— Древние славяне тоже раньше были язычниками, — проговорил Лазарев.

   — Замечу, потом сильно помог мне Помаре I. На другой день после языческого праздника он объявил, что великий Оро желает быть перенесённым на полуостров Таиа-Рабу. Поднялся страшный шум, но по знаку короля воины схватили истукана и увезли туда. Началась междоусобная война. Помаре то терпел поражение, то побеждал. Умный, храбрый, с сильными страстями, которые, однако, умел сдерживать, он, вопреки обычаю, сохранял власть и при совершеннолетнем сыне, покровительствовал миссионерам, оставаясь более тридцати лет главным вершителем судьбы Таити. Умер он скоропостижно на пятьдесят пятом году жизни в 1803 году. Его власть законно перешла Помаре II. Некоторое время мальчиком он был при Куке, видел богослужения. Начал учиться читать и писать. А войны продолжались. От греха подальше мы переселились на более спокойный остров Женщин (Вагине). Постигнув язык, составили таитянскую азбуку, перевели катехизис. Потом я переехал на остров Эймео в этом же архипелаге Общества, построил часовню, начал вести службы. Вскоре сюда переселился изгнанный с Таити Помаре II. Несчастья пошли ему на пользу: божественное учение озарило его душу, по внутреннему убеждению он принял христианскую веру. И вот как это сделал. Велел сварить черепаху и подать её к обеду. А черепаху есть запрещалось без известных обрядов в храме и пожертвования самых лакомых кусков идолам. Помаре же съел её, ничего не оставив истуканам. Соплеменников обуял ужас. Все думали, что земля разверзнется и поглотит грешника. Конечно, с королём ничего не случилось. Он спокойно встал и сказал окружившим его людям: «Теперь вы сами видите, что ваши боги лживы и бессильны. Они бездушные чурки и не могут ни вредить, ни благодетельствовать» . Эта простая речь и наглядный урок подействовали на приближённых так сильно, что многие тут же стали креститься, даже великий жрец на Эймео объявил себя христианином и бросил в огонь всех идолов...

Нот рассказывал об этом не без гордости. Он считал, что теперь главная цель его жизни достигнута, но тогда, в начале своего подвижничества, ещё предстояло претерпеть много бед.

   — Таити, оставшись без короля, предан был всем ужасам безначалия и разврата, — продолжал пастор. — Дикари тем и занимались, что перегоняли из растений пьяный напиток, напивались до бесчувствия, приходили в бешенство, резали друг друга. Но остались и благоразумные люди. Они объявились однажды на Эймео и уговорили Помаре вернуться на погибающий остров. Однако ещё несколько лет христиане боролись с закоренелыми язычниками. Скоро исполнится пять лет после последней битвы. Язычники решили напасть на короля и его воинов в воскресенье 12 ноября 1815 года, когда все были на молитве. Со знаками Оро и с дикими воплями они набросились на верующих. Поначалу королевские воины оробели и попятились. Но Помаре крикнул: «Не бойтесь! Бог защитит нас!» В кровавом и долгом сражении победу всё же одержал Помаре. И тут он совершил уже не физический, а нравственный подвиг: пощадил побеждённых, даже с почестью похоронил убитого их вожака. Подобного великодушия ещё не знали на Таити.

С этими словами пастор поднялся со скамьи и повёл моряков дальше.

   — В прошлом году в нашей церкви Помаре объявил о создании Совета старейшин. С помощью Совета он составил несколько законов на первый случай: за умышленное смертоубийство наказывать смертью, за воровство — мостить площадь перед церковью и обкладывать берег камнями, уличённых в прелюбодеянии приговаривать к работам на строительстве домов и лодок. Теперь под кротким управлением малого числа указов и благоденствуют жители Таити и других островов Общества... Многие из таитян пишут и читают. Раньше книги Священного Писания печатались в Порт-Джексоне, позже привезли печатный станок и латинские буквы сюда. Помаре сам набрал первую страницу и сделал на станке оттиск. За книги островитяне расплачиваются кокосовым маслом. Его охотно покупают в Порт-Джексоне, оттуда отправляют дальше в Англию, где оно в большой цене.

В доме Нота супруга пастора подала кокосовый сок. Напиток этот не только утолил жажду, но быстро прогнал усталость. При зное дня он показался лучшим из всех известных напитков мира. Михаил Петрович, более владевший английским языком, сказал, что как ни прелестен Таити, но скоро придётся расставаться.

   — Разве вам надоели хозяева? — улыбнулся старый Нот.

   — Что вы?! Но у нас инструкции, коими руководствуемся... Вот нальёмся водой и пойдём.

   — А я хотел познакомить вас ещё с моим другом, вторым человеком в этом государстве.

   — Почему мы его не видели среди наших гостей?

   — Он слишком стар для визитов, но будет польщён, если вы навестите его.

   — Что ж, идёмте, — произнёс Фаддей.

По дороге Нот показал место, где раньше стоял морай — храм идолопоклонников. Капитан Кук описывал, какого огромного труда стоило его строительство. Теперь от него остались одни развалины.

На взморье в небольшом шалашике на чистых рогожах сидел старик в белом тонком платье. Бледность его лица, впалость глаз показывали, что он давно болеет и нет надежды на выздоровление. Около него играли дети — дочь лет десяти и мальчик пяти годков. Смышлёныши подали белым гостям скамеечки и остались за спиной отца.

   — Генри, спроси русских моряков, не желают ли они подкрепиться пищей? — хоть худо, но по-английски произнёс старик.

   — Благодарим, мы пока сыты, — ответствовал Лазарев.

   — Тогда извольте откушать кокосов, — старик кивнул слуге, тот исчез в пальмовой роще и принёс орехов.

Нот сказал, что хозяина зовут Маноно. Когда-то он управлял островом, был первым вельможей при короле, хранит дюжину небольших пушек и 24-фунтовых каронад, оставленных англичанами.

Маноно стал расспрашивать русских о здоровье, есть ли у них дети. Услышав от Беллинсгаузена, что у него пока нет семьи, Маноно сильно удивился. Он никак не мог уразуметь, что у мужчины в расцвете здоровья и сил нет жены и детей.

   — Размножаются птицы, цветы, деревья, рыбы, а человек — высшее создание Божье — тем более должен оставить хорошее потомство, — с ноткой назидания произнёс он.

У Маноно уже было пять сыновей, но он больше, видимо, любил последних своих детей. Когда Фаддей подал мальчику ножичек, а девочке зеркальце и научил пускать «зайчиков», Маноно порозовел от благодарности.

Вернувшись на «Восток», Беллинсгаузен приказал готовить праздничный обед для короля. Признаться, ежедневные гостевания уже стали изрядно надоедать. Они отвлекали от дел, раздражали однообразием и разгулом. Хотя вахтенные офицеры пускали на шлюп только начальников, те приводили толпы своих приятелей. С волчьим аппетитом они поедали масло и курятину, пили грог. Графины с напитком, приготовленным из рома, сахара и лимонного сока, опустошались быстро. Сначала капитан отдавал распоряжение дельному, расторопному, весёлому денщику Мише Тахашикову вновь наполнять графины, но когда их снова опорожняли, Фаддей нередко оставлял графины пустыми. Тогда король и его люди сами начинали звать: «Миса! Миса!» Когда денщик откликался на их зов, ему показывали на пустые ёмкости. Мишка собирал графины поспешно, но возвращался медленно, всё более и более разбавляя грог водою. За такую хитрость его невзлюбили и считали жадным.

Когда приехал Помаре и за большим столом кают-компании устроилось его семейство и приближённые, Фаддей представил двоих мальчиков, спасённых на Макатеа. Король долго расспрашивал их, смеялся, передразнивал, когда они рассказывали о том, как спасались от людоедов, исполняли их ритуальные кривляния перед тем, как резать и варить захваченных пленников. Выпив, он помрачнел и спросил:

   — Где собираетесь жить дальше — на шлюпе или у меня на острове?

   — На острове, — ответили мальчики.

   — Пиофай, — повернулся король к своему секретарю. — Бери старшего, а младшего пусть усыновит мой брат. — Он остановил взгляд на военачальнике, который с радостью согласился: никакого труда не составляло прокормить лишнего ребёнка на благодатной земле Таити, где хлеб, плоды, сладкий сок буквально валялись под ногами, а прибрежье кишело рыбой.