Среди стволов сосен и клёнов видел он сереющую гладкую поверхность Финского залива. Канал, проведённый от залива, полнился зеленоватой, заросшей водорослями, водой. Ярко сверкали среди работающих фонтанов, золотились фигуры, расставленные по краям главного каскада.
Степан шёл по главной аллее, ведущей к нижнему дворцу Монплезир, построенному ещё Петром Великим, и тишина и покой наполнили его душу. Как бог даст, помолился он в душе и снова шёл и шёл вперёд, высматривая среди стволов сорокалетних клёнов, дубов и сосен императрицу.
Он нашёл её сидящей возле статуи фавна с козлёнком, задумчиво чертящую что-то на земле концом чёрного кружевного зонтика, и снова подивился. Скромно и строго одетая в траурное чёрное платье с кружевными манжетами и кружевным воротничком, она сидела одна во всём парке, и лишь смутная фигура сопровождавшего её лакея проглядывалась сквозь зелень травы и кустов. Лицо её закрывала широкополая шляпа из чёрных кружев.
Степан остановился перед императрицей и встал на одно колено. Екатерина подняла взгляд и увидела стоящего перед ней человека в строгом мундире новой формы с регалиями полковника. Секунду она рассматривала его, а потом кротко спросила:
— Кто вы и зачем здесь?
Торопясь и волнуясь, Степан изложил своё дело. Он горячо говорил о Ксении, высказывая всё, что думал, и от волнения забывал слова, с которыми шёл к царице.
— Юродивая? — переспросила Екатерина. — Та юродивая, что ходит по городу и называет себя Андреем Феодоровичем?
Слёзы побежали из глаз Степана.
— Да встаньте, — с неудовольствием проговорила императрица, — расскажите всё. Зачем её в крепость, почему и какое вам до неё дело?
Степан встал и опять, торопясь и волнуясь, пересказал всю историю, не забыв упомянуть и о слове, за которое Ксения посажена в крепость в железа...
— Есть у вас прошение? — спросила Екатерина и взяла листок бумаги, над которым Степан корпел много ночей, стараясь яснее и доступнее изложить историю юродивой. Екатерина пробежала её глазами и, сложив лист, сказала: — Эта женщина больна, разум её помутился... Конечно, нельзя оставлять её в крепости, и я сделаю всё, что могу, чтобы освободить её. Но ей нужен уход, ей нужен лекарь... Я давно думала о том, чтобы открыть в городе больницу для таких, как она. Пусть живут там, ни в чём не нуждаясь, не просят кусок хлеба для пропитания. И чтобы всегда лекари могли их призреть...
Она взглянула на Степана и, похлопав рукой по скамье, пригласила:
— Сядьте да не волнуйтесь так. Всё, что могли, вы уже сделали. Теперь всё зависит от властей предержащих...
Степан хотел поблагодарить Екатерину, но не нашёл нужных слов. Ком стоял в горле и не давал ему говорить.
— А знаете, — печально и тихо продолжала Екатерина, — я видела вашу невесту. Она стояла у Казанской церкви, когда я раздавала милостыню... Она не взяла у меня ничего, наоборот, подарила мне «царя на коне»...
Она подняла руку к горлу, потянула за тонкую золотую цепочку и вытащила из-под воротничка медный грошик.
— Я всегда ношу его с собой, — сказала Екатерина. — Никто не делал мне таких дорогих подарков...
Степан снова подивился простоте, с которой говорила императрица, слёзы сжали ему горло. Он ничего не мог вымолвить и только склонился к руке Екатерины.
— Молитесь за неё и за меня, — сказала Екатерина. — Я сделаю для неё всё, что смогу, насколько хватит моих сил и влияния...
Степан поспешно встал со скамьи, откланялся и быстро пошёл прочь, унося в душе умилительное и нежное чувство к этой женщине, вдохнувшей в него надежду и радость...
Екатерина смотрела ему вслед и вдруг, как тогда у церкви, почувствовала острый прилив зависти к юродивой. Вот же, никто, нищенка, безумная, юродивая, грязная и нечёсаная, а есть человек, которому она дорога, дорога просто ради неё самой, не ради богатств, почестей и славы, дорога сама по себе, сама её личность. Есть ли у неё, императрицы, такие люди, верные ей так, как верен этой юродивой только что покинувший её человек? Она думала про Григория Орлова, про Панина, про... Да, их много. Но ради чего вся их привязанность к особе Екатерины? Она никогда не жалела для них подарков, она всегда награждала верность и преданность, но стань она нищей, как эта бедная юродивая, и все отвернутся от неё, не будет никого, кто мог бы и ей стать таким же верным другом. Только соблазн богатства, славы, влияния и значения при дворе держали весь круг людей, которые рядом с ней.
Что ж, каждому своё, у каждого своя судьба. Она отдала себя в руки надёжных, казалось бы, людей, может быть, они вместе с нею лишатся не только богатства, но и головы. Но они знали, на что идут, знали, что в случае успеха жизнь будет к ним более чем благосклонна. И она понимала, что впредь, если Бог даст, будет покупать людей — за славу, за богатство, за влияние. Никогда она не скупилась, всегда была в долгах как в шелках, никогда не позволяла себе обирать своих подданных за карточным столом, как делал это Пётр, богатейший в мире человек, никогда она ничего не пожалеет ни для кого. Чем больше дашь, тем больше вернётся. Она всегда поминала про себя эту старинную русскую пословицу. Скупость оборачивается недружелюбием, а щедрость — верностью и преданностью.
И с досадой вспомнила, что опять в долгах. Не далее как вчера пришлось одолжить сто тысяч. И это ещё не самые большие деньги.
Екатерина опять усмехнулась, вспомнив историю, произошедшую на днях. История эта уходила корнями ещё во времена Елизаветы. Притесняемые Австрией, католической религией, сербы, венгры и некоторые другие православные депутации написали Елизавете письмо, направили к ней делегатов, чтобы императрица помогла им избежать притеснений католических священников, требующих перемены веры. Они просили отвести им на юге России пустующие земли, где они смогли бы поселиться и продолжать исповедовать православную веру. Елизавета, хотя и была союзницей австрийской императрицы Марии Терезии, хорошо приняла посланцев, снабдила их всем необходимым для переезда, отвела земли и разрешила сформировать несколько гусарских полков.
Один из депутатов, некто Хорват, втёрся в доверие к стоящим у трона и завладел властью над всеми выделяемыми деньгами. Когда несколько тысяч сербов прибыли на место, он не отдал им деньги, а присвоил и с прибывшими стал обходиться как со своими крепостными.
Жалобы переселенцев дошли до императрицы, но смерть её помешала рассмотрению дела.
Тем временем Хорват прибыл в Петербург и подарил по две тысячи червонцев Льву Нарышкину, генералу Мельгунову и генерал-прокурору Глебову.
Эти двое доложили императору. Он похвалил их за честность, забрал себе половину из полученных денег и обещал потребовать в Сенате решения дела в пользу Хорвата. Он так и сделал. Бесчестный человек, мошенник и жулик, Хорват выиграл дело, а сотни несчастных переселенцев так и остались крепостными, другие сотни тех, кто думал перебраться в Россию, остановились, узнав, в какую кабалу попали их соотечественники.
Пётр узнал, что и Лев Нарышкин получил деньги. Он не только отобрал у него обе тысячи червонцев, но ещё и много дней издевался над шутом, то и дело спрашивая, куда тот потратил полученную взятку.
Пётр нисколько не скрывал этой истории, и она мгновенно разнеслась по Петербургу. Все смеялись над императором и его глупым шутом Нарышкиным. И в этом смехе исчезла та небольшая доля уважения, которой овеяно звание императора.
Думая об этой выходке, Екатерина решила, что злейшим врагом себе стал сам Пётр. Презрение к власти, её своекорыстию, издевательству над здравым смыслом — всё это так недалеко лежит от неподчинения и бунта...
Глава XI
Последнее время весь свой досуг Степан делил между хождениями по инстанциям и бесполезными просьбами об освобождении Ксении и посещениями её в крепости.
Прямо из Петергофа поехал он в Петропавловскую крепость, чтобы увидеть Ксению, поговорить с ней, узнать о её здоровье и самочувствии.