Бару пригладила ладонью короткий ежик чистых — без единой гниды — волос.

— Вы ведь офицер, верно?

— На офицерской должности, — ответила девчонка. — Посторонитесь, учащаяся.

Расправив плечи, она шагнула мимо Бару и направилась к двери. Она тоже говорила на афалоне, только с каким–то неуловимым акцентом. И, похоже, в свое время она тоже воспитывалась в маскарадской школе.

— Подождите! — Бару придержала девицу за локоть. — Мне нужна ваша помощь.

Они встали друг перед другом, почти нос к носу. Бару поднялась на цыпочки, чтобы сравняться с собеседницей в росте. Глубокие темно–карие глаза, смуглая кожа, умный высокий лоб, мускулистые руки…

— Любопытное создание, — протянула мичман, перейдя на легкий и снисходительный тон, каким чиновники Маскарада обычно говорили с тараноки. — Следи за руками.

— В них–то и проблема, — пробормотала Бару, придвигаясь ближе и делая ставку на то, что ее бесцеремонность скорее заинтригует, нежели оттолкнет. — Если вы понимаете, о чем я….

Бару уже прочла кое–что о военно–морском флоте Империи и хорошенько поразмыслила над информацией, которую почерпнула из книг. От военных моряков требовалось взбираться на мачты и управляться с такелажем и парусным вооружением. Флот мог похвастать обширным штатом женщин–капитанов и даже адмиралов, досконально знающих свое дело и весьма уважаемых в обществе. Но здесь–то и имелась загвоздка. Эти женщины месяцами находились в море и общались в основном с мужчинами, поскольку команды кораблей были укомплектованы из представителей «сильного пола». Учитывая эти факторы, можно было предположить, что имперский флот отлично знает, как устранять любые щекотливые проблемы.

Мичман резко отстранилась, отступив на шаг и вывернувшись из хватки Бару. Бару тревожно вздохнула в ожидании удара или выговора.

— Меня зовут Амината, — произнесла она, покосившись в глубину коридора, и настороженность в ее взгляде оказалась настолько знакомой, что Бару едва сдержала улыбку. — Я — из Ориати Мбо. Моя семья торгует с Тараноке. Кстати, если ты проболтаешься кому–нибудь, что я уделила тебе внимание, я тебя найду и выпущу тебе кишки.

Бару вздернула подбородок.

— А может, я первая выпущу кишки тебе!

Смерив ее взглядом, Амината ухмыльнулась. Она напомнила Бару зимородка, разглядывающего яркую лягушку–древолаза.

— Здесь говорить нельзя, — добавила Амината. — А если я разрешу тебе покинуть школу во время карантина, меня ждут крупные неприятности.

— Я об этом и не просила.

— Точно, — согласилась Амината, показывая маленький медный ключик. — Идем. Я расскажу, как решить твои «проблемы с руками».

Бару поплелась за Аминатой по тропинке, которая вела на край утеса, возвышавшегося над Ириадской гаванью. Голова ее кружилась от соленого свежего ветра и свободы, от раскатов грома за горизонтом, от заговорщической осмотрительности во взглядах старшей девочки.

— Если нас засекут, то мне наплевать, — призналась Амината. — На острове миллион мелких крысенышей. Раз ты не в школе, тебя просто примут за сироту–беспризорницу в поисках мелких заработков.

— За сироту?

Бару нахмурилась. При их–то огромных семьях, в прочных паутинах отцов и матерей, дядюшек и тетушек и прочих сиротство было практически невозможным.

Отхаркнувшись, Амината сплюнула с обрыва в бурные волны, разбивавшиеся об утес.

— Мор был жесток.

«Да, — подумала Бару, охнув вслух, — конечно, я понимаю…»

Остров ее детства исчез навсегда. Умер в гное и в безысходности, пока она зубрила уроки за белыми туфовыми стенами.

Похоже, сезон штормов наступил уже давно. Оба фрегата Маскарада стояли в гавани со спущенными парусами.

Амината села, свесив ноги с обрыва, и приглашающе хлопнула по скале.

— Давай. Рассказывай, что у тебя за беда.

— Моя подруга…

— И незачем делать вид, будто это не ты.

— Моя подруга, — упрямо продолжила Бару, невзирая на фырканье Аминаты, — привлекла нежелательное внимание мужчины.

— И он уже смог что–нибудь сделать с ней?

— Пока нет, — ответила Бару, усаживаясь рядом и любуясь алой формой Аминаты.

Имперские офицеры одевались в щегольские жилеты из плотного, защищающего в непогоду сукна, и застегивали их на все пуговицы. Амината же, чувствительная к жаре, носила свой жилет залихватски, нараспашку, что придавало ей особую удаль.

— Нет еще. Но пытался.

— Есть правило, — заговорила Амината и посмотрела на горизонт с прищуром старого морского волка, что выглядело немного странным на столь юном лице. — Ложные обвинения недопустимы. Мужчинам, между прочим, нравится считать, что ложные обвинения — оружие женщин. Они все заодно. Даже лучшие из них. А еще не принято жаловаться, если он тебя поимел и теперь хвастает своей удачей.

Бару никогда не задумывалась о подобных вещах и выпалила первое, что пришло в голову:

— А чем тут хвастать?

Амината улеглась на спину, заложив руки за голову.

— Не знаю, как на Тараноке, но в Маскараде надо играть по фалькрестским правилам. А они таковы: мужчинам принято похваляться, а женщинам — помалкивать.

«Детское «так нечестно» здесь, конечно, неуместно», — напомнила себе Бару.

— Ладно, — сказала она вслух. — Понятно.

— Но можно кое–что предпринять, — не без некоторого облегчения продолжала Амината. — Ты собираешь своих подруг, и вы дожидаетесь, пока он не заснет. Потом затыкаете кляпом пасть, связываете руки, привязываете его к койке и бьете по ляжкам и брюху чулками с мылом внутри. Если не прекратит, в следующий раз бьете по яйцам, чтобы он едва мог сходить и отлить. А если вздумает жаловаться, все сразу поймут, за что он наказан. Вот наши флотские правила. Неписаные, но надежные.

Бару, ожидавшая хода тонкого и политического, не сумела скрыть разочарования.

— Но мы не на флоте, — пробормотала она, — и чулок у нас нет. А, главное, мы не можем попасть в его комнату ночью.

— Ага. Значит, учитель.

Глаза Аминаты превратились в совсем узкие щелочки. Сорвав цветок гибискуса, она принялась методично ощипывать лепестки.

Бару пожала плечами.

— Возможно.

— Тогда у него есть уважительная причина, чтоб лапать твою подругу. И есть поддержка сверху. Тяжелый случай.

Бару посмотрела на гавань, где был Ириадский торг. Маскарад снес променады и мостки — теперь на их месте раскинулся огромный док, в котором, как в колыбели, покоился остов нового корабля. Немощеные деревенские улицы были полны солдат, занятых строевой подготовкой.

— Но должен быть способ прекратить этот кошмар, — произнесла Бару. — Что бы ты сама, например, сделала, если б тебя домогался офицер?

— Наверное, ничего, — ответила Амината, отшвыривая в сторону ощипанный гибискус. — Но сейчас среди офицерского состава достаточно женщин и мужчин, служивших бок о бок с ними. Все, что требуется, — шепнуть словечко в нужное ухо. Разумеется, неофициально. Но действует.

— И ты можешь замолвить за нее слово перед своими офицерами, и они прекратят беспредел!

Амината резко села и пожала плечами, и Бару вспомнила, что она — при всей своей форме и выправке — обычный мичман и, вероятно, не старше шестнадцати.

— Рискованное дельце — стравливать военно–морской флот со службой милосердия ради какой–то островитянки. Какая мне от этого выгода?

Бару стиснула губы, выдвинула подбородок вперед и не стала скрывать эмоций.

— Никакой, — рубанула она. — Ты даже не спросила, как меня зовут. Полагаю, тебе и впрямь не стоит встревать в такое «рискованное дельце».

Некоторое время они сидели на краю обрыва в холодном молчании. Ветер крепчал.

— Тебе пора убираться отсюда, — буркнула Амината. — И мне тоже, пока вахтенный офицер не заметил, что я задерживаюсь.

— Тебе придется впустить меня обратно, — сухо заметила Бару.

Амината хмыкнула.

— Незачем. Двери–то запираются только изнутри.

— Неужто?..

Поднявшись, Бару повернулась и направилась вниз, жалея, что при ней нет убивающего кабанов копья матери или самой матери. Уж Пиньон бы не сплоховала на месте Бару! Она бы сразу договорилась с Аминатой и придумала бы, что сделать с социал–гигиенистом Дилине.