Безвестная немка, женщина во всех отношениях недостойная, Анна Монс послужила причиной к совершению нескольких событий, в высшей степени важных в истории великого Петра: царица Авдотья Фёдоровна ссылается в заточение; наследник престола царевич Алексей Петрович преждевременно лишается материнского надзора, а вследствие этого затаивает в душе своей ненависть к отцу, гонителю матери; эта ненависть растёт, заставляет Алексея окружать себя сторонниками, столько же неприязненными его отцу; начинается борьба малозаметная, в высшей степени страдальная со стороны царевича, не важная по ходу, но которая, быть может, приняла бы более серьёзные размеры, если бы не кончилась катастрофой 1718 года.

С другой стороны, любовь к Анне Монс заставляет Петра обратить внимание на её семейство, а в нём, между прочим, и на брата Анны — Виллима. Государь приближает его к себе, возвышает на высокую степень придворных званий и в нём находит человека, который разбивает его семейное счастье, отравляет последние дни его жизни и — это ещё догадка — делается одной из причин преждевременной кончины Петра Великого.

В то время, когда Пётр зачастую посещал и изволил нередко «опочивать за золочёными занавесками» в каменном палаццо Анны Ивановны, в покоях жалованного дома резвился четырнадцатилетний хорошенький мальчик; это был ребёнок живой, пылкий и весьма чувствительный; последнее доказывало, что на мальчика имело большое влияние то, что он с раннего детства окружён был женщинами: обе сестры (много его старше) любили и баловали ребёнка. Баловень этот был известный впоследствии Виллим Иванович Монс или, как он подписывался, де Монс.

Старший брат его Филимон, как мы уже знаем, взят был государем на службу и, несмотря на опалу, постигшую сестёр Монс, Филимон служил довольно успешно: в 1711 году он был капитаном. По его следам, но по предложению Георга Иоганна фон Кайзерлинга — принят был на службу Виллим Монс: военная служба вообще представлялась иноземцам Немецкой слободы в тогдашнее время надёжнейшим путём к достижению всяких благ, следовательно, желания другого пути со стороны Виллима и быть не могло. Виллим принят на службу в бытность царя Петра в Польше, в местечке Горках, в августе 1708 года. Первоначально принят он в армии в качестве «валентира». Молодой человек был зачислен затем в лейб-гвардии Преображенский молк. Генерал Боур заметил молодого красивого «валентира» и взял его к себе в «генерал-адъютанты».

Странная роль выпала на долю немца-генерала Боура: он отличался, надо думать, большим вкусом и был поклонником красоты во всех её проявления. В самом деле, Боур вывел Марту, будущую царицу Екатерину Алексеевну, Боур же выдвигает на путь к отличиям и знаменитого впоследствии её приближённого Виллима Монса...

Пред будущим фаворитом с этого времени действительно открывалась карьера несравненно блистательнейшая, нежели выпадала на долю какого-нибудь боевого офицера.

Монс был постоянно на виду, на него возлагались кой-какие командировки, и малейший успех в их выполнении, расторопность, бойкость немедленно награждались. Монс был на виду в упорном бою под Лесным; в славной победе Полтавской; здесь и там исправлял должность генерал-адъютанта, и когда шведы были отброшены к Переволочне, Монс ездил к ним с трубачом для переговоров. Во время движения русской армии к Риге Виллим Иванович командируем был во многие партии с казаками; между прочим, на него возложено было поручение отбить у неприятеля командира казаков, князя Лобанова.

«Усмотря добрые поступки» родного брата некогда любимой красавицы, государь, в бытность свою в Померании осенью 1711 года, «удостоил его чином лейб-гвардии лейтенанта»; в новом чине Монс назначен был оставаться в качестве «генерал-адъютанта от кавалерии» при государе, ездил курьером к королю датскому, участвовал при атаке фридрихштадтской и вообще, как мы уже видели, был в постоянных разъездах с разными поручениями от государя.

Между тем карман Монса находился в незавидном состоянии; адъютант перебивался небольшими деньжонками, что можно видеть из записок его к друзьям; в одной из них, например, он между прочим просит возвратить ему девять рейхсталеров, в которых «очень нуждается». От матери и сестёр — женщин скупых, вечно жаловавшихся на бедность, поддержка была небольшая; что до братьев, то он их потерял довольно рано.

«Находясь теперь здесь в Москве, — писал Монс к сестре и зятю своему Балку 14 марта 1711 года, — с прискорбием извещаю вас, что любезный старший брат наш скончался; смерть его тем для меня чувствительнее, что я почти одновременно лишился обоих братьев». На одном из них осталось 15 р. долгу, и средства Виллима Ивановича были так плохи, что он должен был уступить за эти деньги лошадь покойника.

Таким образом, Монс начинал почти так, как начинала большая часть его единоземцев: бездомные, жалкие бедняки, они ждали какого-нибудь случая, «фавора», чтобы обогатиться, и ловкостью, вкрадчивостью умели иногда добиться этого случая.

При Петре, в особенности непосредственно при нём, служить было нелегко: государь требовал самой строгой исполнительности во всём; без его позволения никто из ближних служащих не смел отлучаться от него ни днём, ни ночью. Днём действительно и невозможно было урваться ни одному денщику, но по ночам они, как рассказывает один из денщиков, таскались часто по шинкам и своим приятельницам; «его величество, — повествует Нартов, — сведав о таком распутстве, велел для каждого денщика (т. е. для своих флигель-адъютантов) сделать шкап с постелью, чтоб в ночное время их там запирать и тем укротить их буйство и гулянье». Однажды в самую полночь государю понадобилось послать одного из флигель-адъютантов, бережно запертых по шкапам. Государь идёт с фонарём наверх, отпирает ключом шкап за шкапом и не находит в них ни одного флигель-адъютанта.

   — Мои денщики летают сквозь замки, но я крылья обстригу им завтра дубиной!

Стрижки, однако, не было; государь встал в хорошем расположении духа, увидел флигель-адъютантов на местах, стоящих в трепетном ожидании «нещадного побиения», и это смягчило Петра.

   — Смотрите ж, — сказал он между прочим, — впредь со двора уходить без приказа моего никто не дерзнёт, иначе преступника отворочаю так дубиной, что забудет по ночам гулять и забывать свою должность!..

С Монсом же, как кажется, «отворачиваний дубиной» не случалось.

Он старательно выполнял свою должность, а она охватывала самые разнородные поручения. Так, между прочим, доводилось ему ведать царскими лошадьми, провожать подводы с закупленным за границей для Петра венгерским вином; Монс должен был прикупать новое, всячески беречь драгоценный напиток и проч. Такого рода поручения показывали некоторую доверенность к Монсу, который между тем сколачивал себе фортуну разными средствами; так, в 1712 году, в бытность свою в Митаве, генерал-адъютант приобрёл благосклонное внимание вдовствующей герцогини курляндской Анны Ивановны, обзавёлся деньгами и совершенно довольный шутливо писал к одному из приятелей в Немецкую слободу: «Рекомендую себя девице Труткем и ожидаю тебя с ней сюда; я уже приготовил карету и шестерик лошадей; ей будет здесь на чём кататься...»

И при дворе государя он уже получал некоторое значение. Так, в 1713 году заботливая сестрица Матрёна писала к нему: «Прошу вас, пожалуйста, сделайте, чтоб сын мой Пётр (Балк) у царя доброю оказиею был; понеже лучше, чтоб он у вас был; я надеюсь, что он вскоре у вас будет, понеже муж мой пошлёт его с делами в С.-Петербург».

Матрёна Ивановна просила не об одном сыне; волею Петра заброшенная с стариком-мужем в крепость Эльбинг, на самый театр войны, она беспокоилась среди опасностей войны и сильно тосковала вдали от столичного общества, к которому всегда чувствовала влечение. Только осенью 1711 года Матрёна Ивановна на несколько времени оживилась: в это время в Эльбинг приехала царица Катерина Алексеевна; «отпустил я жену свою в Эльбинг, к вам, — писал государь Фёдору Балку, — и что ей понадобится денег на покупку какой мелочи, дайте из собранных у вас денег».