Возвратясь, Демидов сказал, что доставил гостя до берега напротив его дома, король попросил его немного обождать, вскоре пришёл с подарками. Лейтенанту отмерил восемь, а гребцам по четыре маховых саженей[47] таитянской материи, сотканной из волокон хлебного дерева.

Ещё не взошло солнце, а островитяне на лодках с парусами уже спешили к шлюпу. Снова палубы превратились в буйный рынок. Плоды, диковинные раковины, кур туземцы меняли на русские сувениры. Толкучка стала мешать корабельным работам. Тогда Фаддей приказал Резанову взять на ялик разного товара, оттянуться за корму и там наладить мену, предпочитая брать только кур и лимоны.

Перепоручив заботы исполнительному Завадовскому, он вызвал Лазарева, и оба капитана поехали на прогулку по острову. Сначала навестили пастора Нота. Миссионер жил в своём просторном доме с женой-англичанкой. Хоть и не красавица, она была хорошим другом и скрашивала скучную жизнь пастора. Как и супруг, она не хотела возвращаться в своё отечество, считая себя счастливее на Таити.

По дороге к королю на взморье повстречали Михайлова и Симонова. Те охотно присоединились.

Неторопливо шагая по песку, живописец проговорил:

   — Среди туземцев я уже заметил некоторых похожих на европейцев.

   — Немудрено. Помните, от восставшей команды «Баунти» спаслись четыре англичанина с таитянками. Они обосновались на необитаемом острове Питкерн. Один из них, научившись делать самогон из корней растения ти, умер от запоя. Другому, грубияну и задире, раскроили череп топором. Остались бывший мичман Янг и матрос Смит. Как ребята управлялись с десятью женщинами, одному Богу известно. Тем не менее появилось многочисленное потомство. Оно подрастало. Пришлось для них открыть школу. После того как от воспаления лёгких умер Янг, некоронованным королём и супругом десятка полинезиек стал единственный мужчина на Питкерне — Алек Смит. Этот моряк из простой семьи, сам неграмотный, воспитывал и своих, и чужих детей, как умел. Каждый день проводил богослужения, знакомил своеобычную паству с заветами Библии. Этот «христианский рай» создал человек, которого в Англии ждала виселица. Впоследствии Алек назвал себя Адамом. В 1807 году у Питкерна задержался китобойный бот. Шкипер Фолджер и поведал миру об этом острове и его «творце». Сообщение подтвердили и другие моряки, побывавшие здесь после. Английские власти поняли, что существование этой заморской англоязычной общины выгодно для Британии и помиловали мудрого Адама Смита. Наверное, он царствует и до сих пор. Ну а дети и внуки разбежались по Полинезии. Может, кто-то из них попал и на Таити...

На пути встретилась речка. На другой стороне у пироги копошилась пожилая таитянка. Нот крикнул ей, чтобы она перевезла гостей. Старуха вошла в воду по колено, подтянула лодку и доставила русских с пастором на противоположный берег. Нитка бисера, полученная в награду за труд, обрадовала её настолько, что она засветилась, как молодая, и побежала в посёлок показывать украшение своим товаркам.

Солнце уже поднялось довольно высоко и стало припекать, но когда вошли в кокосовую рощу, то приятная прохлада освежила лица. В тени пальмовых деревьев стоял королевский дом, огороженный невысоким дощатым забором. Нот показал спальню, где стояли европейские широкие кровати, покрытые жёлтыми одеялами. Потом провёл визитёров к малому домику. Возле него на матах сидел, сложив ноги, Помаре с семьёй и завтракал. Поросятину он обмакивал в морскую воду, налитую в гладкие черепки от кокосовых орехов, и передавал мясо сотрапезникам. Все ели с большой охотой, облизывали пальцы, запивая кушанье кокосовым молоком.

Увидев гостей, король распорядился принести для них низкие скамейки, подать в стеклянных бокалах прохладного сока, поскольку Беллинсгаузен, Лазарев и Нот от еды отказались. Помаре стал расспрашивать, здоровы ли все, нравится ли им Таити, что общего есть у россиян и местных жителей. Михайлов отошёл шагов на шесть в сторону и начал делать набросок королевской семьи, сидящей за трапезой. Приближённые окружили художника, от души смеялись, и о каждой изображаемой фигуре рассказывали королю.

После завтрака Помаре вымыл руки, поманил Фаддея в домик, разгороженный на две половины. Одна из них служила кабинетом. У стены стояла двуспальная ковать, напротив — сундук с замком, шкатулка из красного дерева, полки с английскими книгами, картой земного шара. Он показал брегет, тетрадь начальных правил геометрии, переведённую на таитянский язык тем же Нотой. Помедлив, вынул из шкатулки чернильницу с пером и четвертушку бумаги.

— Не можете ли вы написать по-русски, чтоб подателю записки отпустили бутылку рому? — с робостью проговорил он, понизив голос.

Фаддей написал: «Выдать посланцу три бутылки рому и шесть бутылок тенерифского вина».

Тут вошли Нот и Лазарев. Король поспешно спрятал чернила, геометрическую тетрадь, часы и переменил разговор. Надо полагать, от Нота немало доставалось королю за грешное пристрастие к спиртному, поэтому Помаре побаивался пастора или просто не хотел его огорчать.

Нот пригласил гостей навестить секретаря Паофая. Однако дома того не оказалось. По просьбе миссионера жена отворила шкатулку и показала хранящуюся там книгу. В неё на таитянском языке секретарь записывал все заслуживающие внимания события.

Затем направились к дому Нота.

   — Вы видите сейчас кротких людей, — проговорил пастор. — На самом деле и здесь, и на соседних островах пролилось много человеческой крови. В 1767 году сюда попал Самуэль Уиллс и едва не потерпел кораблекрушение вот там, на Дельфиновой мели, — пастор показал на риф, через который местный лоцман проводил шлюпы с великой осторожностью. — Его окружили лодки туземцев и осыпали градом камней. Уиллс ответил картечью. Таитяне сделались услужливыми и ласковыми. Ими в то время правила Пурия, красивая женщина лет сорока пяти. Она познакомилась с командиром пришельцев и подружилась. На другой год на Таити попал французский командор Бугенвиль и переименовал остров в Новую Цитеру по причине множества пригожих женщин. Европейцам он представил этот остров как последний рай на земле. Однако вскоре случился переворот, владычицу свергли. В 1769 году сюда прибыл Кук. При нём таитяне начали войну с жителями других островов. Правители сменяли один другого. Очередной таитянский властитель Оту женился на своей родственнице — прекрасной Гидии. Первенца от этого брака безжалостно умертвили. У таитян существовал обычай: если у властителя родится сын, то последний считается королём, а родитель получает звание правителя. Такое положение не устраивало Оту, и он пошёл на преступление. Потом долго придумывал, как переименовать себя, и в конце концов назвался Помаре I. Слово это означает «простуда», но он принял его в память о болезни, полученной в одном из походов. Второго новорождённого сына родители убивать не решились. Его сохранили и назвали Помаре II. С ним-то вы и сидели недавно за завтраком...

   — Сколько лет сейчас королю? — спросил Фаддей.

   — Тридцать восемь.

   — Выглядит старше.

Нот печально вздохнул.

   — Ну а потом являлись на остров Уильям Блай на «Баунти», мятежный Крисчен, капитан Ванкувер, — продолжал пастор. — Мало стало стройных мужчин и прекрасных женщин. Войны, варварский обычай умерщвлять лишних детей, заразные болезни, перенятые от разгульных моряков-европейцев, произвели ощутимое опустошение. Я попал на остров с другими миссионерами молодым и пылким ревнителем слова Божьего. Тогда на Таити жило не меньше шестнадцати тысяч жителей. Сейчас десять.

   — Как вас приняли островитяне? — заинтересовался Лазарев.

   — О, это долгая история, — польщённый Генри Нот даже несколько смутился. — Надо сказать, местный жрец не препятствовал новому учению, даже уступил свой храм. Прежде всего я начал изучать язык, потом обошёл все селения острова, встречал ласковый приём и более или менее сочувственное отношение к христианскому учению. Вернувшись сюда, нашёл в храме короля и его приближённых. Они совершали жертвоприношение в честь их главного идола Оро. Я ужаснулся при виде висящих на пальмах перед храмом людей, принесённых в жертву истукану. Тщетно пытался образумить заблудших идолопоклонников, но меня никто не слушал.