправлялся с прочими казаками в город Чигирин, чтобы придержать там ненадёжных запорожцев, теперь уцелело, ну, может, с десяток человек, остальные — все люди новые.

Выплеснув из сапог воду, Петрусь примостился под ольховым кустом так, чтобы видеть бригадира Головина. Никто, кажется, не чувствовал страха, хоть опасность подстерегала на каждом шагу. Набежали мысли о матери в лесу, о Гале, о старом деде Свириде, малом Мишке, а потом мысли переметнулись на брата Марка — давно нет новостей. Много сечевиков-гордиенковцев стоит против Полтавы. Но нет там Марка. Да и запорожцы те — пьяные приблудники...

Дождётся ли Галя своего суженого...

Петрусь вздохнул. Дорого заплатил бы человек, лишь бы заглянуть в свою будущую жизнь. Иногда она видится: ты возле красок, работа... А тут маленький мальчишка вымалёвывает кистью цветное пятно, и рядом улыбается Галя... Казак встрепенулся, и в то же мгновение где-то далеко раздались выстрелы. Шведов уже тревожили казаки Дениса. Всё делалось так, как задумано.

Бригадир Головин вскочил на длинные тонкие ноги:

   — С Богом!

Охрим и Микита уже готовы. Нет у них ноши, а в руках — длинные жерди, чтобы измерять глубину реки.

Отряд без помех добрался почти до самой крепости. Солдаты пробирались между кустами и деревьями, во тьме натыкались на кучи земли — это уже возле шведских окопов, вырытых запорожцами. Солдаты ругали и шведов, и запорожцев. Некоторые сваливались в ямы, но их ловко оттуда выуживали.

Снизу валы казались ещё выше и неприступней. Где-то за крепостью круто загибалось ночное небо со светлыми полосами, с мигающими влажными звёздами, между которыми плыли лёгкие облачка, иногда их закрывая, но они просвечивали даже сквозь облачка и сквозь молочный туман.

Ни одного шведа пока что не встретил отряд. Наверное, враги опасались, не возникнет ли перепалка поблизости от их лагеря. Возле костров зашевелились огромные тени. А там, где разразилась стрельба, вспыхнуло зарево. Уже всё вокруг окуталось дрожащей пеленою, каждое дерево, каждый кустик, кучка земли. Звёзды в небе поблекли. В лагере дробились и пропадали тени, будто исчезали и сами костры.

За окопами раздались команды. Петрусь, как и весь отряд Головина, оказался на открытом месте. Головин прокричал непонятное слово, знать, шведское, и поскольку повсюду в том направлении зарева продвигались длинные колонны, то шведы ничего подозрительного не усмотрели в ещё одной торопливой колонне, которая, не таясь, спешила в том же направлении.

   — Вперёд! — передал Головин новую команду, сообразив, что к чему.

В спешке враги не обратили внимания и на зелёную ракету, скользнувшую по ночному небу за их спинами. Ракету выпустили в голове колонны, уже приближающейся к крепостным воротам. В садах возле крепости залаяли одичавшие собаки. После условного свиста и света ракеты заскрипели брёвна ворот, над ними зашевелились тени.

Головин указал рукою на овраг, о котором говорил с Петрусем (Охрим и Микита сдавили на прощание товарищу плечо, они оба пока что оставались в крепости), да неожиданно из того оврага, куда уже собирался было рвануть Петрусь, ударил ружейный огонь.

   — Назад! — закричал Головин, а солдатам скомандовал: — Бегом!

Шведы наконец оценили свою неосмотрительность. От наседающих на хвост колонны врагов отбивались предназначенные для того солдаты. Огонь из оврага был плотен и разителен. Кое-кто не уберёгся, некоторых солдат понесли на руках их товарищи.

Денису стало известно, что солдаты во главе с Головиным вошли в крепость, однако он не знал, куда девался Петрусь: тоже прошёл за крепостные валы или же его захватили в плен, когда торопился к условленному месту, где ждали казаки?

Денис той ночью несколько раз оставлял условленное место, йотом снова возвращался, надеясь, что брат отыщется. Страшно было думать о беде, ещё страшнее — о матери, которую сведёт в могилу горькая весть.

Уже поднялось утро, и казаки силой забрали с собою своего сотника. Шведы завидели всадников в утреннем тумане, бросились в погоню на своих хорошо отдохнувших конях, наверное, и настигли бы, да казаков спасли русские пушкари — картечь отрезала преследователей.

Денису ещё не раз удалось побывать на уговорённом месте. Он искал брата в кустах, полагал — тот ранен, на войне по-всякому случается, но каждый раз возвращался на свой берег ни с чем. Правда, вскоре узнал, что из утраченного и снова отбитого у врага Крестовоздвиженского монастыря в осаждённую Полтаву пушкари перебрасывают полые ядра. В ядрах — письма. Так же поступают и полтавцы. Можно было бы узнать, есть ли в крепости Петрусь, — но таким способом переписывается с комендантом Полтавы сам Меншиков. Будет ли князь сушить себе голову судьбою простого казака?