Мирандола сделал вид, что ничего не слышал, хотя щёки его вспыхнули.

   — Спасибо, не надо... никому, — с улыбкой ответил Лоренцо и положил по флорину в протянутые ладони женщин.

После ухода шлюх Симонетта подошла ближе, но держалась настороже. Взяв Лоренцо и Леонардо за руки, она умоляюще спросила:

   — Что можем мы сделать?.. Это так... унизительно.

Глаза её были полны слёз, и она не могла отвести взгляда от Сандро, который, должно быть, почуял её присутствие, потому что вдруг беспокойно зашевелился.,

Он резко сел на постели, испуганно озираясь, словно пробудился от кошмара, и, прежде чем его успели удержать, соскочил на пол. Твердя её имя снова и снова, он тянулся к Симонетте; Джулиано сбил его с ног, но он, как и другие, был захвачен врасплох. Леонардо, Лоренцо и Верроккьо схватили Сандро и держали крепко, хотя это и было нелегко: он дрался и лягался, изворачиваясь с нечеловеческой силой. И вдруг, словно обессиленный несуществующим оргазмом, снова впал в кому, мелко дышал и то и дело вздрагивал.

Когда его подняли и с трудом перенесли на кровать, Мирандола взял Симонетту под руку и твёрдо повёл к двери.

   — Мадонна Симонетта, разве я не велел вам держаться за дверью? Находиться здесь слишком опасно и для вас, и для мессера Боттичелли.

   — Не сердитесь на меня, Пико. Какой вред я могу принести сейчас? Я только хочу помочь. Кажется, что он чахнет... что им овладели демоны, да защитит его Бог. Я боюсь, что он близок к смерти.

   — Возможно, и нет. Я собираюсь испытать ещё одно средство, мадонна. Если и оно не поможет, я обращусь к вам.

   — И?..

   — И тогда вам придётся принимать решение, которое, быть может, будет угрожать вашей жизни.

Симонетта кивнула с каким-то странным облегчением.

А потом выскользнула из жарко натопленной комнаты.

Когда один из слуг спросил Лоренцо, можно ли теперь уменьшить огонь, покуда кому-нибудь не стало дурно, за Великолепного ответил Мирандола:

   — Наоборот, огня нужно прибавить, только сперва приведи старуху.

   — Да какой же прок от этого огня? — спросил Леонардо.

   — Наверное, можно бы залить его. — Лоренцо отирал платком пот со лба. — Эта жара, кажется, совсем не помогает Сандро.

   — Прошу тебя, Великолепный, потерпи ещё немного. Огонь нужен не маэстро Сандро, а нам. Жара защищает нас от опасного влияния Сандровых эротических фантазий.

   — А почему жара защищает нас? — заинтересовался Леонардо этим странным суеверием.

   — Ты разве не знаком с Аристотелевым разделением на холодные пары меланхолии и чистые или горячие пары?

   — Признаться, нет.

   — Довольно будет сказать, что жара препятствует заражению фантазмами и видениями «холодной», а значит, нечистой меланхолии.

Леонардо решил, что лучше не расспрашивать Мирандолу подробнее, чтобы ненароком не унизить этого невежественного и напыщенного юного аристократа, особенно в присутствии Лоренцо.

   — Если ведьма не разрушит этих оков, — сказал Мирандола, обращаясь к Лоренцо и Джулиано, — тогда ему сможет помочь только Симонетта.

   — Как это? — спросил Лоренцо.

   — Больной дух Сандро может быть очищен, если он сумеет восстановить связь с объектом своих стремлений — Симонеттой. Но чтобы сделать это, Симонетте придётся вобрать в себя образ, отравляющий Сандро. — Он помолчал и добавил: — Можно только надеяться, что душа в нём не умерла. Если же это случилось, то он живёт лишь благодаря объекту своих устремлений... и тогда он потерян для нас.

   — А что же будет с Симонеттой? — Суеверие, подумал Леонардо, но суеверие опасное.

   — В итоге она заберёт себя — свой образ — назад. Но этот образ, созданный душой Сандро в муках меланхолии, заражён. Это не истинное отражение Симонетты. Она словно бы примет яд.

   — Тогда этого нельзя допустить, — резко сказал Лоренцо.

   — Однако, — продолжал Мирандола, — возможность её исцеления, снятия чар весьма велика, если начать лечение немедля. Это очень рискованно, но противоядие существует. Вы также должны понять, что, если душа нашего Сандро уже зачахла, он умрёт, когда Симонетта отнимет образ, созданный им.

В этот миг в комнату вошла ведьма, и Леонардо едва не задохнулся от вони. Она склонила голову перед Лоренцо и Мирандолой и сказала:

   — Я ничего не обещаю, господа.

Но Мирандола, словно не заметив её, подошёл к постели.

Устремив взгляд прямо в глаза Сандро — или на фантом, отражённый в его глазах, — он произнёс:

   — О верховный владыка священного имени, о повелитель Сатурн, ты, кто холоден и бесплоден, суров и лишён сострадания; ты, кто мудр и непостижим, кто не ведает ни наслаждений, ни радости, кому открыты все уловки и хитрости божественного обманщика, кто несёт процветание или гибель, наслаждение или страдание! О Сияющий Отец, прошу тебя, в своей доброте и благоволении позволь своим слугам исцелить ослабевшую, осквернённую душу этого человека от его фантомной болезни!

Сандро дрожал, плотно закрыв глаза. Потом начал мотать головой из стороны в сторону, словно у него опять начинался приступ.

   — Привяжите его руки и ноги к кровати, — приказала ведьма. — Да поживее, пока он опять не потерял сознание!

Леонардо воспротивился, но Мирандола кивнул слугам, и они сделали то, что велела старуха. Пока Сандро привязывали, Лоренцо сказал:

   — Леонардо, это тяжко нам всем, но у нас нет выбора, если только мы не хотим, чтобы наш друг умер.

Леонардо не мог объяснить Лоренцо или кому-нибудь другому из присутствующих, что колдовство не сработает; и особенно опасно было противоречить молодому графу Мирандоле, любимцу Великолепного.

Когда это издевательство закончится, он сам позаботится о Сандро.

А ведьма между тем не теряла времени. Она бросила в огонь два перевязанных бечёвкой мешочка. Они вспыхнули и затрещали, источая дым, что пахнул травами, благовониями, муравьиной кислотой и смолой. От дыма щипало глаза, а пламя меняло цвет, и в нём проступали какие-то смутные образы.

У Леонардо закружилась голова, словно он слишком много выпил, на грани его зрения замелькали образы, тени. Он был уверен, что ведьмины курения предназначены для того, чтобы затуманить головы тем, кто их вдыхает, а потому отступил от огня и прикрывал рот и нос рукавом, покуда дым не рассеялся.

Ведьма обошла кругом постель Сандро и принялась резким голосом ругать его. Она называла его евреем и подставляющим зад содомитом; она чернила Симонетту, предмет его страсти, называя её сукой, потаскухой, продажной стервой; она склонялась над ним, отбросив накидку, и её груди, отвисшие как вымя, болтались нелепой пародией чувственности. Потом она заговорила громче, закричала, тряся его за плечи:

   — Твоя баба — подстилка, соска, давалка! — Она заползла на постель и устроилась над головой Сандро, широко распялив тощие корявые ноги. — Глянь-ка на мою щёлку, говнюк! — И по-девичьи тонким голоском спросила: — Так ли хороша её плоть, как моя?

Ведьма задрала платье, обнажив промежность, и вытащила смоченную менструальной кровью — не её собственной конечно же — тряпку, которая была обмотана вокруг её талии.

   — Сдирайте занавеси с окон! — крикнула она Мирандоле.

   — Это для того, чтобы высвободить фантом маэстро Сандро, — прошептал Никколо.

Леонардо в отвращении затряс головой.

   — Не думаю, чтобы на это стоило смотреть дальше.

Но Никколо, словно не слыша его слов, отошёл на другую сторону комнаты.

Мирандола срывал с окон плотные занавеси, всякий раз повторяя: «Deus lux summa luminum» незримый свет Божий. Слабый свет уходящего дня проник в комнату, такой же прозрачный и неощутимый, как на картинах Сандро, одна из которых стояла сейчас у стены. Это была «Весна»; и танцующие грации, изображённые по описаниям Апулея[68], казались сотканными из света. Эти фигуры не имели телесности; то были сияющие духи, ангельские, невыразимо прекрасные видения — фантомы Симонетты, порождённые разумом Сандро.