— Сандро опасается, что с ней не всё ладно, — сказал Леонардо, надеясь отвлечь его.

Лоренцо кивнул.

   — Она очень слаба. Её словно сжигает внутреннее пламя. — И сказал, возвращаясь к прежней теме: — Я решил назначить кого-нибудь другого управлять твоей летающей машиной... но вся честь успеха будет принадлежать тебе одному.

   — Я тронут твоей заботой, но на Великой Птице могу полететь только я, — с нажимом сказал Леонардо. — Для того, кто не исследовал тщательнейшим образом ветров и не изучал науки полётов, такой поступок будет смертельно опасен.

   — Но спешить некуда, Леонардо. Нам не обязательно встречаться именно завтра. Ты же со временем обучишь кого-нибудь управляться с твоей машиной.

   — Великолепный, будь ты мной, позволил бы ты кому-нибудь занять своё место?

   — Но я — не ты, Леонардо. Я...

   — Первый Гражданин.

Лоренцо покачал головой и рассмеялся. Но потом снова стал задумчив.

   — Леонардо, я боюсь за твою жизнь. А если я позволю тебе рисковать своей головой ради моей прихоти — я стану бояться за свою душу.

   — Тебе не надо бояться ни за то, ни за другое, Лоренцо. Но ты должен позволить мне самому показать тебе моё изобретение. Если кто-нибудь займёт моё место, это покажет всей Флоренции, что ты не веришь в моё творение, а я попросту труслив. Прошу тебя...

После долгой паузы Лоренцо сказал:

   — Хорошо, Леонардо, эта честь останется за тобой. Мадонна Симонетта рассказала мне о твоих... делах с Николини. Я пока не знаю, что тут можно сделать, ну да посмотрим. Но ведь все эти старания окажутся ни к чему, если завтра ты свалишься с неба. Может, передумаешь? — И с этими словами Лоренцо зашагал к пригорку, где ждал их Никколо; Леонардо шёл рядом.

Лоренцо был озабочен, словно близкая опасность, грозящая Леонардо, символизировала для Первого Гражданина другие его тревоги.

   — О tempora, о mores![75] — пробормотал Лоренцо, порицая этими словами Цицерона нынешнее неспокойное время. — Пико делла Мирандола уверяет, что чума во Флоренции идёт на убыль. Тем не менее, когда я уезжал, этого ещё не было видно. И, как будто одна чума ещё недостаточное зло, я должен ещё противостоять его святейшеству, который продолжает свои кампании в Романье и Умбрии!

Леонардо удивился, что Лоренцо так открыто порицает Папу; впрочем, высказался он ещё вежливо. Франческо делла Ровере, севший на папский престол под именем Сикста IV, был человек способный и образованный; но его сжигало стремление обеспечить богатством и властью свою семью, а потому он угрожал интересам и безопасности Флоренции.

   — Но довольно, — сказал Лоренцо: они подходили к Никколо, который уже поднял свой мешок. — Как говорил великий Боккаччо: «Будем же счастливы, ибо именно несчастье вынудило нас покинуть возлюбленный наш город». Это, увы, весьма вольный перевод.

   — Вы идёте с нами? — спросил Никколо у Лоренцо; мальчик явно был в восторге от этого обстоятельства.

   — Разумеется, иду, мой юный синьор. Что у тебя в мешке?

   — Провизия... и факелы.

   — Факелы? — удивился Лоренцо.

Никколо пожал плечами.

   — Мастер Леонардо велел мне взять факелы и огниво.

   — Ты собираешься заночевать в лесу? — спросил Лоренцо у Леонардо.

   — Нет, Великолепный.

   — Что же тогда?

Леонардо улыбнулся.

   — Ты же не хочешь, чтобы я испортил мальчику сюрприз?

Лоренцо согласно рассмеялся, и они быстро пошли через сосновые, кедровые и можжевеловые рощи, мимо быстрых горных ручьёв, что несли острые камни, которые рано или поздно превратятся в гальку и упокоятся в речных руслах.

   — Я прямо чувствую, как древние боги следят за нами из чащи вместе с нимфами и дриадами, — сказал Лоренцо и принялся фальшиво напевать тут же сочинённую им песенку:

Когда они подошли к крутым скалистым склонам Монте-Альбано, яркое полуденное солнце отбрасывало резкие тени на грани скал и диковинной формы утёса. Леонардо показывал дорогу, а Лоренцо и Никколо шли за ним, круто поднимаясь в гору.

   — Не ожидал, что подъём окажется так крут, — заметил Лоренцо, отирая платком вспотевший лоб, когда они остановились передохнуть на гребне. Над ними высоко вверх уходил отвесный склон. Был жаркий летний полдень, и небо подёрнулось дымкой.

   — Мы почти пришли, — сказал Леонардо и повёл Лоренцо и Никколо к расселине в нависшем над ними склоне. Леонардо забрал мешок у Никколо — тот запротестовал, но только для виду, из-за Лоренцо. Потом Леонардо осторожно пробрался к ближнему уступу, пользуясь теми же опорами для рук и ног, какие использовал в детстве.

Там и был вход в его тайную пещеру.

Из неё, как дым из трубки, сочился пар; вокруг было довольно сыро. Порывистый ветер дул вокруг отверстия, а сам уступ был влажным и скользким. Леонардо вернулся, чтобы помочь Никколо перебраться на уступ, Лоренцо последовал за ними.

   — А теперь, Никколо, — сказал Леонардо, когда они, переводя дыхание, стояли у тёмного провала, — хочешь быть вторым, кто войдёт в это потайное местечко?

   — А кто же будет первым? — спросил Никколо.

Леонардо рассмеялся:

   — Первый уже был — я!

   — Не могу поверить, что это место взаправду существует. — Никколо встал на колени и заглянул в темноту. Он держался за скалу, иначе соскользнул бы прямиком в пещеру. — Там не видно ни зги и так узко!.. Хоть ползи на четвереньках, как зверь. Да ещё и сыро на ощупь. Никогда не встречал ничего подобного.

   — Ты боишься входить, Никколо?

   — Конечно нет! Когда вы зажжёте факелы, я первым буду внутри.

   — Значит, ты боишься темноты? — Леонардо улыбнулся мальчику, и тому ничего не оставалось, как нырнуть в пещеру.

   — Здесь тесно! — пожаловался он изнутри.

   — Пещера расширяется. Наберись терпения и двигайся дальше.

   — А вы идёте? — натянуто осведомился Никколо. — С факелами?

   — Скажи, что ты видишь.

   — Только смутные тени, — отозвался Никколо. — И я весь промок.

   — Там и вправду сыро, — согласился Леонардо. — Это потому, что пламя, рождённое в сердце земли, согревает воды, запертые внутри пещеры. Жар заставляет воду кипеть и превращает её в пар.

   — Вы уже зажгли факелы? — тревожно спросил Никколо.

   — Когда я отыскал это место, я был несколькими годами младше тебя. У меня, помню, было только два чувства — страх и желание. Что чувствуешь ты?

   — Чего ты желал? — спросил Никколо.

   — Увидеть чудеса, которые могут скрываться внутри.

   — А чего боялся?

Леонардо чиркнул кремнём по скале, чтобы поджечь факел.

   — Темноты, как и ты сейчас.

   — А я как раз не боюсь!

Леонардо усмехнулся и подмигнул Лоренцо. Потом подал ему факел, и они, пригнувшись, нырнули в пещеру. При виде их Никколо облегчённо вздохнул.

   — Ты зашёл не так уж далеко, — заметил Леонардо. — Давай двигайся, не то мы все задохнёмся от дыма собственных факелов.

Никколо пополз вперёд — и вскоре узкий проход расширился, превратившись в пещеру. Леонардо выпрямился и высоко поднял факел, освещая огромное пространство и кристаллические образования: уступы, занавесы, колонны, спирали, ниши, сталактиты и сталагмиты. Казалось, что здесь обитают тени; тревожные блики факелов плясали по стенам, и пещера чудилась куда больше и изрытее, чем прежде. Лоренцо и Никколо благоговейно молчали; слышно было лишь свистящее дыхание людей и звонкие удары капель о воду маленьких озёр, изрисованных расходящейся рябью. И — такого быть не могло, но всё-таки — здесь пахло улицей, пахло мостовой после дождя — влажно, терпко и крепко.