Эмилия улыбнулась, покраснела и, нежно смотря на Шарлоту, отвечала:

   — Я радуюсь уже не надежде, потому что мои мечты, осуществления которых я не смела ожидать, превратились уже в действительность: я уже удалена от света, от этой обширной больницы, где всякий одержим каким-нибудь грызущим недугом, где всякого пожирает какое-нибудь желание: стремление к богатству, почестям, похвалам, мщению, к бессмертию, к роскошным нарядам и подобным пустякам. Кто может отказаться от всех этих вещей, не нужных в жизни, тот обладает всем, что ему необходимо: в его сердце обитает спокойствие, он счастлив. В таком положении нахожусь теперь я.

Целый день путники отдыхали в хижине у добрых старичков. Они спали так крепко и спокойно, как будто Россия более не представляла для них никакой опасности. Вечером они расстались с мирными обитателями хижины и продолжили свой путь. Они и в дальнейшем ехали только ночью, избегали больших дорог, отдыхали в сёлах и отдельных хижинах, часто меняли свои имена и платья, чтобы не оказаться раскрытыми. Дорога в иных местах была занесена снегом, и путешествие их продолжалось медленно. Целые две недели беглецы проезжали по степям и тёмным лесам, через которые они едва ли могли бы пробраться, если бы не нанимали от деревни до деревни проводника, знакомого с местностью.

Однажды вечером Конрад объявил своим спутницам, что до границы России осталось только десять вёрст и ближайшее село Бжецмитцель уже будет на польской земле. Шарлота горела желанием выехать за пределы России и потому настаивала на продолжении пути, несмотря на то, что ночь была тёмная, и в деревне, где остановились, они ни за какие деньги не могли достать проводника.

Они поехали. Была сильная метель, которая скоро засыпала дорогу. Путешественники заблудились и очутились в обширном тёмном лесу, где ни зги не было видно. Дамы оцепенели от мороза, и, чтобы согреться, они время от времени бежали вдоль саней.

В этом отчаянном положении путники оставались в лесу более двух часов. Конрад слез с козел и пошёл искать дорогу. Шарлота и Эмилия остались в санях и ждали его возвращения. Но, к величайшему их испугу, к ним внезапно подошёл мужик. Шарлота заговорила с ним по-русски, но он не отвечал. Не говоря ни слова, он бросился на спину одной из лошадей и погнал их вместе с санями и ездоками.

Смущение и страх овладели женщинами, они чуть не потеряли сознание. Они начали звать на помощь Конрада, но не услышали никакого ответа. Шарлота упала в обморок и очнулась, только когда сани остановились. Открыв глаза, она увидела, что сани стоят на обширной площади, а мужика уже не было. Эмилия могла только сообщить ей, что он убежал направо. Вероятно, он воспользовался лошадьми, чтобы скорее выбраться из леса. Что было делать? Они вынуждены были вернуться в лес по тем же следам, которые они оставляли, выезжая из него по милости мужика, с надеждой отыскать Конрада. Но они звали его сотни раз совершенно напрасно. Эмилия посоветовала возвратиться на площадь и оттуда ехать по следам исчезнувшего мужика, пока они не найдут какую-нибудь деревню, а утром послать людей отыскивать в лесу Конрада. Положение их было ужасное. Конрад, может быть, уже замёрз в снегу, на него, может быть, напали волки и растерзали, что тогда делать им, беспомощным женщинам, без друга, без советника?

Ничего не осталось делать, как последовать совету Эмилии. Они поехали по следам убежавшего мужика и действительно к утру набрели на маленькое бедное село, почти засыпанное снегом.

Спутницы остановились у старого дома, который показался им лучшим в целом селе. Их окружило несколько собак и с громким лаем не давало им выйти из саней. Через несколько минут из дома появился мужик в лохмотьях, отозвал собак и ввёл путешественниц, одетых в тот день крестьянками, в тёплую комнату, похожую на хлев, где на соломе спали мужики и бабы. Шарлота рассказала ему о неприятном приключении, случившемся с ними, но он ничего не отвечал. Через час путниц ввели в другую, более обширную комнату, где они увидели широкоплечего мужчину с огромными усами, который заявил, что он старшина этого села.

Он сначала обратился к Эмилии по-русски, потом по-польски; бедная девушка не знала ни того, ни другого языка, а потому отвечала по-французски, потом по-немецки, но старшина с своей стороны не знал этих языков. Шарлота хотела отвечать за неё, но старшина приказал ей молчать.

   — Ты не русская, — сказал он Эмилии, — несмотря на твоё русское платье, — затем шепнул что-то одному мужику на ухо и велел ему вывести Эмилию из комнаты.

Напрасно Шарлота упрекала его в суровом обращении.

   — Я вас хорошо знаю! — сказал старшина. — Вы беглецы из Петербурга, вы с первого взгляда показались мне подозрительными.

При этих словах Шарлота задрожала от ужаса; она думала, что её бегство уже открыто и что её отправят назад в Петербург. Шарлота на допросе старшины выдала Эмилию за свою сестру, рассказала ему, что они потеряли в лесу своего отца и умоляла старшину приказать отыскать его. Старшина покачал головой и велел отвести её в другую комнату, куда немного спустя привели и Эмилию, которая горько плакала. С помощью мужика, говорившего немного по-немецки, старшина допросил и её; она показала, что находится в услужении отца и его дочери. Эта несогласованность с показаниями Шарлоты, называвшей её сестрой, увеличило подозрение старшины.

Со спутницами обращались, как с пленницами: их вещи принесли в комнату и дали им пищи и питья. В этой комнате они оставались целый день до самого вечера. Им сказали, что старшина уехал со своими друзьями на охоту.

В сумерках охотники возвратились и начали шумно пировать в соседней комнате. Рассказывали разные приключения, случавшиеся на охоте, потом речь зашла о пленницах. Старшина высказал своё предположение, что они, вероятно, шведские шпионки или бродяги, совершившие в Петербурге какое-нибудь воровское дело. Он прибавил, что обеих женщин и пришедшего старика отошлёт к властям ближайшего русского города. Шарлота немного успокоилась, узнав из этого разговора, что Конрад уже Нашёлся.

В то время, как Шарлота переводила дрожащей Эмилии слова старшины, открылась дверь и в их комнату ввалилось весёлое общество, возбуждённое вином и водкой, чтобы поглазеть на пленниц. Эмилия заплакала, а Шарлота начала упрекать старшину за жестокое обращение с невинными путешественницами и потребовала вести её к своему отцу.

Из пьяной толпы выступил молодой красивый мужчина, подошёл к Эмилии, взял её за подбородок и, подняв ей голову, сказал по-французски:

   — Милая девица, вы, вероятно, не крестьянка и не преступница.

   — А вы, — вмешалась Шарлота, — по-видимому, не разбойник и не способны одобрять жестокости, с которой обращаются в Польше с мирными путешественницами. Мы ожидали от вас гостеприимства и рассчитывали на знаменитое великодушие поляков, а вместо того подвергаемся оскорблениям.

Молодой человек улыбнулся и опять обратился к Эмилии, стыдливо опустившей к земле свои глаза, и положил ей руку на плечо.

   — Не плачьте, — сказал он, — я вас освобожу.

Затем он, смеясь, обратился к старшине и воскликнул:

   — Пан Вольпианский! Ты мне хорошую штуку сыграл!

   — Как так, пан Добрынский? — спросил старшина.

   — Ты в лице старика задержал живописца, который мне рекомендован полковником и который мне так нужен, а эти молодые женщины — его дочери. Где он? Мне нужно его видеть.

После этого он вышел и за ним последовало всё оживлённое общество.

Не прошло и полчаса, как Добрынский, хитро улыбаясь, вошёл опять в комнату, ведя за руку старого Конрада.

Увидя Конрада, дамы крайне обрадовались и посчитали себя избавленными от всякой опасности; они рассказали друг другу свои приключения, и Конрад сообщил им, что, идя по следам их саней, он также добрел до села Бжецмитцель.

   — Сани готовы, — сказал Добрынский, — поезжайте со мной в мою усадьбу, там вы будете пользоваться всеми удобствами во всё время, которое вы пожелаете предаваться отдыху.