— Кто это? — спросил Никколо.

   — Зубр, — отозвался Леонардо, печально глядя на трупы животных, устилавшие арену, как мусор. Если бы ему удалось получить несколько этих трупов для препарирования и изучения, это было бы не такой пустой потерей. Но медлить было опасно, потому что толпа требовала новых развлечений, новых зрелищ, и вполне вероятно, что кабанов и тигров выпустят с арены, чтобы охотиться за ними на улицах. Леонардо оглядел рукотворный цирк: поглазеть на кровавую оргию сюда собралось по меньшей мере тридцать тысяч человек. Прямо впереди, за полем была трибуна Медичи. Её сделали в форме замка — со рвами, сторожевыми башнями и пародией на укрепления. Дюжины вымпелов — алые полотнища и лилии на золотом фоне — безвольно свисали со стен. Воздух был недвижен и тяжек, не давая отдохновения от удушающих запахов пота и смерти.

   — Идём, Никко, — позвал Леонардо. — Здесь становится небезопасно.

Вместе они пошли вкруг арены. Леонардо приходилось толкаться, а то и драться, чтобы держаться рядом с Никколо.

   — Вон там, смотри, — сказал тот, указывая в дальний конец арены. Офицер только что дал сигнал выпустить львов, что сидели в большой, занавешенной до того клетке; первыми двинулись самки, подозрительно озираясь и прикрывая львят, у которых ещё сохранились пятнышки на шкуре; львы вышли следом, их блестящие, почти чёрные гривы резко контрастировали с длинными песочного цвета телами. Несколько людей в «черепахах» держались поодаль, не столько дразня львов, сколько присматривая, чтобы никто из львят не пострадал.

Толпа разразилась приветственными воплями.

   — Идём дальше, — сказал Леонардо.

   — Ты видишь львят? — спросил Никколо.

   — Да, — сказал Леонардо. — Но, если с ними что-то случится, платить придётся дорого.

   — Так ты всё-таки веришь в предзнаменования?

   — Нет, Никко, но я верю в суеверных людей; а если они поверят, что с ними случится беда, то не успокоятся, пока её себе не устроят.

   — По-моему, это то же самое, — заметил Никколо.

Леонардо против воли рассмеялся, и собственный смех показался ему чужим и пустым. Однако он чувствовал обречённость, словно его плоть и жилы не могли сдержать бушующей в нём бури. Он уже слышал, как она мягко бьётся в ушах; такие же удары слышал он ребёнком, когда плакал.

   — Вот видишь, Леонардо, — сказал Никколо, необычайно гордый собой, — ты всё-таки можешь смеяться.

   — Могу, конечно. — Леонардо заставил себя улыбнуться Никколо и обнял его за плечи. Он вдруг почувствовал странное облегчение; однако ощущал он и напряжение во всём теле, и то, как незримые бабочки бились паутинными крылышками в стенки его желудка, ибо это самое напряжение защищало его от скорби.

   — Ты должен снова стать собой, — сказал Никколо, — тем Леонардо, которого все любят.

   — А ты? — спросил Леонардо.

   — Что ты хочешь сказать?

   — Ты любишь только прежнего Леонардо, а не такого, какой я сейчас? — Никколо сильно разволновался, и Леонардо добавил: — Прости, Никко. Но прежний Леонардо ушёл навсегда.

   — Тогда тебе придётся учиться заново надо всем смеяться.

   — Прежний Никколо тоже ушёл, — заметил Леонардо.

Никколо с безмолвным вопросом повернулся к нему.

Они остановились среди толпы, но Леонардо тут же подтолкнул мальчика.

   — Пока я... болел, ты, кажется, стал мужчиной. Теперь тебе хотелось бы снова стать ребёнком?

   — Нет, Леонардо, — сказал Никколо. — Но мне, ничего не поделаешь, не хватает тебя.

   — Так вот же я, с тобой.

Никколо ничего не ответил. Он пробирался вперёд, к трибуне-замку Медичи, которая была теперь прямо перед ними. Солдаты в цветах Медичи и шлемах с плюмажами охраняли единственный вход на лестницу, ведущую к скамьям, откуда видна была вся арена.

   — Вот и вы. — Зороастро да Перетола перегнулся через амбразуру деревянной башни. — Антонио, — крикнул он одному из стражников, — это маэстро Леонардо и его друг. Без задержек проведи их внутрь. Я сейчас спущусь.

Стражник поморгал и, как будто признав Леонардо, ввёл его и Никколо в шутовской замок. Над ними вздымались галереи, до отказа набитые друзьями, сторонниками и прихлебателями Медичи. Шум стоял такой, будто ревело море; Леонардо и Никколо пришлось отскочить, чтобы не попасть под струю мочи.

   — А нет ли здесь укрытия получше? — спросил Леонардо у стражника, глядя наверх сквозь ярусы скамей. Он видел тысячи ног; обрывки бумаги и куски еды падали сверху, точно манна с нечестивых небес.

   — Тут надо держать ушки на макушке, — заметил он.

   — Я хочу наверх, — со всхлипом проговорил Никколо.

Отсюда Леонардо видел часть арены. Казалось, прямо на него глянул волк — и через мгновение исчез. Поле зрения было узким, к тому же глаза слезились от пыли.

   — Мы только дождёмся Зороастро.

   — Он бы мог провести нас наверх, — сказал Никколо. — Оттуда было бы хоть видно, что происходит.

Взревела львица, но рёв её был едва различим за шумом толпы. Потом её стало видно — она волокла за шею трепыхающегося волка, возможно, того самого, что видел Леонардо. За ней следовал взрослый лев и двое львят, которые кормились на трупе.

   — Ты видишь, Никколо?

Но Никколо, побледнев, смотрел в другую сторону.

   — Леонардо! — окликнул подошедший Зороастро. Он был в лосинах и куртке — одежде щёголей; болезненно-жёлтое лицо лоснилось от жира и пота.

   — Как тебе удалось получить приглашение? — Леонардо быстрым жестом обвёл «замок».

   — Я же Медичи, — отмахнулся Зороастро.

   — Я и не отрицаю твоих прав по рождению, — сказал Леонардо. Неужто кто-то из семьи Медичи действительно верил, что Зороастро происходит из семьи Руччелаи?

   — Благодарю, но...

   — Где Сандро? — перебил Леонардо. — Наверху с Лоренцо?

   — Нет, Леонардо. Великолепный просил меня дождаться тебя и передать известие.

   — Великолепный?

   — Ну, Сандро. Но меня просили проводить тебя в палаццо мадонны Симонетты. Она больна.

Сердце Леонардо дрогнуло, но он постарался взять себя в руки.

   — Никколо, если хочешь, оставайся с Зороастро.

   — Но я должен проводить тебя, — возразил Зороастро.

   — Я хочу с тобой, Леонардо. — Никколо подошёл ближе к своему мастеру.

Леонардо кивнул и обратился к Зороастро:

   — Прошу тебя, окажи мне любезность.

   — Какую?

   — Сандро говорил, что я смогу получить несколько звериных трупов. — Леонардо указал на арену.

   — Ах да, Никколо говорил, что ты практикуешься в autophaneia.

Леонардо кинул на Никколо быстрый недовольный взгляд.

   — Трупы нужны мне для анатомирования, Зороастро. Для исследований. Это наука, а не магия.

Кажется, Зороастро это разочаровало.

   — Я прикажу, чтобы для тебя собрали образцы.

   — Никто ничего не сделает, если ты сам не присмотришь.

   — Я должен идти с тобой, — настаивал Зороастро.

   — Твоё присутствие у мадонны Симонетты может не понравиться Великолепному. А это будет некстати, особенно если, как мне кажется, он расположен к тебе.

   — Так оно и есть, — надувшись, подтвердил Зороастро.

   — Так ты окажешь мне эту любезность?

   — Кажется, у меня нет выбора. Но почему присутствие твоего ученика не потревожит Первого Гражданина?

Леонардо не ответил; помахав рукой другу, он взял Никколо за руку и ушёл с трибун Медичи. Вдали от Меркато Веккио замусоренные улицы и кривые переулки казались совсем вымершими.

   — Тебе плохо, Леонардо? — спросил Никколо. — Ты такой бледный...

   — Я в порядке, Никко, — сказал Леонардо.

   — Мы можем передохнуть. — Никколо указал на аrchi de bottega[98], что соединяла две высокие башни; в узком затенённом проходе были высечены каменные скамьи.

   — Нет... спасибо.

Леонардо чувствовал, что нельзя терять времени.

Позади вдруг раздался рёв, будто Арно вышел из берегов и обрушился на Флоренцию — приливная волна человеческих воплей.