О том, какие опасности ждут его самого, он даже не подозревал.

Денис выбрался из машины и постоял рядом, осматривая место, где ему предстояло работать. Собственно, Денисом он являлся лишь для близких родственников, ну там мамы и папы, которые по старинке считали его тем самым Дениской Штыревым, которого выкормили, вырастили и в люди вывели. Но от родителей он уже окончательно отстранился, как отрывается лист от дерева, давшего ему жизнь. Это было совсем другое существование, новое, не вполне ясное, но волнующее и, как хотелось верить, замечательное.

До начала задания оставалось немногим больше получаса. Правда, клиент мог прибыть раньше, но для него, клиента, это ровным счетом ничего не меняло. Он будет не просто избит, а искалечен, чтобы направился из этого двора прямиком в травматологическое отделение ближайшей больницы. В реанимацию, если быть точным.

Денис, который на самом деле носил гордую кличку Колумб, знал много умных слов. Как-никак из медицинской семьи происходил, ну ее на хрен вместе с ее порядками и бесконечными моралями.

Двор, по которому прогуливался Колумб, обминая раскрытый люк, зияющий в асфальте, вызывал ощущение древней старины, как в антикварной лавке, где непонятно зачем копят разный хлам. Дурацкие железные гаражи впритык, такая же железная, но изрядно поржавевшая ограда, пятиэтажное кирпичное здание буквой «Г», робкий намек на детскую площадку с песочницей, вычерпанной до земли обладателями котиков и кошечек, которые, как известно, предпочитают гадить именно в песок и никуда больше. Поскольку до вечера было еще далеко, машин во дворе стояло немного. Между ними вперевалку шлялись раскормленные голуби, а в сонной вышине раскинулись густые кроны тополей с кистями серого пуха.

«Скоро заметет, — подумал Колумб, забравшись обратно в машину, но оставив водительскую дверцу приоткрытой, чтобы продувало ветерком. — Незачем отсвечивать таблом у всех на виду. Вон, балконов сколько. На них вечно толкутся курильщики и просто любопытные, которым заняться нечем».

Если кто и видел Колумба, пока он обозревал поле будущего сражения, то ни одна живая душа не заподозрила бы его в преступном умысле. Разве мог этот довольно пригожий, ладный, молодой парень быть преступником? Выражение его симпатичного лица сияло доверчивой открытостью, как форточка, в которую еще ни разу не забирался домушник. Из-за гагаринской улыбки, часто освещавшей эту физиономию, его натура представлялась окружающим простой и незатейливой, как грабли, пока на них не наступят.

Сегодня кое-кому предстояло убедиться, каким ошибочным может быть суждение по внешнему виду. На собственной шкуре.

Колумб производил хорошее впечатление на людей старшего поколения и нравился ровесницам. Когда девушки начинали с ним встречаться, они ласково называли его блондином, а, расставаясь, шипели: «белобрысый». Его волосы действительно были светлыми, а летом еще сильнее выгорали на солнце. Ширина плеч тоже не допускала двух разных мнений — они были такими же внушительными, как у мраморного атлета, и на ощупь были не менее твердокаменными. Хоть сейчас облей с головы до ног белой краской — и на постамент в музей античного искусства. Только вместо фигового листочка пришлось бы прикрепить лопух, чтобы не смущать посетителей понапрасну.

Череп у Колумба был круглый и прочный, как выточенный из бука глобус: колоти хоть дубинкой, хоть обрезком трубы, нипочем не проломишь. За это он и получил свое второе прозвище: у братвы сработали какие-то школьные ассоциации.

Он прекрасно осознавал свое физическое совершенство и старался поддерживать себя в отличной форме: бегал, отжимался, качал штангу. Ведь не за красивые глаза его взяли в банду. Для выходца из интеллигентной семьи, который в детстве готов был расплакаться, расквасив кому-нибудь нос, это было немалым достижением. Получал он денег столько, что в самом ближайшем будущем рассчитывал обзавестись крутой тачкой и собственной квартирой.

Главное, четко и вовремя выполнять все, что скажут. Не пороть бока, то есть не совершать ошибок. Интересно, этот хмырь, которого велено отметелить, здоровый?

Не в силах справиться с волнением, Глобус стал искать, чем бы заняться, чтобы убить время. Его взгляд упал на дворники за лобовым стеклом выданной ему «Тойоты». Один перекосился и грозил оторваться во время включения или езды по тряской дороге. Это было бы нежелательно. Машина принадлежала бригаде Зарика, который с Глобуса спросит. А с Зариком шутки плохи, будь у тебя хоть самая крепкая голова на свете.

Глобус опять выбрался из машины и, обходя ее спереди, еле успел перешагнуть люк, в который один раз уже чуть не угодил. Рифленая крышка валялась рядом — похоже, ее бросили вспугнутые кем-то собиратели металлолома. Может, пристроить ее на место? Нет, правильному пацану пачкать руки впадлу. Плюнув на чугунный кругляш (в прямом смысле), Глобус занялся починкой щеточки дворника.

Это заняло немного больше времени, чем он рассчитывал. Пальцы парня оказались слишком толстыми и неповоротливыми для такой работы, а перочинный нож — неважной заменой отвертки. Когда он наконец справился и поднял взгляд, во двор медленно въезжала синяя «Мазда».

Та самая. Глобус задержал дыхание, увидев номерной знак. Ладони у него моментально вспотели, как всегда случалось в экстренных ситуациях. И перед дракой, и перед серьезным разговором. Впрочем, сегодня много говорить не придется. Лишь для того, чтобы затеять ссору, а дальше Глобусу останется только махать кулаками, что у него обычно получалось значительно лучше, чем работать языком.

К его удовольствию, «Мазда» подкатила прямо к нему, намереваясь втиснуться в зазор между корпусом «Тойоты» и рядом мусорных баков. Уже потом, когда все было позади, Глобус пришел к заключению, что не стоило мешать клиенту. Пусть бы сунулся, угодив колесом в круглую западню колодца. Тогда бы все пошло по-другому, а значит, и завершилось бы иначе. Но сделанного не воротишь, а после драки кулаками не машут.

Особенно с вывихнутыми руками.

Но все мы сильны задним умом. А на деле почти всегда совершаем ошибки, когда оказываемся в критических ситуациях. И Глобус не являлся исключением из общего правила.

Дождавшись, пока синий капот приблизится, он неожиданно вышел на дорогу. «Мазда», качнувшись, остановилась.

— Ты что, козел, не видишь, куда прешь? — осведомился Глобус, с удовольствием смакуя каждое слово.

Пока все шло по плану. Повод придраться к водителю «Мазды» появился сам собой. Его звали Андреем, а фамилию Глобус не запомнил. На кой черт она ему сдалась? Бьют ведь не по паспорту, по морде.

— Вылазь, — повысил голос Глобус. — Я тебя сейчас научу ездить.

Ему не было известно, в чем провинился этот Андрей и по какой причине он не должен войти во второй подъезд, расположенный в пятидесяти метрах. Подобные вещи Глобуса не касались. Ими занимались старшие. Братва выполняла приказы, не утруждая себя размышлениями. Это было правильно и удобно. Вон, предки Глобуса все мозги над разными вопросами сушили, и что? Многого они в жизни добились? Коптят небо да перебиваются с селедки на макароны от получки до получки.

— Ты что, не слышал? — спросил Глобус, распахивая водительскую дверцу.

Андрей удивленно и немного недовольно посмотрел на него.

— Я же тебя не задел, — сказал он. — Ты сам виноват, что на дорогу выперся…

Тут монолог оборвался. На последнем слове Глобус коротко двинул кулаком в верхнюю челюсть Андрея. Он любил неожиданно бить противников в тот момент, когда они разговаривали. Это не только позволяло застать их врасплох. В двух случаях из трех такой удар приводил к тому, что противник прикусывал язык или же лишался зуба, а со ртом, полным крови, много не навоюешь.

Правда, сейчас Глобус сработал вполсилы. Его задачей было выманить Андрея на открытое пространство, а потом уже калечить. Пока тот сидел в машине, достать его было фактически невозможно.