— Парламент не понимает Ордвинна. Я сделала то, что было необходимо для сохранения власти Имперской Республики над Ордвинном.

Бару ничего не писала в Фалькрест в защиту своей политики. О таком нельзя было и помышлять, поскольку любые обвинения счетовода требовали доказательств. Если бы Бару осмелилась черкнуть в Фалькрест пару откровенных строк, власти бы сразу обратились к самой Зате, чтобы проверить, действительно ли Тайн Ху использует для печати фальшивых денег своих крепостных и кое–каких неугодных людей.

Вестник взирал на нее с нескрываемым любопытством, и Бару воспользовалась паузой, чтобы, в свою очередь, разглядеть его. Он был молод — не намного старше ее — и хрупок сложением, однако двигался с неторопливой уверенностью, подняв голову со странной, едва уловимой гордостью, присущей знати. Разнобой слов и осанки раздражали: он говорил, будто Кердин Фарьер, но манерой двигаться отдаленно напоминал Тайн Ху.

— Парламент не понимает ничего, кроме собственной выгоды, — произнес он. — Но мы понимаем Ордвинн. И поэтому послали сюда вас.

— Вы? — Бару долго раздумывала об этом за последние три года! — Вы, Кердин Фарьер и он — Исихаст? Вы — та самая сила, которая прячется за Императором, сидящим па Безликом Троне?

— Кроме нас, есть и другие. Мы, в общем–то, и есть Трон. И… — Вестник замешкался в поисках нужных слов, и Бару подумала, что застала его врасплох. — Так сказать, направляющий комитет. Мы наблюдаем за горизонтом событий, пока Парламент спорит о богатстве Империи… — Вестник скромно потупился. — Всего лишь несколько философов и авантюристов, прекрасно уравновешивающих друг друга и — волею случая — подписывающих свои меморандумы именем Императора. Мы повязаны, каждый из нас находится в руках всех прочих. Как ни круги, а тайны каждого сообщника известны всем.

— Значит, вы послали меня сюда? Вы стояли за моим экзаменом на чин и за назначением на должность счетовода?

— Странник отстаивал ваш потенциал саванта. А нам очевидно, что древнее изречение правдиво, — произнес Вестник и простер руку к далеким Зимним Гребням, строем высившимся вдалеке. — «Ордвинн не подчинить». Князья — отличное средство, чтобы держать в узде народ. Но с ними возникает серьезная проблема: они не слишком лояльны к нам. Если на Империю налетит буря, одни встанут на нашу сторону, а другие присоединятся к врагам. А если нашими противниками окажутся объединившиеся против нас стахечи, империя ту майя, возрождающаяся па западе, или зло из–за Матери Бурь, то никакая рознь в столь критический момент будет просто недопустима! И мы задумались: как же выявить нелояльных? Как подступиться к проблеме князей? Как излечить Ордвинн от его болезни, пока эта хворь не охватила Империю целиком? У нас есть превосходный метод.

Бару быстро поняла, о чем речь. От мощи их бездушного, всесокрушающего размаха перехватывало дыхание. Негласный комитет, надежно спрятанный в чиновничьем аппарате, планировал завоевания и переселения народов, перемещение богатств, культур и моровых поветрий через пространство и время, и все это — с холодной уверенностью в своем научном, инкрастическом подходе.

И, конечно же, они не сомневались в том, что они лучше всех понимают, какую цену следует заплатить.

И какую цену заплатит она, Бару Корморан.

— Цивилизация должна выжить, — добавил Вестник, словно прочтя ее мысли. — Мы не допустим гибели Империи. Жизни, спасенные нашей гигиеной и дисциплиной, победы, которые мы одержим в грядущих столетиях над эпидемиями и хаосом, оправдывают любую жесткость. Мы должны править. Любыми средствами.

— А я догадалась, чего вы от меня хотите, — сказала Бару, поражаясь собственному спокойствию. Возможно, она поняла, какая крупная рыба угодила в ее сети три года назад, когда общалась с Мер Ло в каюте «Лаптиара». — Но что я получу взамен?

Вестник хлопнул в ладоши.

— Вот это стиль! Странник очень прозорлив! Бы и впрямь показали блестящие результаты на экзамене, Бару Корморан! Вы действительно савант, и не только в вычислениях, по в понимании самой природы власти! Вы — тараноки, в вас смешалась кровь ту майя, правивших половиной Пепельного моря, и ориати мбо, подаривших миру величайших мыслителей последнего тысячелетия. Вы владеете ключом, который отопрет последнюю дверь, и тогда мы узрим мир, который до сих пор ускользал от нас! Попять — значит подчинить себе, а именно это нам и нужно.

— И вы сделаете меня…

Лицо Вестника вдруг разом приняло торжественное, формальное выражение.

— Имейте в виду, что тогда вы должны остаться в живых, Бару Корморан. Мы дадим вам то, чего вы хотите больше всего на свете. То, чего вы жаждете с детства.

Ей стало смешно. Она едва не ответила на его блеф: «И вы наградите меня властью за банальный обвал фиатного билета?» Или, может: «Отчего же не позволить мне сделать чиновничью карьеру, набраться опыта и показать себя? Вы лжете, чтобы обманом заставить сделать все это для вас. Вы превратили меня, туземку, которой не жаль и пожертвовать, в свое орудие».

По Бару осознавала, что самой ей никогда не сделать карьеры чиновника. Слишком многое уничтожила ее выходка с инфляцией. В том числе и ее саму.

Вспомнилась любимая присказка Кердина Фарьера: «Важны лишь талант и достоинства, и только они». Стало ясно, к чему он готовил ее.

— Итак, Бару Корморан, — Вестник с улыбкой поправил шейный платок, — исполните ли вы волю Трона?

На другой день она отправилась в канцелярию переписи и учета. То была основа основ могущества Империи: в бесчисленных кипах реестров значились все ценности в Ордвинне — камень и золото, соль и древесина, плоть и кровь. Демографические прогнозы прироста рабочей силы. База налогообложения и внешнеторговые обороты. Относительные пропорции стахечийской, бельтикской и ту майянской крови.

Канцелярия находилась в ведении Зате Явы. Глаза правоблюстителя зорко следили за работой Бару — так же, как и на улицах, и в башне счетовода, и на собраниях представителей правительства.

Здесь Бару не рисковала даже встречаться взглядом с женщинами. Фаре Танифель взяли по обвинению в безнравственности — недопустимо страстному влечению к мужчинам. Порок Бару был гораздо страшнее.

Она работала с тихой злостью.

С нее довольно. Хватит подчиняться. Пора прекратить молча и послушно играть свою роль. Судя по реакции Парламента, обвал фиатного билета ляжет клеймом непригодности не только в ее личное дело, но и на все ее потомство до седьмого колена включительно. Мечты о Фалькресте, об академиях и телескопах, о Метадемосе и профессуре, не говоря уж о самом Парламенте, погибли. Ее оплошность может отозваться и на других тараноки на имперской службе. Могут казнить Пиньон и Солита!

Преуспев в должности имперского счетовода, ей не спасти Тараноке. Ей никогда не бывать технократом, ученым или членом Парламента.

Но перед ней открылся иной путь.

Сила имперской бюрократии заключена в ее способности исчислять и оценивать мир, дабы наиразумнейшим образом превращать его в деньги и армии, — оптимальный экстракт из налогов и пактов.

Бару захотелось понять, что конкретно думают о ней простые ордвиннцы.

Она тщательно прочесывала дополнения к переписям — длинные опросы, которые переписчики могли проводить от имени губернатора, а порой и самого имперского счетовода. Переписи обычно проводились с целью выяснить общественное мнение, а на самом деле — для сбора различных сведений. Разочарованно хмурясь, она прочла: «Дополняющие переписи опросы должны быть рассмотрены и одобрены полномочным представителем губернатора».

Получалось, что новая перепись нс даст ей никакой информации. Сперва надо заручиться поддержкой Каттлсона.

Сложная задачка!

Уходя, она не стала скрывать своего разочарования и выставила его напоказ. Пусть поздно вечером кто–нибудь из чиновников правоблюстителя прочтет донос: «Бару Корморан, разумеется, осталась недовольна».

Только в резиденции губернатора, по пути наверх, через множество деловито гудящих комнат своей башни, она наткнулась на решение загвоздки с переписью.