Когда Алекс в очередной раз спустился в море, крепко привязанный к корзине, он чувствовал себя почти клерком, поднимающимся на лифте в свою контору, чтобы приступить к ежедневной унылой работе.

На этот раз никаких проблем не возникло, хоть ему и приходилось внимательно осматриваться перед каждым поворотом. Наконец, он добрался до помещения, где они резали отверстие метрового диаметра, чтобы затем через него проникнуть в каюту, расположенную выше. Взяв гидравлическую пилу, Алекс внимательно осмотрел ее круглое лезвие, которое, как и сказал Марко, сильно сточилось и уже потеряло несколько зубьев. Затем поднял голову, чтобы посмотреть, как обстоят дела, и заметил гирлянду воздушных пузырьков, устремившихся вниз через проделанное отверстие, а значит, давление в каюте было вполне адекватным. Плохая же новость заключалась в том, что, хотя Марович хорошо сделал свою работу, вырезав почти треть окружности, было ясно — для ее завершения потребуется еще никак не меньше двух погружений.

Стараясь не думать о неудаче, Алекс схватил пилу двумя руками, забрался на крепкий стол, который они привязали, чтобы использовать в виде подставки, открыл воздушные клапаны и с силой налег на пилу. Пила дрожала в его руках, вгрызаясь в стальную переборку, и эта дрожь отдавалась неприятной болью в костях: казалось, еще чуть-чуть, и они переломятся.

Спустя полчаса, отведенных на погружение, его руки сводило судорогой от напряжения, пот ручьями тек со лба, насквозь пропитав всю одежду под скафандром. Наконец, Алекс отключил пилу и посмотрел на результаты своих трудов.

Результат оказался неважным. Несмотря на все усилия, он не сделал и половины того, что сделал Марович. Несомненно, главной тому причиной было изношенное лезвие, у которого теперь было меньше зубьев, чем когда им пользовался отставной боксер. Так или иначе, не оставалось ничего другого, как извлечь лезвие и вернуться на судно, отправив на смену Маровича.

Оказавшись в корзину, он почти машинально трижды дернул за трос, чтобы его подняли на лебедке, а в голове у него вертелась мысль о том, как же они закончат работу, если останутся без лезвий, столь же необходимых, сколь и хрупких.

И тут неожиданный толчок резко встряхнул корзину, отчего он потерял равновесие и чуть не вывалился. Испугавшись, он с силой вцепился в прутья и посмотрел вверх, корзину снова резко рвануло.

В ту же секунду он понял, что наверху разыгрался шторм — самое худшее, что могло случиться в подобных обстоятельствах.

Подняв голову, он увидел, как волны бьются о киль «Пингаррона», с силой раскачивая судно, и, если бы не четыре якоря, брошенные с носа и кормы, чтобы прочно зафиксировать его рядом с местом крушения, судно давно бы уже снесло к опасным береговым мелям. Но в любом случае эта битва заранее была проиграна, поскольку рано или поздно якоря начнут дрейфовать — если, конечно, уже не начали — и тогда они не справятся с «Пингарроном».

На миг он подумал, почему они, черт побери, не снялись с якоря и не вернулись в порт или не ушли в открытое море, заметив надвигающийся шторм — и тут же устыдился, поняв, что причиной тому — он сам. Они ждали, когда он вернется, даже рискуя потерпеть крушение.

Когда его отделяли от поверхности моря последние несколько метров, Алекс услышал успокаивающий гул двигателей и увидел, как натягиваются якорные цепи, поднимая якоря с песчаного дна. При виде этого он почувствовал острую боль и настоящую гордость за свою маленькую, но отличную команду. Однако вслед за этой мыслью на него вдруг накатило сомнение: если экипаж занялся машинным отделением и управлением «Пингарроном», то кто же тогда занимается лебедкой?

Минуту спустя он получил ответ на этот вопрос. У лебедки стоял доктор Кирхнер. Его многочасовые наблюдения принесли свои плоды, и теперь он управлял механизмом с таким мастерством, словно занимался этим всю жизнь, не обращая внимания на проливной дождь, хлеставший его по лицу. Рядом с ним под грозовым небом стояли Марко и Эльза, словно не замечая порывов дождя и ветра, изо всех сил налегая на ворот, чтобы поскорее поднять Алекса на палубу.

— Как здесь дела? — потребовал отчета Алекс, врываясь в капитанскую рубку, все еще в водолазном костюме, но уже без скафандра и свинцовых накладок.

— Во время твоего погружения налетел шторм, — сообщила Жюли, стоявшая у штурвала. — Сесар сейчас в машинном отделении, прогревает двигатели, а Джек поднимает якоря. За последние полчаса давление упало на три миллибара и продолжает снижаться, — добавила она, хлопнув по сфере барометра. — А потому я беру курс три-ноль-ноль, чтобы отойти как можно дальше от берега.

Алекс посмотрел вперед, где нос «Пингаррона» разрезал волны, вздымая облака пены всякий раз, как поднимался на гребень очередной волны. Просто невероятно, как погода успела испортиться менее чем за час, хотя в своеобразном климате Гибралтарского пролива всего можно ожидать, и множество кораблекрушений вдоль южного побережья Испании и северного побережья Марокко были живым тому доказательством.

— Мы не можем уйти, — сказал он.

— Что? — спросила француженка, широко раскрыв глаза, в полной уверенности, что ослышалась.

— Шторм может затянуться на несколько дней. А мы не можем тратить время, удаляясь в море, а потом возвращаясь обратно.

— Нет, мы должны отсюда уйти! — Жюли указала в сторону бушующего моря — на тот случай, если Алекс еще не понял, что они находятся в самом эпицентре шторма.

— Знаю, знаю, — ответил он, пристально вглядываясь в карту пролива. — Но нам нельзя уходить далеко. Возможно, стоит укрыться в Танжере...

— В такой шторм? — возмутилась француженка. — Это невозможно, капитан! Нас просто разобьёт о скалы, если сунемся в порт.

— Ладно... А как насчет этого? — указал он на Танжерский залив, защищенный молом. — Там есть хорошая бухта, где мы сможем встать на якорь и переждать шторм.

— Но если ветер повернёт на северо-запад, — заметила она, косясь на карту, — мы окажемся в мышеловке.

— В таком случае нам остается уйти в открытое море и молиться всем богам, чтобы шторм поскорее утих. Но пока есть малейшая возможность этого избежать, мне бы не хотелось этого делать.

Жюли нахмурилась: Алексу так и не удалось ее убедить. Первое правило, которого она привыкла придерживаться в случае шторма — держаться как можно дальше от берега и его опасностей, особенно, если побережье изрезано грозными скалами и рифами. Это правило не признавало исключений, это понимает даже новичок в морском деле, что уж говорить о Жюли, чей здравый смысл и богатый опыт судовождения прямо-таки вопили, требуя как можно скорее уходить в сторону Атлантики.

Тем не менее, она ответила именно так, как хотел услышать Алекс.

— Вы — капитан, — произнесла она с несвойственным ей фатализмом, выравнивая курс параллельно берегу. — Я лишь надеюсь, вы знаете, что делаете.

Алекс хотел было ответить, что тоже очень на это надеется, но промолчал.

Буря разыгралась не на шутку, штормило все сильнее. Несмотря на то, что залив находился с подветренной стороны и защищал судно от ураганного ветра, «Пингаррон» раскачивался на волнах разбушевавшегося моря вверх-вниз, как кресло-качалка, и два пассажира страдали от морской болезни. С той минуты, как разразился шторм, горемыки, не обращая внимания на проливной дождь, бродили по палубе как ожившие мертвецы, то и дело свешиваясь за борт, чтобы облегчить желудок.

К вечеру пришел Джек, чтобы сменить на посту Алекса, который, хоть и снял водолазный костюм, так и не успел переодеться.

— Фу, как от тебя воняет! — заявил галисиец, едва войдя в рубку.

— Спасибо, я тоже тебя люблю, — ответил Алекс, откидываясь на стуле и не отводя взгляда от горизонта.

— Я серьёзно. От тебя смердит так, будто под водолазкой дохлая кошка.

Капитан понюхал свою одежду и недовольно сморщился.

— Ты прав. Пожалуй, мне и впрямь стоит принять душ.