Вернувшись в башню, она обнаружила Кердина Фарьера, который дремал за столом. Скрип открывающейся двери разбудил его, он встал, лениво сощурился и уставился на Бару в чопорном молчании.
— Ты хотела встретиться со мной?
Рявкнуть бы на него, выкрикнуть ему в лицо единственно разумную вещь: «Здесь мой кабинет! Убирайся прочь из моей башни! Вон из моей провинции! Или говори прямо, зачем послал меня сюда!»
Медленно расстегнув накидку, Бару повесила ее на спинку стула и посмотрела на низкий столик, где поблескивала бутыль вина. Она налила в два бокала рубиновую жидкость уверенным жестом, словно сама выбирала вино.
— Рада видеть тебя, — произнесла она. — Присаживайся.
«Только не на мое место».
Хмыкнув, он с басовитым стоном потянулся. Мешки под его глазами свисали вниз темными полумесяцами.
— Замечательный кабинет. Какой прекрасный сводчатый потолок! Здесь потрудились каменщики–стахечи: они работали для нового князя Лахты — он, кстати, исчез. Куда — даже его сестра Ява не ведает, если ей верить, конечно. Его называют Незримым Князем, но я подозреваю, что он слишком застенчив — возможно, сказывается детство, проведенное в обществе Явы… О чем бишь я? Да, о зодчестве. С мастерами стахечи не сравниться никому: талант архитекторов у них в крови. Позор прежним счетоводам, о чем они только думали?
— Несущественно, — фыркнула Бару, огибая стол и занимая свое место. — Мое дело — исполнять свои обязанности наилучшим образом. А несчастья, постигшие Олонори и Танифель, — уже часть истории. Мне незачем знать, что предыдущий имперский счетовод был убит. Я не хочу отвлекаться на такие детали.
То был упрек «Почему ты мне не сказал?» Но Кердин Фарьер не стал отвечать. Он укоризненно покачал головой и произнес:
— Историю надлежит знать, она вовсе не только «отвлекает».
Бару с нарочитой усталостью пожала плечами, изучая его круглое лицо, плоский нос, жир, накопленный за годы, проведенные на Тараноке. Виски его тронуло сединой. Вероятно, он умрет раньше нее. Что она подумает, когда этот день настанет?
— Изменить историю не в моих силах, — парировала она, — значит, к моей работе она не относится. Я могу лишь справляться со своими прямыми обязанностями.
— Хорошо, — протянул Фарьер, барабаня пальцами по столу. — Когда ты рассуждаешь подобным образом, я понимаю, что на Тараноке ты научилась многому. Но история напрямую связана с твоей работой.
— Ты сделал меня счетоводом, а не ученым.
— У нас, между прочим, есть Император, — сказал Кердин Фарьер, принюхиваясь к бокалу с вином. — Он правит из Фалькреста, а нянечки кормят его кашицей и подтирают ему зад. Когда он умрет, на его место, как и прежде, поставят нового, и под маской никто не заметит разницы — меняйся он хоть каждый день. Ты когда–нибудь задумывалась, отчего так?
— Он правит лишь номинально. Настоящая власть — в руках Парламента.
Однако Каттлсон считает иначе. «Спектакль на публику…»
— Это ответ для младших классов.
Нет, Кердин не вел с ней педагогическую игру. Разочарование его казалось настоящим и весьма жестоким. Бару вспомнила то, что видела в его взгляде давным–давно, многие годы назад, и едва подавила дрожь.
— Школу мне выбрал ты.
— История всегда вызывала у тебя скуку. Вот твоя главная слабость, Бару.
— Я — имперский счетовод провинции Ордвинн, — негромко вымолвила она. — А ты — торговец шерстью Кердин Фарьер. Не важно, в каком долгу я перед тобой и что ты для меня сделал, теперь изволь оказывать мне подобающее почтение.
Бару понимала, что становиться в подобную позу — ребячество и глупость, ведь он не мог быть обычным купцом. Но она надеялась поймать его на крючок гордыни.
— Когда произошла революция, — заговорил он, — мы — да, "мы", хотя я даже еще не родился в то время — приняли решение свергнуть аристократию и построить народную республику. Однако никто не верил, что Парламент будет править должным образом. Многие сомневались, что они смогут действовать слаженно и решительно, если, к примеру, с севера явятся стахечи, вновь поднимутся ту майя или федерации Ориати объединятся под началом общего вождя и обретут новые амбиции. А еще их пугало, что слухи с востока — из–за Матери Бурь — могут оказаться правдой. Случись что, Парламент наверняка немедленно погрязнет в коррупции, взятках и протекционизме. И тогда наши химики предложили решение проблемы.
Фарьер заговорщически подался вперед.
— Каждые пять лет мы выбираем в императоры мудрого и ученого гражданина. Он или она принимает секретное снадобье, вызывающее амнезию. Под императорской маской этого человека не может узнать никто, а под воздействием снадобья он лишается личных воспоминаний. Однако познания о мире — о его истории и географии, о политических и экономических факторах — остаются при нем. Но он не имеет ни малейшего представления о том, кем был до того, как стать Императором!
Теперь Бару гадала, что это — гордость, которую ей удалось уязвить, или история, которую ей следует постичь.
А Кердин Фарьер откинулся на спинку кресла, всем видом своим изображая глубокое удовлетворение.
— Разумно, не так ли? Человек, не знающий, кто он такой, лишен своекорыстия. Не отвлекаемый от общего блага ни семьей, ни богатством, он будет править честно и справедливо. Когда же срок истечет и действие снадобья прекратится, он вернется к прежнему своему положению, будь то нищий или глава торгового дома. Он пострадает или выиграет от своей собственной политики наряду с остальными. Прекрасный выход из ситуации, правда?
— Только вот про снадобье — вранье, — догадалась Бару. — Химики и не научились делать его!
— Естественно, — усмехнулся Кердин Фарьер. — В действительности Императора коронуют проще: прокол сквозь глазницу и много–много слюней. Но толпа верит в снадобье и в маску. Люди считают, что овощ на Безликом Троне — один из них.
Сказано было — прямее некуда, но Бару в качестве уступки подвела итог:
— Ты пишешь свою собственную историю. Вот что дает тебе власть.
В другом, более игривом настроении он мог бы изобразить облегченный вздох. Но не сейчас. Голос его звучал резко и ровно:
— Если ты хочешь достичь большего и намерена занять пост, которого, по–твоему, достойна… — Он поднял бокал и посмотрел на темно–рубиновую жидкость. — Если ты жаждешь заполучить настоящую власть — ту самую, что сделала нас повелителями твоей крохотной родины, то ты должна научиться управляться с любыми ее формами.
Пламя свечей на столе всколыхнулось от его выдоха.
— Кто ты? — прошептала Бару, не в силах сдержать любопытство. — Кто ты такой?
Кердин Фарьер поставил бокал на стол и вытянул руки перед собой.
— Здесь Парламент, — произнес он и поднял правую кисть. — А тут — Император на Безликом Троне, — добавил он и поднял левую руку.
Продолжить и завершить метафору он предоставил ей самой: за пустыми ладонями оказалась его голова.
— Ордвинн вскоре восстанет, — сообщила Бару. — А для мятежей требуются деньги. Поэтому ты и сделал меня счетоводом. Чтоб я нашла доказательства этому в счетных книгах.
Кердин Фарьер поднес к губам бокал и отхлебнул из него.
— Однажды я поспорил с моим товарищем Исихастом, — изрек он. — Он уверен, что ваша раса изначально неспособна к правлению. Что легкая островная жизнь и культура негигиеничных склонностей сделали вас мягкими и послушными. По его мнению, вы способны заниматься только земледелием и рыболовством, а в свободное время бездумно развлекаться. А еще он утверждал, что вам от рождения предопределено быть слугами, а не хозяевами, — поэтому мы и правим вами.
Бару напряглась.
— А ты?..
— Я поспорил с ним и сказал, что ты предотвратишь мятеж, — улыбнулся он, салютуя ей бокалом. — Но мне пора. У тебя уйма работы. Надеюсь, что мы увидимся в Фалькресте.
— Кто убил Су Олонори?
— Понятия не имею. Но я даже не пробовал выяснить. Наверное… — Кердин Фарьер на миг задержался на пороге. — Думаю, те же бунтовщики, которые явятся сюда, дабы убить тебя, когда ты вплотную приблизишься к заговорщикам и попробуешь остановить их.
