Скрестив руки на груди, Алла подошла к черному окну и остановилась напротив своего размытого отражения.

— Какие воспоминания? О чем ты?

Прозвучало это до того фальшиво, что Туманова самого передернуло.

— А ты не знаешь?

— Нет.

Алла медленно повернулась к мужу. Ее лицо было злым, красивым и совсем не старым.

— Думаешь, я не знала, что ты путался со Светкой?

Туманова словно под дых ударили.

— Я? — промямлил он. — Со Светкой? Ты что?! Разве я мог с женой лучшего…

— Мог, — жестко перебила Алла. — Никольников в армии тогда служил, я в роддоме с Андрюшкой лежала. А вы с этой шлюхой у нас дома кувыркались. На брачном ложе.

Все было чистой правдой, если не придираться к слову «кувыркались». Туманов отметил рождение сына на работе, вечером случайно столкнулся со Светланой в магазине. Сам не знал, как она оказалась у него дома. Нет, знал. Не зря же шампанского купил и предложил событие отметить. Посидели. Потом полежали. А потом еще несколько раз встречались, даже после возвращения Юрки из армии. И ведь получалось у Туманова и другу в глаза смотреть, и жене. А вот теперь не смог. Отвел глаза, а потом и опустил.

— Перестань, Алла, — попросил он. — Зачем прошлое ворошить?

— Лучше спроси, откуда мне известно? — предложила она, недобро улыбаясь.

— Ну… откуда?

Он посмотрел на нее.

— Светка сама мне все и рассказала. Позвонила однажды и проболталась. «Срок давности ведь вышел, — говорит. — Ты не сердишься?» Я сказала — нет.

— Господи, Алла. Я тогда дурак был. Молодой дурак, понимаешь?

— Молодой подонок, — сказала она. — Пользовался тем, что у меня мама умерла и сын на руках. Никуда не денется дурочка доверчивая, да?

Этот резкий переход от мирных домашних посиделок к бурному выяснению отношений совершенно выбил Туманова из колеи. Еще пару минут он оправдывался, потом повысил голос, потом сказал что-то обидное. Ссора быстро переросла в скандал, после которого оставаться дома стало совершенно невозможно.

Хлопнув дверью, Туманов ушел. Вернуться домой ему было не суждено.

Юрий Никольников был журналистом, но не столичным и не знаменитым, а посему не слишком преуспевающим. В его городской двухкомнатной квартире ютился не только он сам с женой, но и их дочь с ребенком, поэтому летом Никольников предпочитал сбегать на дачу, где ему никто не мешал творить и наслаждаться свободой и одиночеством. Туманов бывал там не раз, поэтому хорошо знал дорогу. Его автомобиль очень скоро вырвался из сверкающего ночными огнями города и резво помчался по шоссе.

По пути Туманов несколько раз набрал номер друга, но тот не отвечал. Зато позвонил Андрей.

— Не разбудил, пап? — спросил он.

— Нет, сынок. Ты же знаешь, я полуночник. Да и время еще детское.

Сверившись с часами, Туманов к своему удивлению обнаружил, что уже начало одиннадцатого и спросил себя, а не повернуть ли обратно? До дачного поселка еще минут двадцать езды, столько же займет разговор с Никольниковым, а ведь потом еще назад возвращаться. Что у него все-таки стряслось? Неожиданное сообщение вызвало не только тревогу в душе за друга, но и предчувствие беды. А вдруг Светлана открылась, помимо Аллы, еще и мужу? В таком случае предстоит очень неприятный разговор, а может и что похуже…

Все эти мысли пронеслись в его голове так стремительно, что уложились в короткую паузу, не замеченную Андреем.

— Хорошо, — сказал он. — Ты не дома? Я слышу какой-то шум в трубке.

— К другу еду, — пояснил Туманов. — Никольников Юра, помнишь? Вызвал меня срочно, а в чем дело, не объяснил. Вот, мчусь теперь.

— Ты поосторожнее за рулем, пап, — попросил Андрей. — Давай я потом перезвоню, когда до места доберешься?

— Не надо. Дорога совершенно пустая. Ты что-то хотел или просто так позвонил? Дело есть?

— Просто так, — был ответ, за которым последовало не слишком логичное продолжение: — Пап, ты не возражаешь, если я у вас поживу?

— Что-то случилось?

— Почему обязательно случилось? Просто нам с Любой некоторое время лучше пожить отдельно.

— Отдельно, — невесело повторил Туманов. — Лучше. Вам с Любой. А Данилку вы спросили? Ему как лучше?

— Папа! — почти выкрикнул Андрей, и в голосе его было столько боли, что можно было не продолжать. И все же он примирительно добавил: — Давай не будем, ладно? Не режь по живому. Мне и так…

Он не договорил, проглотив определение, но Туманов понял.

— Живи, конечно, — сказал он. — Это не только наша квартира, но и твоя тоже. Маму предупредить? Или сам позвонишь?

— Лучше ты скажи, — решил Андрей. — А то начнет: что да как, да почему… Не хочу сейчас об этом. Позже.

— Правильно, — поддержал сына Туманов. — Дай проблеме отлежаться. Глядишь, все образуется.

— Ага, само собой.

— Такое тоже бывает. Когда тебя ждать?

— Завтра днем, — ответил Андрей. — Маме скажи, что я просто проведать вас решил.

— Хм. Не поверит она.

— Знаю. Но ты все равно скажи.

На том разговор закончился. Попрощавшись, Туманов сосредоточился на дороге. Машин было мало, фарами никто не слепил, колеса по выбоинам не скакали, так что езда могла бы доставлять удовольствие, если бы не тревожные мысли и испорченное сыном настроение. На это накладывался неприятнейший осадок после размолвки с женой.

Туманов тяжело переживал ссоры. Сильнее всего его угнетали даже не собственные обиды, а то, что в запале он переставал контролировать себя. Начинал огрызаться, становился мелочным, злопамятным. Виновата была гордыня, та самая, которая числится среди смертных грехов человечества. Именно она не позволяла обнять Аллу, покаяться, попросить прощения. А потом уже было слишком поздно и обмен колкостями перерастал в длительную ссору.

Неужели это так обязательно? Неужели нельзя по-другому?

Остановив машину на въезде в дачный поселок, Туманов достал телефон и позвонил Алле. Гудки длились целую вечность, но ответа так и не последовало. Туманов сделал еще одну попытку. Где-то вдалеке монотонно и однообразно лаяла собака, умудряясь попадать в такт сигналам вызова. Потом гудки в трубке прекратились, и собака тоже умолкла, словно ожидая продолжения. Но Туманов перезванивать не стал, чертыхнулся и снял машину с тормоза.

Ворота были распахнуты настежь, въезд никто не охранял. Поселок был маленький, населенный в основном пенсионерами. Отсутствие газа и водопровода делало его малопривлекательным для желающих обзавестись загородным особняком. Небольшие домишки, обнесенные ржавыми сетками, углы черепичных крыш, редкие фонари и наезженные колеи вместо дорог — вот, что представляло собой это место.

Владения Никольникова находились на первой линии, примыкающей к небольшому озеру, сильно мелеющему в летнюю пору из-за множества шлангов, качающих воду на лоскуты огородов. Машину Туманова встретил и проводил душераздирающий хор лягушек, исполнивший нечто вроде приветственной оды. Выбравшись из авто, он тотчас прихлопнул на щеке комара, отмахнулся от назойливого жужжания второго и вошел в калитку, которую сначала пришлось приподнять — иначе она не открывалась.

Дом, сложенный из белого кирпича, четко выделялся на фоне сада, слившегося в сплошное темное нагромождение кустов и деревьев. Вдоль дорожки виднелся зеленый удав шланга. Возле окаменелой кучи песка ржавел трехколесный велосипед. Из железной бочки на углу тянуло болотной гнилью. На втором этаже уютно светилось окно, до половины затянутое пожелтевшими газетами.

Пройдя под аркадой дикого винограда, Туманов ступил на крыльцо и увидел, что дверь приоткрыта.

— Встречай, Юрка!

Потянув дверь на себя, Туманов вошел в дом и очутился в помещении, представляющем собой гибрид веранды с кухней. Обе комнаты зияли чернотой дверных проемов, но сверху брезжил свет.

— Юра-а? Это я.

Туманов шагнул к узкой, неестественно выгнутой лестнице, круто уходящей вверх. Подниматься туда решительно не хотелось. Почему Никольников не отзывается? Неужели действительно дрыхнет, как язвительно предположила Алла? Или он умышленно хранит молчание?