— Онореволи не друзья Медичи; они близки с Пацци. Послушай доброго совета: держись от них подальше. Помяни моё слово, Пацци плохо кончат.

   — Да, отец, — угрюмо сказал Леонардо.

   — Опять этот тон!..

   — Извини, если задел тебя.

   — Ты не задел меня, ты... — Он запнулся, но договорил; — Ты поставил нашу семью в невозможное положение.

   — О чём ты?

   — О том, почему сюда прибывает Медичи.

   — Ты не рад принимать у себя Первого Гражданина?

   — Ты заключил с ним дурацкое пари и наверняка станешь всеобщим посмешищем. Наше имя...

   — Ах да, конечно, наше имя — только это тебя и волнует! Но я не проиграю, отец. И тогда ты сможешь получить полной мерой от чести, которую я принесу нашему имени.

   — Летать дано только птицам и насекомым!

   — И тем, кто носит имя да Винчи.

Пьеро, однако, не унимался. Леонардо вздохнул.

   — Отец, я постараюсь не разочаровать тебя. — Он почтительно поклонился и шагнул к двери.

   — Леонардо! — прикрикнул отец, точно обращался к проказливому ребёнку. — Я ещё не дозволял тебе удалиться.

   — Так я могу идти?

   — Да, можешь, — сказал Пьеро, но едва Леонардо двинулся к двери, снова позвал его.

   — Да, отец? — Леонардо остановился у дверей.

   — Я запрещаю тебе проводить этот... опыт.

   — Прошу прощения, отец, но я уже не могу пойти на попятный.

   — Я объясню его великолепию, что ты мой первенец.

   — Спасибо, но...

   — Я отвечаю за твою безопасность! — воскликнул Пьеро и добавил: — Я боюсь за тебя!

Помолчав, Леонардо спросил:

   — Ты окажешь мне честь и посмотришь на мой полёт? — Он рискнул улыбнуться. — В конце концов, это ведь да Винчи, а не Медичи или Пацци будет парить в небесах рядом с Господом.

   — Полагаю, я должен соблюдать приличия. — Пьеро поднял брови, словно прикидывая своё место в будущих событиях. Затем взглянул на сына и грустно улыбнулся.

И хотя Леонардо в который раз ощутил непреодолимую пропасть, разделявшую его с отцом, напряжение между ними развеялось.

   — Ты можешь остаться здесь, — сказал Пьеро.

   — У тебя едва хватит места, когда прибудут Лоренцо и его двор. А мне нужен покой, чтобы работать и готовиться к полёту; мы прекрасно устроимся у Ачаттабрига ди Пьеро делла Вакка.

   — Когда ты едешь?

   — Нам нужно отправляться тотчас. Дядя Франческо сказал, что проводит нас.

Пьеро кивнул.

   — Передай мой горячий привет твоей матушке.

   — Я буду счастлив сделать это.

   — Тебе совсем не хочется взглянуть на нового братца? — спросил Пьеро так, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

   — Конечно же, хочется, отец.

Пьеро взял сына за руку, и они пошли в спальню Маргериты.

Леонардо чувствовал, что отец дрожит.

И в эти несколько мгновений он действительно ощущал себя сыном своего отца.

Хотя Леонардо каждую ночь просыпался от вернувшегося кошмара, в доме матери, с его земляным полом и тростниковой крышей, ему стало легче. В этом домике прошло его детство. Катерина обожала его. Это от неё унаследовал он искривлённый палец и в честь неё неизменно писал этот мелкий дефект у всех своих «маленьких Мадонн». У матери было на удивление сильное открытое лицо, прямой нос с небольшой горбинкой и печально поджатые глубокомысленные губы. Высокая, плотная, изжелта-смуглая, она ничем не походила на трёх юных женщин, на которых поочерёдно женился отец Леонардо. Если бы не искривлённый палец, никто бы не нашёл сходства между матерью и сыном.

И — полная противоположность отцу — в проявлении любви она была щедра и телесна.

   — Леонардо! — кричала она, махая ему руками от дверей домика. Её бочкообразный супруг Ачаттабрига, который был fomaciaio, то есть строителем печей для обжига, стоял во дворе между повозками, на которых лежала в разобранном виде летающая машина. Она была готова отправиться к утёсу, с которого ей предстоит взлететь. Ачаттабрига тоже кричал, зовя Леонардо вернуться.

Леонардо провёл эти последние дни наедине с собой, чураясь даже общества Сандро и Никколо; они были на него не в обиде, потому что он частенько вёл себя так, когда работал. Днём он дремал урывками, а ночью почти не спал. Он делал наброски и записи в записной книжке при свете водяной лампы собственного изобретения и проводил бессчётные часы под своей летающей машиной, которую укрепили на прочной раме из дерева, вырубленного в ближнем лесу. Великая Птица напоминала ярко раскрашенную химеру. Её парные, как у стрекозы, крылья по форме были похожи на крылья летучей мыши и так же изогнуты. Материалом им служила бумазея, закреплённая тонкими полосками меха. Под большими, голубыми с золотом крыльями находилась сбруя пилота — парные «вёсла», рычаги ручного управления, ошейник, соединённый с рулём, похожим на птичий хвост, и ножные педали.

Завтра Леонардо взлетит на своей Великой Птице, исполняя желание Великолепного; он знал, что готов к полёту, потому что вдруг затосковал по шуму и приятелям. Однако оставалось сделать ещё кое-что, и он хотел взять с собой Никколо.

Он оставил Сандро наблюдать за подмастерьями.

   — Мы вернёмся через пару часов, матушка! — прокричал Леонардо во всё горло, потому что они уже порядочно отошли от дома.

Катерина пуще замахала руками и закричала:

   — Возвращайся немедля! Возвра...

Не успел Леонардо ответить ей, как увидел Лоренцо Медичи, выходящего из-за домика, где он привязал своего крупного коня. Из почтения Леонардо и Никколо сразу же заспешили вниз по холму; но Лоренцо сам побежал им навстречу. На нём была короткая, с прорезями по последней моде, куртка, лосины и чёрная шёлковая охотничья шляпа. На широком, румяном, без малейших признаков экземы лице играла улыбка, тёмные глаза, придававшие этому лицу выражение силы, сузились на солнце. Пряди густых каштановых волос падали на лоб. Вероятнее всего, он провёл всё утро, охотясь и упражняясь в силе и ловкости с друзьями.

   — Леонардо, прости, что помешал твоему походу, но мне надо поговорить с тобой... наедине и прежде, чем наступит завтра.

Никколо поклонился Лоренцо, который тепло поздоровался с ним, и сказал, указывая на окружённый оливами пригорок:

   — Я подожду там.

   — Спасибо, Никко, — сказал ему Леонардо.

Едва Никколо ушёл, Леонардо стало неловко рядом с Лоренцо. Некоторое время они молча слушали цикад.

   — Я перекинулся парой слов с Сандро, — сказал Лоренцо. — Он выглядит куда лучше, чем когда уезжал от нас.

   — Деревенский воздух ему на пользу.

   — Разумеется. Но, думаю, главную похвалу заслужил здесь ты: твоя дружба возродила его. Он мне сказал, что ты отправляешься с юным Никколо в поход по местам своего детства.

Леонардо смущённо рассмеялся.

   — Я звал и Сандро с нами, но у него нет настроения.

   — Так он мне и сказал.

   — Ваше великолепие, мы будем рады, если вы захотите пойти с нами.

Лоренцо улыбнулся.

   — Мне бы очень этого хотелось — если ты не против такой замены. Нам давно пора подружиться, ты ведь скоро станешь частью моего окружения. — Он обнял Леонардо за плечи. — Поклянёмся, оставаясь наедине, как сейчас, отбрасывать церемонии. Я давно завидовал вашей дружбе с Сандро; а теперь у нас есть возможность выковать свою собственную.

Леонардо почувствовал, что щекам его стало тепло.

   — А теперь, когда мы стали друзьями, я должен извиниться перед тобой.

   — Извиниться? За что?

   — Я был несправедлив и нечестен с тобой, когда мы заключали пари на вечеринке у Верроккьо. Я вынудил тебя заложить жизнь, чтобы спасти честь. Мы оба действовали, не подумав. — Лоренцо помолчал и договорил: — Я не могу позволить тебе рисковать жизнью.

   — Великолепный...

   — Ты слишком ценен.

   — Мой отец говорил с тобой... об этом?

   — Нет, Леонардо. Синьор Пьеро был очень любезен, но мы обменялись едва ли парой слов. Мне открыла глаза Симонетта. Она волнуется за нас обоих.