Когда Райли, приняв долгожданный душ, вышел наконец из ванной, он увидел, что Кармен сдержала слово, и его каюта вновь обрела первоначальный вид, даже стакан и недопитая бутылка «Джека Дэниэлса» по-прежнему стояли на столе.

Единственное разительное отличие заключалось в том, что в кресле лицом к ванной, скрестив ноги и сложив руки на коленях, сидела Кармен и терпеливо ждала, когда в дверях появится Алекс.

Райли с полотенцем, обмотанным вокруг талии, был крайне удивлен, увидев поджидавшую его Кармен.

— Я думал, ты ушла... — сказал он и тут же испугался, что она может неправильно истолковать его слова. — Нет, я не хочу сказать, что я не был бы рад... вовсе нет...

— Заткнись, Алекс.

Кармен плавно и по-кошачьи грациозно поднялась с кресла, выпрямилась и заглянула Райли в глаза. Она держалась так уверенно, будто находилась не в полуразрушенной каюте грузового суденышка, одетая бог знает во что, а в роскошном бальном зале, окруженная поклонниками, в одном из своих ослепительных сари из шелка и газа, стоивших целое состояние, зачастую вполне справедливо.

Онемев, Алекс стоял посреди каюты и смотрел, как Кармен подошла к задрипанному патефону, выбрала пластинку, достала ее из бумажного конверта, положила на крутящийся диск и опустила на нее иглу.

Кармен снова повернулась и медленно пошла к нему. Нежная музыка, льющаяся с пластинки, казалось, задавала ритм ее смуглым ногам, украшенным татуировкой из хны. Кармен остановилась перед Райли, и в эту секунду, казалось, даже воздух в каюте дрогнул и затрепетал от саксофона Бена Уэбстера, исполняющего композицию «Я загадал желание». А голос Билли Холлидей, как верная собачонка, послушная своему хозяину, неотступно следовал за ним, лаская слух Алекса, пока пальцы Кармен ласкали его затылок.

Плавно, почти незаметно, ее ноги стали двигаться в такт джазовой пьесы. Кармен улыбнулась, приглашая Райли на танец, и в следующий миг оба тихо покачивались под льющуюся с пластинки песню. Алекс обнял Кармен за талию и привлек к себе, а она положила голову ему на грудь.

Нежная мелодия заглушала гул двигателей, и оба, закрыв глаза, представили, что они снова в Танжере, и, подобно многим другим парочкам, мило проводят вечер в каком-нибудь клубе, чего никогда не делали раньше и, скорее всего, никогда не сделали бы.

— А знаешь, ведь сегодня мы впервые в жизни с тобой танцуем, — прошептала она, словно угадав его мысли.

— Это потому, что я плохой танцор, — прошептал он ей на ухо, догадавшись, что она имела в виду.

Из граммофона нёсся голос Леди Дэй в сопровождении саксофона, и от этого голоса где-то внизу его живота, казалось, набухал тяжёлый ком.

Кармен провела рукой по плечам, груди и шее Алекса, задержавшись на свежих порезах, старой пулевой ране на плече, затем коснулась синяков на лице и, наконец, добралась до пересекающего его левую щеку шрама, что когда-то связал их друг с другом.

— Я часто спрашиваю себя, — прошептала она, — что было бы, если бы мы с тобой...

— Прошу тебя, не продолжай.

— Ты ведь даже не знаешь, что я хотела сказать.

— Это неважно. Любое «если бы» по определению неосуществимо, и рассуждения на эту тему могут лишь причинить ещё больше боли, потому что это... это...

— Прощание.

Алекс в ответ лишь молча кивнул.

Ей не было нужды спрашивать, вернется ли он, поскольку оба знали ответ.

И тогда Кармен, поднявшись на цыпочки, заглянула ему в глаза.

— Ты меня любишь? — спросила она.

От неожиданности капитан «Пингаррона» потерял дар речи.

Он никогда не думал, что однажды услышит этот вопрос из уст Кармен; для него это было почти то же самое, как если бы Иисус Христос собственной персоной постучал в его дверь, чтобы спросить, верит Алекс в него или нет.

— Больше жизни, — с трудом ответил он, чувствуя, как к горлу подступает комок.

Их взгляды встретились, и в воздухе стихли последние звуки песни. Райли заметил, как по ее щеке скатилась слеза, размазав тушь, и задержалась в уголке губ, на которых проступила счастливая улыбка.

Кармен снова обняла его, и они прижались друг к другу, словно желая остановить время. Им не было нужды что-то говорить друг другу, ведь все между ними уже давно было ясно. У них не осталось ничего, кроме этих мгновений: здесь и сейчас.

Наконец-то они признались друг другу в любви, пусть даже всего за несколько часов до неотвратимой полуночи.

Возможно, этот танец, который уже подходил к концу, станет первым и последним в их жизни.

Часовая стрелка на циферблате наручных часов Райли уже достигла вертикальной черты, а минутная уже пересекла ее и приближалась к цифре три.

Погасив фонарь, капитан «Пингаррона» — теперь судно называлось «Пинг Рон» — вышел на балкон рулевой рубки, поднес к глазам бинокль и всмотрелся в непроглядную безлунную ночь, пытаясь разглядеть на горизонте силуэт корабля с потушенными сигнальными огнями. Но это было примерно то же самое, что искать черную кошку в темной комнате.

Стоящий рядом Джек тоже высматривал в бинокль корабль, только по левому борту, но с тем же успехом — одним словом, не видел ничего. Если быть точным, то весь экипаж «Пингаррона» вытянулся цепочкой вдоль обоих бортов судна, где-то с полчаса назад легшего в дрейф согласно координатам в успокоившемся теперь море. Липовый флаг кригсмарине колыхался на кормовом флагштоке, а на опорах лебедки висели вымпелы, показывающие, что на судне нет радио. Если немцы попытаются установить с ними радиоконтакт, вымпелы без слов объяснят причину молчания. Однако «Деймоса», причины их пребывания здесь, вопреки ожиданиям попросту не было.

— Ну, они же все-таки не итальянцы, чтобы так опаздывать, — не отрывая глаз от бинокля, пробормотал старший помощник, напоминая о незабываемой встрече с итальянцами две недели назад.

— Именно поэтому, — высказался капитан, — я подозреваю, что они наблюдают за нами на расстоянии. Выжидают, так сказать.

— Выжидают? — переспросил Джек. — И чего же они ждут?

— Кто их знает. Нам известно лишь то, что они должны оставаться здесь до полуночи.

— Думаешь, они нам не доверяют?

— Я бы на их месте тоже не доверял, — прямо заявил Райли, вопросительно глядя на Джека. — Но все-таки будем надеяться на лучшее. В конце концов, если нас до сих пор не потопили — значит, они все еще раздумывают, что с нами делать.

Джек повесил бинокль на шею и оперся обеими руками о поручень, выражая явное беспокойство.

— Все же мы должны как-то заявить им о себе, ты не находишь? — спросил он. — Хотя бы для того, чтобы этот корсарский корабль не выпустил в нас парочку торпед, едва увидев.

— И как у нас это получится? — поинтересовался Райли. — Рации у нас нет, а от флажков в этой темени мало толку. Если хочешь, можем дать звуковой сигнал, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет, не считая головной боли.

— А как насчёт световых сигналов? При помощи фонаря мы могли бы отправить им сообщение на азбуке Морзе.

Алекс задумался, размышляя над предложением галисийца.

— А что, неплохая идея... Вот только что ты им скажешь? Привет, зажгите огни, чтобы мы вас лучше видели?

— Нет, всего лишь передам одно слово, которое не вызовет никаких подозрений и даст понять, кто мы такие и что нам известно об их миссии.

С помощью Эльзы Джек взобрался на носовой люк и, размахивая во все стороны фонарем, снова и снова повторял на морской азбуке одно лишь слово: «Апокалипсис».

Пелена высоких облаков скрывала свет звезд, и из-за этого разглядеть «Деймос» было труднее, зато «Пингаррон», освещенный как рождественская елка, был виден за много миль. После часа бесполезных ожиданий Алекс всерьез начал думать о том, что «Деймос» не только не появился, но и не появится.

Внезапно его охватило понимание, насколько смешно все то, что он делает. Смешно, что он поверил, будто сможет что-то изменить. Смешно, что убедил в этом свою команду. Смешно, что рискует жизнью, совершенно забыв о своем договоре с Маршем.